Встретив нас, Олег Иванович принёс живейшие извинения за свою сильную небритость: борода отращивается для очередных съёмок. Мы заверили его, что никакая, пардон, щетина не заслонит элегантный образ, занявший три наших вечера. И спросили, как сам исполнитель оценивает свою работу.
— Почти неплохо, — ответил Даль. — Отдал ей немалую толику душевных сил. Но следовало отдать все. По собственному опыту и по опыту собратьев-актёров знаю: на «все сто» роль выходит лишь тогда, когда не щадишь себя ради неё ни в большом, ни в малом… Я не рисуюсь, вообще терпеть этого не могу, всякие там позы, гримасы, жеманничанье: «Ах, как волнительно! <Пронзительно, блистательно!> Ах, моё художническое видение! <Моё вживание в образ!..> (Тут же изобразил одного за другим нескольких знакомых). <И потом дама-критикесса изобразит весь этот сироп под заголовком «Проникновение»… Или «Постижение». Или «Притяжение». Чтобы было многозначительно и непонятно…> Говорю, что думаю…
А роль <Флоризеля в самом деле> хороша, и весь сценарий <Эдуарда Дубровского> мне по душе, <и постановка Евгения Татарского> — хитроумная детективная притча с юмором и сарказмом. Что для меня Флоризель? Это, знаете, как красивый сон. Во сне ведь мы бываем кем угодно: и Флоризелем, и Мастером, и Маргаритой, и парим над крышами, и одной левой передвигаем гору… Для меня Флоризель — великий актёр; обратили внимание, сколько у него париков и усов для наклеивания? В роли есть <и> своя сложность. Живёшь в этом образе и в то же время как бы с иронией смотришь на себя со стороны — так, чтобы зрителю было <непременно> заметно, что смотришь со стороны <и именно с иронией>.
— <Олег Иванович, вы сказали:> «Живёшь в образе». Значит, в какие-то моменты вы всерьёз ощущали себя именно <принцем> Флоризелем?
— А иначе я не могу. Когда-то один из моих самых дорогих педагогов (в училище имени Щепкина), Борис Андреевич Бабочкин, сказал: «Не надо <ничего> играть. Надо <просто> жить». Понимаете, просто жить! Зрителю всё видно, особенно на экране: пустые у актёра глаза или он верит в то, что делает, отдаёт он себя <работе> целиком, <без остатка> или так, походя, проговаривает текст, в который не слишком-то и вдумался.
Бесспорно, очень важно, что <именно> играешь. Но не менее важно и как играешь. Для меня хорош тот зритель, которого я могу приравнять <допустим> к истинному ценителю футбола. Истинный ценитель не вопит во время матча, <не скандирует дурацкие рифмованные строки> не вскакивает, не размахивает руками, <не машет флагами или шарфиками под цвет знамени любимой команды> нет! Он сидит почти неподвижно, все эмоции сжигает внутри себя и кристально смотрит, смотрит: ну-ка, как они это совершат? Как это будет исполнено?..
Я был на фестивале театров в Эдинбурге и видел, как англичане-театралы смотрят «Гамлета»; пьесу они знают наизусть, им важно, как на этот раз она будет сыграна. Если кто-то рядом хихикнул или ойкнул, он окинет соседа уничтожающим взглядом (показывает), дескать, о чём это вы, <любезный>?..
Слова Бориса Андреевича врезались мне в память, в душу, в сердце, и я дал себе <раз и навсегда> слово: только жить, а не играть. Тогда как станет соответствовать что (если, конечно, это что — достойная драматургия).
И ещё <хотелось бы вспомнить> об одном учителе, о Николае Александровиче Анненкове. Он говорил нам: «Что ты делаешь? Вот отсюда надо извлекать суть, изнутри, из солнечного сплетения!.. Где мама?» «Где мама» на его режиссёрском и <педагогическом> диалекте означает: «Где твоё человеческое <личностное> начало, твоя всамделишная сущность?»
Это я тоже запомнил и принял навсегда. Честно говоря, по молодости лет многие роли я сыграл легко и лихо, с налёта, без особых раздумий <не утруждая себя глубокими размышлениями>, но в каждом случае — из солнечного сплетения, как учил меня Анненков. Теперь стал старше, в мае стукнет сорок, стал больше размышлять, однако принцип «где мама?» остаётся неизменным.
— Вспоминаешь ваши работы в кино — в фильмах «Хроника пикирующего бомбардировщика», «Женя, Женечка и «катюша»», «Земля Санникова» и другие, и прослеживается определённая линия, сквозной образ человека романтичного, отважного <правдивого> и бескомпромиссного. Можно считать это вашим творческим кредо?
— <Вы уж меня> извините, <но> это чересчур возвышенно <звучит>: «кредо», «романтичный», <«бескомпромиссный»>. Мои персонажи живут просто и честно, они прямы <и искренни, естественны во всех человеческих действиях>, а, следовательно, вступают в <разнообразные> конфликты <со своими современниками и> с жизнью. Таков <кстати> и следующий герой, которого я играю на «Мосфильме», химик, сделавший большое открытие…
Впрочем, увидите фильм, сами и дадите оценку.
— Олег Иванович, а почему вы пошли <именно> в актёры?
— Перебрал все возможные профессии и нашёл лишь одну, в которой можно быть кем угодно: и лётчиком, и пожарным, и химиком, и Флоризелем… Наш курс (выпуска 1963 года) оказался самым озорным в училище. Анненков восклицал: «Откуда только набрали этих шалопаев, <этих вертопрахов> этих мыслителей, этих изобретателей!» Мы учились вместе с Мишей Кононовым, Виктором Павловым, Виталием Соломиным — что, неплохие «визитные карточки» курса?
— Ну, а дальше — что намерены делать? Имею в виду не конкретные роли, а вообще путь после сорокалетия?
— Как и до сей поры: рисовать, писать стихи, прозу. Вот, написал сценарий. Возможно, испытать себя в кинорежиссуре — чувствую, что приближаюсь к этому. Видите, до каких признаний дошло дело, а начали-то мы с Флоризеля…
Интервью взял Э. Церковер. «Неделя», 12–18 января 1981 г.
Ирина Хондкарян
Непростой сосед
В середине июня 1978 года во всём нашем огромном доме «на куриных ногах» в начале Смоленского бульвара морили тараканов. То есть морили мы сами — жильцы, облачённые в соответствующие одежды, защитные маски и «вооружённые» какой-то отвратительной дрянью.
Вытрясая эту отраву из пакета по наружному краю порога квартирной двери, я услышала, как на нашем 17-м этаже за моей спиной открылись створки лифта. Обернулась и увидела высокого, вроде бы неприметного молодого человека в джинсовом костюме и с характерной сумкой на плече. Он неторопливо осмотрел коридоры, сориентировался и направился в наше крыло. Пройдя мимо меня, стал открывать ключами квартиру № 207 — соседнюю с нами и пустующую тогда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
