В 1777 году британцы пытались достигнуть этой цели посылкой генерала Бургойна (Burgoyn) из Канады для проложения пути через озеро Шамплэйн к Гудзону. В то же самое время сэр Генри Клинтон двинулся к северу от Нью-Йорка с тремя тысячами человек и достиг Западного мыса (West Point), где посадил часть своих сил на суда и послал их вверх по реке до пункта, отстоявшего на сорок миль от Олбани (Albany). Здесь офицер, стоявший во главе отряда, узнал о сдаче Бургойна в Саратоге и возвратился, но то, что он сделал с отрядом, выделенным только из трехтысячного войска, показывает, что могло бы быть сделано при лучшей системе. В то время, как это происходило на Гудзоне, главнокомандующий английскими войсками, действовавшими в Америке, воспользовался довольно интересно морскою силою своей страны, перевезя главную часть армии, в четырнадцать тысяч человек, из Нью-Йорка в глубину Чесапикской бухты для обхода Филадельфии с тыла. Это эксцентрическое движение было успешно по отношению к предмету его действий — Филадельфии, но оно было подсказано политическими соображениями, потому что этот город был местом собраний Конгресса, и было противно стратегическим требованиям. Поэтому Филадельфия и была скоро опять потеряна, и, что еще важнее, упомянутое временное занятие ее обошлось очень дорого, так как этой диверсией британских сил различные корпуса их были поставлены вне взаимной поддержки, и господство на коммуникационной линии по реке Гудзон было утрачено. В то время, как Бур-гойн, с семитысячным регулярным войском, не считая вспомогательных отрядов, подвигался для занятия истоков реки, четырнадцать тысяч человек были двинуты от ее устьев к Чесапику. Восемь тысяч, оставшихся в Нью-Йорке или близ него, были вследствие этого привязаны к городу присутствием американской армии в Нью-Джерси. Этот бедственный шаг был сделан в августе месяце; а в октябре Бургойн, отрезанный от своих и окруженный неприятелем, сдался. В следующем мае месяце англичане очистили Филадельфию и после трудного и опасного похода через Нью-Джерси, близко преследуемые армией Вашингтона, отняли обратно Нью-Йорк.
Это проникновение британского флота в глубину Чесапикской бухты, вместе с поднятием вверх по Потомаку в 1814 году английских парусных фрегатов, показывает другую слабую линию в цепи американских колоний. Но все-таки она была сильнее линии между Гудзоном и Шамплэйном, оба конца которой оставались во власти неприятеля — в Канаде с одной стороны и на море — с другой.
Что касается морской войны вообще, то нет нужды распространяться о факте, что колонисты не могли иметь никакой вооруженной силы, способной сопротивляться флотам Великобритании, и были, вследствие этого, вынуждены оставить море за нею, прибегнув только к крейсерской войне, главным образом при посредстве приватиров, к которой они были вполне способны, благодаря своему искусству в мореходстве и предприимчивости, и которою они нанесли много вреда английской торговле. К концу 1778 года, по оценке одного английского морского историка, американские приватиры захватили почти тысячу коммерческих судов, стоимостью около 2 000 000 фунтов стерлингов; он утверждает, однако, что потери американцев были тяжелее. Это так и должно было быть, так как английские крейсера и лучше поддерживались линейными флотами и были сильнее американских, а между тем развитие американской торговли служило предметом удивления для государственных людей Англии; когда возгорелась война, то упомянутая торговля была так же велика, как торговля самой Англии в начале столетия.
Интересное указание на численность мореходного населения Северной Америки в то время находим в парламентском сообщении первого лорда Адмиралтейства о том, "что флот потерял восемнадцать тысяч матросов, участвовавших в последней войне, от неимения на своей стороне Америки", значительная потеря для морской силы Англии, особенно при условии, что ряды неприятеля настолько же усилились.
Ход войны на море повел, как всегда, к жалобам нейтральных сторон на англичан за захваты их кораблей, участвовавших в американской торговле. Такие жалобы, однако, не были необходимы для возбуждения вражды и надежд Франции в тогдашнем затруднительном положении британского правительства. Час мести и сведения счетов, на который рассчитывала политика Шуазеля, казалось, теперь пришел, и уже давно в Париже обсуждался вопрос, какое положение следует занять и какие выгоды можно извлечь из возмущения колоний. Было решено, что последние должны получить всевозможную поддержку Франции, лишь бы это не повело к разрыву ее с Англией; и с этою целью французскому агенту, Бомарше, были даны деньги для учреждения торгового дома, который должен был снабжать колонистов боевыми припасами. Франция дала миллион франков, к которым Испания прибавила такую же сумму, и Бомарше получил позволение покупать предметы вооружения из правительственных арсеналов. Между тем из Соединенных Штатов прибыли агенты, по приглашению которых французские офицеры переходили на американскую службу, в сущности, почти без препятствий к этому со стороны своего правительства. Дом Бомарше был открыт в 1776 году; в декабре этого года Бенжамин Франклин высадился во Франции, и в мае 1777 года Лафайет (Lafayette) прибыл в Америку. Между тем приготовления Франции к войне, особенно к морской, шли деятельно; флот постоянно увеличивался, и организовалось все необходимое для угрозы вторжением в Англию со стороны Канала, тогда как действительный театр войны должен был быть в колониях. Там Франция была в положении человека, которому было почти нечего терять. Уже лишенная Канады, она имела все причины думать, что возобновление войны — при нейтралитете Европы и при условии, что американцы были ее друзьями, а не недругами, как прежде — не отнимет у нее островов. Сознавая, что американцы, которые не далее как двадцать лет назад настаивали на завоевании Канады, не согласились бы возвратить ей последнюю, Франция открыто утверждала, что и не имеет никаких надежд на это, но заявила, что будет требовать оставления за собою английских вест-индских владений, какие будет в состоянии захватить в наступающей войне. Положение Испании было иное. Ненавидя Англию, нуждаясь в возвращении Гибралтара, Менорки и Ямайки — бывших не только жемчужинами в ее короне, но и краеугольными камнями ее морской силы — она, несмотря на то, видела, что успешное возмущение английских колонистов против морской силы их метрополии, не имевшей до тех пор соперника, было бы опасным примером для огромной системы ее собственных колоний, из которых она ежегодно извлекала такие большие выгоды. Если бы Англия с ее флотом потерпела неудачу, то на что могла рассчитывать Испания? Во введении к настоящему исследованию было уже указано, что доход испанского правительства черпался не из легкого налога на богатую морскую силу, построенную на промышленности и торговле королевства, но из узкого потока золота и серебра, поддерживавшегося немногими кораблями, нагружавшимися добычей колоний, которые управлялись по самой односторонней административной системе… Испания могла и много потерять, и много приобрести. При том и теперь еще, как и в 1760 году, она была державою, с которой Англия могла воевать к наибольшей для себя выгоде. Несмотря на то, обиды на Англию и династическая симпатия взяли верх. Испания вступила на тайный враждебный путь, по которому уже следовала Франция.
При таком напряженном положении дел вести о сдаче Бургойна подействовали, как искра. Опыт прежних войн познакомил Францию со свойствами американцев как недругов, и она ожидала найти в них ценных помощников для исполнения своих планов мести; теперь казалось, что они были бы в состоянии позаботиться о самих себе даже одни, отказавшись от всякого союза. Решительные известия из Америки дошли до Европы 2-го декабря 1777 года, а 16-го французский министр иностранных дел известил комиссионеров Конгресса, что король был готов признать независимость Соединенных Штатов и заключить с ними торговый договор и соответствующий оборонительный союз. Быстрота, с какою шло дело, показывает, что Франция была подготовлена к нему ранее, и договор, столь важный по своим необходимым последствиям, был подписан 6-го февраля 1778 года.
Нет необходимости приводить подробно условия договора, но важно заметить, во-первых, что открытое отречение Франции от Канады и Новой Шотландии предзнаменовало ту политическую теорию, которая известна теперь, как доктрина Монро, и проведение которой едва ли могло бы быть успешно без надлежащей морской силы, и, во-вторых, что союз с Францией, а затем и с Испанией дал американцам то, в чем они больше всего нуждались — морскую силу для противодействия такой же силе Англии. Будет ли слишком много для гордости американцев допустить, что если бы Франция отказалась оспаривать обладание морем у Англии, то последняя была бы в состоянии подчинить себе все Атлантическое побережье Америки?.. Не будем же отталкивать лестницу, по которой мы взошли на высоту настоящего положения, и отказываться от признания того, что наши отцы чувствовали в час испытания.
