Керим подумал: «Лотос согласна... Умыкнули бы — и делу конец...» Но тут же отверг эту мысль... Ведь это значило пойти против Осман-бея. Куда тогда денешься? Смешаться с людьми без роду, без племени, такими, что сбежались в их удел со всех концов света?!
С удивлением припомнил Керим, что никто из них, кроме разве цыган, не привез своих женщин. «Конечно, не станешь таскать за собою баб: свяжут по рукам и ногам. Пожалеешь, а в путь все равно один тронешься!» Как знать, может, дервиши-воины, голыши и абдалы оттого и такие отчаянные, необузданные, что на родине любимых своих оставили. Он вздрогнул при мысли об Аслыхан. Страх, что и с ним когда-нибудь может случиться подобное, и радость, что этого пока не случилось, смешались в его душе.
Увидев выскочившего из-за поворота всадника, Орхан умолк. Но то был не Янаки...
Всадник приблизился, приветствовал их по-гречески. Орхан не ответил. Керим процедил что-то сквозь зубы. Орхан продолжал:
— Ну, как мне признаться им теперь? Посчитали, мол, вы меня за мужчину, да не по зубам эта честь, так, что ли? Хочешь знать правду, приятель...
— Извините, джигиты, можно спросить вас?..
Орхан резко развернул Карадумана, словно собирался выместить свою боль на окликнувшем их всаднике.
А грек улыбался во весь рот, ничего не подозревая.
— Чего надо?
— Вы из Сёгюта? Простите, задержал вас...
— Говори!
— Не знаете, Орхан-бей в Сёгюте?
Орхан чуть не обругал его, но вовремя удержался.
— А на что он тебе? Знаешь Орхан-бея?
— Нет. Два слова надо сказать ему... Очень важных. Вы, видно, его знаете?
— Знаем.— Орхан переглянулся с Керимом.— Откуда ты? Из Ярхисара?
— Нет.
— Откуда же?
— Только Орхан-бею скажу. Как мне повидать его? Чтобы меня никто не видел?
— Орхан-бей тебя знает?
— Нет.
— Кто тебя послал?
— Скажу Орхан-бею.
— Ну так говори! Я — Орхан-бей!
Парень недоверчиво вскинулся. Натужно улыбнулся.
— Не шутите! Будь вы Орхан-бей, чего ради стали бы скрываться?
— Ты приметы Орхан-бея знаешь?
— Да... Родинка за ухом.
— Погляди, не эта ли?!
Грек быстро спешился, склонился в земном поклоне.
— Селям, Орхан-бей! Нужно сказать вам несколько слов...— Перевел взгляд на Керима: — Простите!
Орхан усмехнулся. Второй раз за день сообщали ему весть втайне от товарищей... Пришпорил коня, отъехал. Наклонился в седле. Грек встал на цыпочки, подтянулся к стремени. Керим наблюдал за ними. Что такое? Орхан-бей спрыгнул на землю, бросил повод норовистого Карадумана. Чего доброго, в степь убежит — не поймаешь. «Может, не выдержал властитель Ярхисара, поддался мольбам дочери, снова отказал Руманосу». Только такая весть могла сейчас взволновать Орхана. Вот он схватил грека за плечи, принялся трясти... По лицу Орхана Керим понял — добрая весть. Но ведь грек сказав, что он не из Ярхисара?.. Что-то неторопливо рассказывает Орхану, а тот пытается развязать кошелек. «Руки-то, руки как дрожат!.. Великий аллах, что же все это значит?!»
Орхан сунул парню деньги, обернулся. Карадуман стоял смирно. Схватил поводья, прыгнул в седло, закрутился на месте. И с криком: «Эге-гей! Держись!» — пролетел мимо. Конь под Керимом дернулся, чуть не сбросил его. Керим подобрал поводья, вонзил шпоры в брюхо коня. Знал, что все равно не догонит Орхана, но отставать далеко не хотел.
Гонец из Ярхисара медленно подымался по склону на усталом коне. Оглянулся на стук подков. Остановился. Хотел было слезть с седла, но Орхан удержал его.
— В добрый час, мой бей! Вместе поедем, что ли? А где же конь запасной?.. Ночью можем и не найти доброго.
Орхан оборвал его:
— Слушай хорошенько, Янаки! Перепутаешь что иль забудешь, не сносить тебе головы... Этой ночью мы не приедем. Но госпоже своей скажешь: пусть ничего не боится, все будет хорошо. Что бы ни случилось — горы снесу, войско разобью, а приеду, увезу ее.
Янаки помрачнел:
— Лучше бы сегодня ночью приехал ты, Орхан-бей... Этой ночью...
— Молчи! Услышит кто — голова с плеч. И госпожа твоя до конца света проклинать тебя будет...
Янаки испуганно перекрестился.
Орхан снова схватился за кошелек, но, вспомнив, что денег там больше нет, вытащил из-за пояса дорогой кинжал и сунул его парню за кушак.
— Скажи, пусть даже под венец идет с улыбкой и помнит — все равно выкраду!.. Погоди! Покажешь кому кинжал, знай, уши тебе обрежут.— Дал знак оторопевшему Кериму.— Айда, Керим Джан!..
Какое-то время они ехали молча. Керим искоса поглядывал на Орхана, с трудом удерживаясь от расспросов.
— Угадал ты, от кого гонец, Керим Джан?
— Нет.
— От властителя Михаля Безбородого!
— Михаля Безбородого?!
— Ну да, властителя Харманкая! Михаэлиса Косифоса... Сеньора.
— При чем тут он? Аллах! Аллах! Духом святым, что ли, проведал он все в своем Харманкая? Не езжай, говорит, сегодня за девушкой?
— Вот что он передал, приятель. Властитель Биледжика Руманос на свадьбу созывает, не так ли? А знаешь зачем?.. Чтоб всех нас до одного перерезать!
— Как так? Властитель Руманос? Наш давний...
— ...друг.
— Ни с того ни с сего?.. Белены, что ли, объелся! Михаль Безбородый не сообщил, в чем дело?
— Нет. Сказал только: смотрите в оба.
— Почему толком не объяснил, если хотел доброе дело сделать?
— По-моему, опасался, чтобы не проведали, от кого весть. Станешь рассказывать, отчего да почему — сообразят. Думаю я, приятель, что, услыхав, как легко взяли мы Караджахисарскую крепость, наложили в штаны и враги и друзья. Только испуг их нам на пользу вышел. А ну, Керим Джан, догоняй!
Он пустил Карадумана крупной рысью. Запел. Сперва тихо, потом все громче и громче. Голос у него был мягкий, приятный. И в песне звенело счастье.
Эй, друзья! Не умер я!Не дервиш я, не святой,Чтобы ту, кого люблю,Собственной своей рукойОтдал бы я чужаку!
Неподалеку от Сёгюта им навстречу попалось стадо. То самое, что послал Осман-бей в подарок «благородному брату своему» сеньору Руманосу. Бейский чабан отобрал откормленных ягнят и несколько молодых баранов. С ним были два подпаска. Увидев Орхан-бея, чабаны в ярких одеждах, перепоясанные дорогим оружием, сошли с дороги, склонились в поклоне.
— В добрый путь, рейс Думрул! В Биледжик гоните?
— С вашего позволения, мой бей...
— Целую руки благородного сеньора Руманоса. Передай: Орхан-бей, узнав о свадьбе, счастья желает, подарки готовит!
Они разминулись.
Сзади блеяли овцы. Впереди к красному закатному небу подымался дым от очагов. В Сёгюте готовились к вечерней трапезе.
Керим нерешительно спросил:
— А если Осман-бей не поверит гонцу Безбородого Михаля? Скажет: «Не может того быть!» — Он хотел было добавить: «Погубим мы тогда девушку», но слова застряли у него в горле.
Орхан встрепенулся. Натянул повод. Подумав, уверенно сказал:
— Властитель Михаль Безбородый врать не станет. А уж так врать, тем более. Отец мой не поедет на свадьбу, не проверив, не выведав все как следует. Не беспокойся. По воле аллаха будет Лотос моей!
На болоте показался аист с ужом в клюве. Разбежался на своих длинных ногах, замахал крыльями, взмыл в небо — высоко-высоко.
— Да, Осман-бей, верно сообщили тебе. Жаждут они твоей смерти. И замешан в этом друг отца твоего, властитель Биледжика сеньор Руманос. Стал он заодно с врагами твоими, чтобы заполучить дочь ярхисарского властителя...
Рыжий Аратос — лазутчик, перешедший к Осман-бею в наследство от отца, потупил зеленые глаза, точно виноват был, что принес недобрую весть, и робко пощипывал редкую бороденку. Походил он на больного, изможденного работой крестьянина или на мелочного торговца, не знающего ни счета, ни грамоты. Но уже много лет Аратос был туркменским лазутчиком.
Осман-бей готов был поверить тому, что весть, поданная Безбородым Михалем, подтвердится. И все же никак не умещалось у него в голове, что давний друг, благородный византийский властитель, славившийся своей справедливостью, решил использовать свадьбу для ловушки. Отвращение и испуг застыли в его глазах. Неприязненно взглянул он и на Акча Коджу. Невозмутимость старика раздражала его.
— Думаю, Руманос тоже струхнул, уж очень легко взяли вы Караджахисар,— продолжал тем временем Аратос.— Не успел замолкнуть оркестр, присланный к тебе султаном из Коньи вместе с жалованной грамотой на бейство в санджаке, как снарядили вы Орхан-бея и воеводу Нуреттина в Эскишехир. Перване Субаши успел удрать, но, наложив запрет на имущество, бросили вы кадия Хопхопа в темницу... Велели прокричать глашатаям: «Кто жалобу на них имеет, ступайте к дверям бея!..» Возвратили тимары годным в дело сипахи, разорвали долговые расписки райи, запретили на острова контрабандой товар вывозить. Объявили: «Не будет топтать кочевник эскишехирские и караджахисарские деревни. Восстановим старый обычай!» Вот чего испугались властители византийские. Ибо стонут и плачут греческие деревни под гнетом их беззаконным. По одному слову попа деревни Дёнмез положили вы под палки на площади воина гермиянского за то, что, не уплатив денег, взял он добро гречанки. Под бой барабанов осрамили имя гермиянское и не подумали, что гермиянцы на это скажут. Поскольку пожаловал вам султан грамоту на бейство в Эскишехирском санджаке, до поры до времени бей Гермияна отказался от мести, но не от намерения расправиться с вами.. Кое-кто из туркмен хотел пограбить Караджахисар. Говорили они: «Выведем гяурских жен, дочерей и детей на невольничий рынок. Джигит живет грабежом. Без денег воинов не соберешь. А рабы и пленники — живые деньги. Они ценнее золота да серебра. Дом без рабов что мельница без воды. Сам пророк повелел держать рабов у дверей своих. Мусульманин, если случай представится, вместо собаки во дворе своем раба привязывает. Без невольниц не управиться женам в бейском доме». Так говорили туркмены и сетовали на вас.
