наши отцы, все наши деды, все наши прадеды. Скоро Рашка начнет войну с Америкой. Или Америка с Рашкой. А мы придем, когда ни русистов, ни американцев не останется. Мы и будем главными по движению, зуб даю. Будет шариат Аллаха во всем мире. И все это сделал я! А теперь скажи мне. Какое имеет право это старье мне указывать, что делать, если сами они и десятой части не сделали на пути Аллаха того что сделал я? А?
И снова Ахмат не нашелся что ответить.
– Убери свои видео, не показывай мне их больше. И сам не смотри. Мы на пути Аллаха, брат. Значит, кругом правы. А эти старые козлы – они сидят с сидящими, они сами заблудшие и нас сбивают. Мы на истине, а они на лжи. Да пошли они на…!
И Аюб разразился страшными ругательствами.
…
Когда Ахмат ушел, раздосадованный, сбитый с толку и не уверенный в том, что они поступают правильно, Аюб откинулся на стуле. К нему сзади подошла Анна, начала массировать ему голову. Аюб закрыл глаза… она всегда его чувствовала…
– Слушай, – сказал он, – ты родителей уважаешь? Только честно…
– Честно… папа хороший.
– А мама?
– А мама… А мама трахалась с шофером…
Это было так неожиданно, что Аюб дернулся. Потом засмеялся.
– Чо на самом деле?
– Ну, да.
– Расскажи. Ты никогда не рассказывала.
– Да чего рассказывать. Нас с братом сдали в частные школы-пансионы, когда мы еще были совсем маленькими, чтобы не мешали родителям жить. А родители… Как то раз я отпросилась домой. Хотела сделать сюрприз маме. На свои скопленные деньги купила билет. Приехала… мамы нигде не было. Я начала обходить дом, и увидела в оранжерее…
– И чо? Они тебя тоже увидели?
– Нет, я скрылась. Было так противно. Я почти год мучилась, думала, сказать ли папе. Потом – все-таки сказала…
– А он что?
– Он задумался, потом погладил меня по голове и попросил никому не говорить. Я пообещала.
– А с матерью твоей он что сделал?
– С мамой? Ничего.
– Круто.
– Я только когда повзрослела, поняла. У них были свободные отношения… Они, скажем так, давали друг другу свободу рук. Папа и не подумал говорить с мамой по этому поводу.
Аюб назидательно поднял палец.
– Вот видишь! Весь этот неджес63 происходит от того, что люди не верят в Аллаха Всевышнего и не боятся обещанного64 огня. Твои мама и папа – они неверные. И потому они так поступали. Их всех ждет огонь – тех, кто не уверовал. Но тебя он не ждет, потому что ты уверовала в Аллаха…
– Но… мне не нравится, как мы живем.
– Почему тебе не нравится, как мы живем?
– Я не знаю… разве у нас не должно быть… свадьбы.
– Дурочка. У нас был никях, этого вполне достаточно. У мусульман не бывает такой свадьбы как у кяфиров, им достаточно никяха и Аллах свидетель этого никяха. Иди в кафе, посмотри, не пришло ли чего на почту.
Когда Анна (приняв втайне от родителей радикальный ислам, она взяла себе имя Сорейя), накинув на себя европейскую одежду, вышла из квартиры, Аюб задумался.
Нет, как подруга она его пока устраивала. Но она становится все более и более… буржуазной, что ли. Мещанской. Зачем, например ей встречаться с его отцом, чего она не видела?
Или то, что она начала коситься на то, что он пьет харам. Ничего не говорит, но косится. Какая разница? Пить харам – грех небольшой, тем более что сказано – те, кто на джихаде, угоден Аллаху и с них не спросится65. Тем более что он пьет под крышей, Аллах не видит.
Но пока ее достоинства с лихвой перекрывают недостатки.
Аюб налил себе еще текилы – и тут зазвонил телефон. Один из телефонов…
Кто еще?
– Да
– Бро, беда у нас.
Оздоев почувствовал, как внутри сжимается…
– Что, говори?
– Я сейчас на терминале. Какая-то с..а нас обнесла.
– Что?
– Контейнер вскрыли…
– Как вскрыли?
– Так, мне с терминала позвонили. Я тут, на терминале. Контейнер вскрытый, там какие-то вещи лежат. Теплаков нет.
– Какие вещи?
– Куртки какие-то…
– Ты что, совсем идиот? – психанул Аюб. – Ты не тот контейнер смотришь!
– Тот, клянусь Аллахом. Я номера сверил. Соседний тоже вскрыли…
…
Аюб и в самом деле моментально взбесился. Тот факт, что его внаглую обокрали, унижал его, как мужчину. А на Кавказе мужчина тот, кто действует не задумываясь. Кто задумывается, взвешивает, думает о последствиях – тот не мужчина.
И потому Аюб похватал вещи, кое-как оделся, и рванул вниз, в гараж, к своему Мерседесу-АМГ, на котором рассекал по Дубаи, и который стоял в подземном гараже комплекса, где цены на недвижку начинались от миллиона долларов США…
Машина была на месте; понятно, что ее никто не поцарапал, не угнал и не приклеил квитанцию о штрафе. Его серебристая «чайка» стояла на месте, в лесу бетонных великанов – колонн, поддерживающих здание. Но как только он дернулся к машине – кто-то, стоящий за бетонной колонной цепко и сильно схватил его за куртку.
– Постой-ка.
– Ты чего?
– Куда это ты рванул?
Аюб едва не ударил в ответ на такую наглость – но сдержался. Не дело бить куратора – потом плохо будет.
– В порт. Ислам звонил, там контейнер мой обнесли… У… с…и.
– Контейнер обнесли?
– Да, с тепловизорами. Хотя очень может быть, что этот ишак просто контейнеры перепутал.
Куратор помолчал несколько секунд, потом переспросил:
– Контейнер?
– Да, я же сказал.
– А как они узнали, какой именно?
– Шайтан их знает. Выцепим – спросим. Там товара на поллимона было.
– Не спеши. Иди-ка за мной… Подожди… Дай свой телефон.
Аюб подчинился
Куратор достал СИМку и аккумулятор, и сунул все по отдельности в карман…
…
Куратор ездил на белом минивэне Мерседес с затемненными стеклами. Таких тут хватает – работников в отели и обратно развозят. Но эта машина была набита аппаратурой слежения, и в ней постоянно было два, а то и три хайвана, которые того и гляди скулу своротят, просто от скуки…
Машина встала на трассу и пошла вон из города – по ровной, как стрела. бетонной дороге, мимо кондиционированных и с бесплатным интернетом остановок, и пальм с индивидуальным поливом…
– Куда мы едем? – спросил Аюб.
Ему не ответили.
Как оказалось – они выехали из города просто, чтобы на трассе убедиться, что нет хвоста. Потом ни вернулись обратно – но заехали в город по кольцевой с другой стороны, в промзону. В Дубае была
