Эрнесто замер на полуслове. Самодовольная ухмылка слегка увяла.
– Ты хочешь сказать, что в языках дикарей могут быть подобные выверты?
– Не могут, а есть.
– И что же за народ говорит на таком извращенном языке?
Санитар Сан посмотрел прямо и резко.
– Мой.
* * *
Магдалена влюбилась, а потом полюбила – яростно и слепо. Случайные встречи в коридорах госпиталя, словесные дуэли, где мнение Сана прикрывало ее невидимым щитом, его странное лицо и удивительные глаза – всё это сводило девушку с ума, потому что между ними лежала пропасть общественного положения, воспитания, происхождения. Магдалена просто не знала, как подступиться к таинственному санитару.
– Он хотя бы красивый? – участливо спрашивала ближайшая подруга.
– Красивы во всём только боги, – цитировала Сана Магдалена. – А простой человек – в том, что умеет делать. Рыбак – когда забрасывает сеть, охотник – когда крадется за дичью…
– И что же умеет твой туземец?
Магдалена улыбалась задумчиво и как-то беззащитно.
– Грустить.
А когда он нашел вечернюю подработку официантом в каком-то дорогом ресторане, то для нее пропал смысл посиделок в ординаторской. Сан, мысленно звала Магдалена, ты где? Услышь меня!
– Странный, – говорила старшая медсестра, пожилая и отрешенная монашка, – посмотри, как к нему тянутся больные. Он проходит по палатам даже не как главный врач – как царь. И еще: в его смену ни один больной не умер.
И когда однажды Магдалена обнаружила его стоящим рядом, лицом к лицу, то не смогла бы сказать, прошла неделя или год, потому что Сан смотрел ласково и пристально, словно надеясь и ища что-то в ее глазах.
– Меня зовут Саоан, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты звала меня настоящим именем.
– А меня Магдалена, – она шутливо шаркнула ножкой и снова замерла, ни жива ни мертва.
Он грустно задавал ей какие-то вопросы, будто пытаясь сразу выстроить схему отношений на века. Это могло бы напомнить свадебное «согласна ли ты, Магдалена», потому что она всё время отвечала «да», только здесь они застыли вдвоем в удушливой полутьме коридора инфекционного этажа, и некому было рассыпать конфетти и пшикать магнием.
И тем же вечером тряский открытый автобус карабкался по склонам западных окраин Сан-Паулу, Саоан не обнимал, а скорее придерживал ее за плечо на поворотах, прижимая к своему мягкому боку, и что-то рассказывал о себе, семье и далеком сказочном острове Анъяр. Полчаса поездки запомнились Магдалене как лучшее время всей жизни.
Наверху было холодно, пригород уже спал, и молодая луна, качая задорными рожками, бросала им под ноги фиолетовые тени.
Саоан достал из смешного ранца, с которым всегда приходил в госпиталь, маленький металлический термос и налил девушке стаканчик чего-то душистого.
– Мате?
– Лучше.
Она отпила глоток, приятное тепло внутри вдруг превратилось в жар, она отпила снова, и тихая округа ожила сотнями звуков. Магдалена обняла Саоана за плечи и поцеловала в ухо.
– Решил меня опоить? – с любопытством спросила она.
Анъяр мягко взял ее за руку и повел к дому. Отпер дверь, щелкнул выключателем, раз и еще раз, но света не было.
– Схожу за свечами в чулан, – сказал Саоан. – Проходи пока в комнату.
Магдалена сняла туфли в прихожей и почти на ощупь, различая только темные пятна мебели, пробралась дальше.
– Вот так всегда, – раздался справа старческий голос. – Лучший вечер моей жизни – внук привел познакомиться свою возлюбленную! – а я не могу даже рассмотреть ее из-за этого новомодного электричества, которое кончается, когда его не просят!
– Здравствуйте! – сказала в темноту Магдалена. – Вы – дедушка Сана?
– Садись, красавица! – ответил Дедушка. – Пока внук не вернулся, нам тоже достанется капелька твоего внимания.
– А здесь еще кто-то? – хихикнула Магдалена, едва не упав мимо стула. – Здравствуйте!
– Здравствуйте! – так же вежливо сказала Мама единственное, что знала по-испански.
– Еще с нами Бабушка, но она немая, – добавил Дедушка.
– Здравствуйте! – еще раз сказала Магдалена, радуясь тому, как приветливо звучат голоса этих людей, ее будущей семьи.
Саоан зашаркал на пороге.
– Ты здесь? – спросил он, входя в комнату, и наткнулся на Магдаленин стул. Она счастливо засмеялась и поймала его руку.
– А где же свечи?
– Выбило пробки, – не ответил он. – Магдалена, ты помнишь, о чем мы говорили по дороге?
Она не помнила, но поддакнула.
– От того, как ты сейчас поступишь, – сказал Саоан, – зависит вся наша жизнь.
И включил свет.
* * *
– И напрасно вы, Рихард, иронизируете по поводу каннибализма. Весь Анъяр утыкан бамбуковыми шестами. В деревне, вдоль берегов, в джунглях – везде. И каждый шест увенчивался головой.
– Поверженные враги? – предположил Риттенберг.
– Увенчивался? – переспросил Де Ривейра.
– Мы сначала думали так же. А потом посчитали: на каждого жителя – больше десятка голов. Многовато врагов для изолированного острова. Самих анъяров – от силы две тысячи. Но оскаленные мумии – на каждом шагу. Здорово нервировало.
Апату благодушно помотал головой и раскурил сигару.
– Неподалеку на рифах сидел старый японский танкер. Машина разбита, один борт распорот, надстройка раскурочена, в цистернах – тонн десять мазута. Такую рухлядь легче затопить, чем буксировать. Ко дню взятия Бастилии я и решил провести генеральную уборку – вывести головешки на танкер да спалить. А то просто сил уже не было смотреть.
– Тут туземцы и осерчали, – полуутвердительно кивнул швейцарец.
– А вот и нет, – Апату вновь развеселился. – Приволокли мы им в деревню полный чан рома, замешали с кокосовым молоком. Анъяры же вообще алкоголя не знали, так что пили все, не исключая детей. Как дон Гомеш ругался – надо было видеть! А поскольку наш повар в этот коктейль еще кое-чего добавил, то уснули голубчики – и часу не прошло.
Де Ривейра что-то глубокомысленно разглядывал в своем бокале. Риттенберг осклабился, ожидая развязки.
– Вот тогда и начался марафон. Из моих шестидесяти солдат ни один в ту ночь спать не лег. Чтоб веселее работалось, открыли прием ставок, кто больше головешек притащит. А победителю от себя лично назначил приз…
– Неужели вы думали, что потом отвертитесь? – руки Де Ривейры дрожали.
– А кто что докажет? – вдруг почти рявкнул Апату. Из-под холеной благообразной маски выглянуло лицо солдафона. – Не видели, не слышали, не знаем. Божий промысел. Вы хоть представляете, на что похожи эти анъяры?!
Апату затряс в воздухе рукой, пытаясь найти верное сравнение. Внезапно его взгляд застыл. И дантист, и латифундист посмотрели в ту же сторону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
