"Я думаю, что если бы Богу было угодно, чтобы я не был ранен, то ни одна шлюпка не ускользнула бы от нас, чтобы сообщить о деле, но не думайте, что следует порицать кого-либо из офицеров… Я только хочу сказать, что если бы моя опытность могла лично руководить ими, то, судя по всем данным, Всемогущий Бог продолжал бы благословлять мои старания", и т. д.[120]
Тем не менее, несмотря на такое выражение своего мнения, основанного на опыте, Нельсон занял самое рискованное положение при Трафальгаре, и после потери вождя последовало интересное продолжение. Колингвуд сейчас же — правильно или неправильно, неизбежно или нет — изменил планы, на исполнении которых Нельсон настаивал с последним дыханием. "Становитесь на якорь, Харди (Hardy), становитесь!" — сказал умирающий начальник. "Становиться на якорь? — воскликнул Колингвуд. — Это последняя вещь, о которой я бы подумал".
Глава X
Морская война в Северной Америке и Вест-Индии — Ее влияние на ход Американской Революции — Сражения флотов при Гренаде, Доминике и Чесапикской бухте
15-го апреля 1778 года адмирал граф д'Эстьен отплыл из Тулона в Америку, имея под командою двенадцать линейных кораблей и пять фрегатов. С ним был, в качестве пассажира, посланник, командированный на Конгресс с инструкциями отклонять все просьбы о субсидиях и избегать определенных обязательств по вопросу о завоевании Канады и других британских владений. "Версальский кабинет, — говорит французский историк, — не печалился о том, что Соединенные Штаты должны были иметь близ себя причину беспокойства, которая заставляла бы их больше чувствовать цену французского союза"[121]. Американцы, признавая великодушные симпатии к их борьбе многих французов, в то же время не должны были закрывать глаза на корыстные побуждения французского правительства. Да и не должны были они ставить ему эти побуждения в вину, так как долг требовал от него постановки французских интересов на первом плане.
Д'Эстьен совершал свое плавание весьма медленно. Говорят, что он тратил много времени на ученья, и даже бесполезно. Как бы то ни было, но он достиг своего назначения, мыса Делавэра, не ранее 8-го июля, употребив на весь переход двенадцать недель, из них четыре до выхода в Атлантику. Английское правительство имело сведения о задачах его плавания еще до выхода его из Тулона, и как только отозвало своего посланника из Парижа, так сейчас же послало в Америку приказания очистить Филадельфию и сосредоточиться в Нью-Йорке. К счастью для англичан, движения лорда Хоу отличались энергией и системой, иными, чем у д'Эстьена. Сначала собрав свой флот и транспорты в Делавэрской бухте и затем поспешив с погрузкой необходимых материалов и припасов, он оставил Филадельфию, как только армия выступила оттуда к Нью-Йорку. Десять дней понадобились для достижения устья бухты[122]; но он отплыл оттуда 28-го нюня, за десять дней до прибытия д'Эстьена, хотя более, чем через десять недель после его отплытия. По выходе в море флот дошел попутным ветром в два дня до Сэнди-Хука (Sandy Hooke). Война неумолима, добыча, которую д'Эстьен упустил из-за своей медлительности, разрушила его попытки нападения на Нью-Йорк и Род-Айленд.
Через день после прибытия Хоу в Сэнди-Хук, английская армия достигла высот Навезинка (Navesinck), после трудного перехода через Нью-Джерси при преследовании ее по пятам войсками Вашингтона. При энергичном содействии флота она вошла в Нью-Йорк 5-го июля, и тогда Хоу отправился обратно для заграждения входа в порт французскому флоту. Так как никакого сражения не последовало, то мы и не будем приводить подробностей его работы; но весьма интересное описание их одним офицером флота можно найти в сочинении: Ekins's "Naval Battles". Должно, однако, обратить внимание на сочетание энергии, мысли, искусства и решительности, выказанных адмиралом. Задача, предстоявшая ему, состояла в защите удобного прохода шестью 64-пушечными кораблями и тремя 50-пушечными, против восьми 74-пушечных или более, трех 64-пушечных и одного 50-пушечного, т. е., можно сказать, против силы, вдвое превосходившей его собственную.
Д'Эстьен стал на якорь вне бухты, к югу от Сэнди-Хука, 11-го июля, и оставался там до 22-го, занятый промером бара и явно решившись пройти его. 22-го сильный северо-восточный ветер, совпавший с сизигийным приливом, поднял воду на баре до тридцати футов. Французский флот снялся с якоря и начал выбираться на ветер, к пункту, удобному для перехода через бар. Но затем храбрость оставила д'Эстьена под влиянием предостережений лоцманов; он отказался от атаки и спустился к югу.
Морские офицеры могут только сочувствовать этой нерешимости моряка под влиянием советов лоцманов, особенно у незнакомого ему берега, но такое сочувствие не должно закрывать их глаза на проявления характера высшего типа. Каждому, кто сравнит действия д'Эстьена при Нью-Йорке с действиями Нельсона под Копенгагеном и под Абукиром или с действиями Фаррагута при Мобиле и порте Гудзон, сравнительная слабость французского начальника — как военного вождя, руководимого только военными соображениями, — живо выяснится. Нью-Йорк был самым центром британского влияния, падение его необходимо должно было бы сократить войну. В оправдание д'Эстьена, однако, должно припомнить, что кроме военных, на него влияли еще и другие соображения. Французский адмирал, без сомнения, имел инструкции, подобные тем, какие были даны французскому посланнику, и он, вероятно, рассудил, что Франция ничего не выигрывает с падением Нью-Йорка, которое могло бы привести к миру между Америкой и Англией и дать последней возможность обратить всю ее силу против его отечества… При его нерешительном характере и не столь важная причина была бы достаточна для того, чтобы остановить его от риска проведения флота через бар.
Хоу был счастливее д'Эстьена, так как не имел двойственности цели. Ему, после того, как он успел выйти из Филадельфии и спасти Нью-Йорк своею неутомимостью, предстояла еще и другая почетная задача — спасение Род-Айленда подобною же быстротою движений. Военные корабли флота, посланного из Англии, но рассеянного на пути, начали теперь присоединяться к нему. 28-го июля он получил известие, что французский флот, ушедший сначала к югу, теперь направляется к Род-Айленду. Через четыре дня после этого Хоу был уже готов выйти в море, но вследствие противных ветров только к 9-му августа достиг мыса Юдифь, где и встал на якорь. Он узнал здесь, что д'Эстьен прошел батареи днем раньше и тоже встал на якорь между Гульдскими и Каноникутскими островами (Gould and Canonicut Islands)[123]; Сиконнетский (Seakonnet) и Западный проходы также были заняты французскими кораблями, и неприятельский флот был готов поддержать нападение американской армии на британские укрепления.
Прибытие адмирала Хоу, хотя и с его эскадрой силы английского флота не сделались более двух третей силы французского флота, разрушили планы д'Эстьена. Вследствие господствовавших тогда (летом) юго-западных ветров, дувших прямо в бухту, положение его было невыгодно, давая противнику возможность широкой инициативы. Поэтому, когда в эту ночь ветер неожиданно переменился на северный, д'Эстьен сейчас же снялся с якоря и вышел в море. Хоу, хотя удивленный этим непредвиденным поступком его, так как не чувствовал себя достаточно сильным для атаки, также вступил под паруса, чтобы занять наветренное положение. Следующие сутки прошли в маневрировании противников для занятия выгоднейшей позиции, но ночью 11-го августа сильный шторм рассеял флоты. Суда обеих сторон потерпели большие аварии, и, между прочим, французский флагманский корабль Languedoc, девяностопушечный, потерял все мачты и руль. Немедленно после шторма два английских 50-пушечных корабля, на которых все было в боевом порядке, завязали бой — один с Languedoc, а другой с Tonnant, восьмидесятипу-шечным, на котором из трех мачт уцелела только одна. При таких условиях оба английских корабля атаковали противников; по наступлении ночи они, однако, прекратили бой, намереваясь возобновить его утром. Но когда утро наступило, пришли и другие французские корабли, и случай был уже пропущен. Поучительно заметить, что командиром одного из упомянутых английских кораблей был Хотэм (Hotham), который в звании флагмана средиземноморского флота, семнадцать лет спустя, так надоедал Нельсону в своем хладнокровном удовлетворении взятием двух только кораблей: "Мы должны быть довольны, мы сделали очень хорошо". Этот именно факт и вызвал характерное замечание Нельсона, что: "Если бы мы взяли десять кораблей и позволили бы уйти от нас одиннадцатому, будучи в состоянии взять и его, то я никогда бы не сказал, что мы сделали дело хорошо".
Англичане ушли опять в Нью-Йорк. Французы снова собрались близ входа в Наррагансеттскую бухту; но д'Эстьен решил, что не может оставаться там по причине аварии на его эскадре и, согласно этому, отплыл в Бостон 21-го августа. Род-Айленд был таким образом оставлен за англичанами, которые удерживали его еще в течение года, очистив его затем по стратегическим причинам. Хоу, с своей стороны, деятельно исправлял повреждения своих кораблей и отплыл снова к Род-Айленду, когда услышал, что французы были там; но, встретив на пути судно с вестью, что они идут в Бостон, он последовал за ними в эту гавань, в которой, однако, нашел их позицию слишком сильной для того, чтобы атаковать их. Взяв в соображение его вынужденное возвращение в Нью-Йорк, необходимые исправления там и факт, что он только четырьмя днями позже французов пришел к Бостону, можно поверить, что Хоу обнаружил до конца ту деятельность, которая характеризовала начало его операций.
