– Я польщен. – Тревельян склонил голову. – Я уже почти согласен, Туки. Если к награде добавить еще чуть-чуть… сущую малость… добавить кое-что, то я уверен, что «почти» исчезнет.
– Чего ты хочешь? Денег?
– Нет. Я направляюсь в Шо-Инг, к Мерцающему морю, и мне нужны рекомендательные письма. Желательно к правителю Кадмидаусу и брату его Кадмиамуну. Если бы твой господин, устроитель празднеств, написал их или, что еще лучше, сам благородный Супинулум оказал такую милость…
– Шо-Инг! Демоны бездны, Шо-Инг! Что тебе делать в Шо-Инге, рапсод? Люди там невежественны и грубы, земли заброшены, а города их – те, что у морского побережья, – больше походят на торговый склад и разбойничье логово.
– Однако я должен туда добраться, найти корабль и выйти в море. Понимаешь, Туки, был у меня наставник из ваших краев по имени… ээ… Хурлиулум, и перед смертью просил он, чтобы прах его не бросали в реку, а опустили в морские воды, а лучше даже – в Западный океан. Прах его здесь, – Тревельян коснулся мешка. – Много дел он не успел доделать на земле и потому торопится вернуться от Оправы. А для этого нужно, чтобы прах попал туда быстрей.
Туки описал круг над сердцем:
– Благочестивы твои намерения, Тен-Урхи… Я поговорю со своим господином, и он, наверное, устроит тебе пару пергаментных свитков с печатями правителя. Но ты согласен петь? Завтра, во время Полдня, на Арене Быстрых Ног и Гибких Бедер?
«Хорошее название, – прокомментировал командор. – Многообещающее!»
Что до Тревельяна, то он лишь спросил:
– Как добраться до этой арены, Туки?
– Не беспокойся, Тен-Урхи, я провожу тебя. А сейчас скажи, чего ты желаешь. С этого мгновения ты – почетный гость Ферантина! Что тебе нужно, рапсод?
– Баня, цирюльник и новая одежда. Но не спеши, Туки, не спеши… В кувшине еще есть вино.
* * *
Была у Тревельяна мысль заглянуть в ферантинскую обитель Братства, пообщаться с дарующим кров и навести справки о соперниках, однако он решил не рисковать. Масса трудов затрачена, чтобы уйти от наблюдения в горах Онинда-Ро и на дорогах Шии и Пейтахи, да и то нет уверенности, что получилось – ведь он не выяснил, к а к за ним следят. В такой ситуации лучше забыть про обитель, чтобы не засветиться до срока. Если уж выпала ему судьба петь на Арене Быстрых Ног, то все должно быть как ее название: явился, спел и смылся. Само собой, с рекомендательными письмами.
Письма Туки доставил утром следующего дня, и выглядели они очень солидно: целых три пергаментных свитка с золотыми шнурами и висевшими на них печатями – не из какой-нибудь смолы, а из посеребренного свинца. Тревельян упаковал их в сумку и вместе с герольдом вышел во двор, отметив, что от восточного обоза уже и следов не осталось – Сейлад, вероятно, не соблазнился праздником и выступил в путь на Восходе. Слуги уже запрягли Даута, так что осталось лишь подняться в колесницу, щелкнуть бичом и выехать за ворота. Что он и сделал.
Арена Быстрых Ног и Гибких Бедер была за городом, на землях школы или, возможно, целой академии Сестринства, где обучали всяким премудростям юных танцовщиц. Подходящее место, чтобы исчезнуть после выступления, решил Тревельян, оглядев территорию. Школа находилась в парке с причудливо переплетенными дорожками и густыми зарослями, среди которых прятались десятка два построек разного калибра. Арена, правда, оказалась зданием заметным, торчавшим над деревьями; она представляла собой высокий и обширный павильон с тренировочным залом и примыкавшими к нему покоями, где можно было отдохнуть, перекусить и даже принять ванну. Тут, очевидно, занимались, кроме танцев, и другими науками, ибо в каждой комнате стояла внушительной величины кровать, что наводило на грешные мысли. Чертог, предназначенный Тревельяну, был отделан синим шелком, и его глубокий холодный цвет действовал успокоительно.
Он устроил Грея на мягкой подушке, затем, переодевшись и прихватив лютню, в сопровождении Туки направился в зал. Там, на овальной площадке с деревянным полом, уже скользили в танце девушки, развлекавшие гостей; смуглые гибкие тела почти обнажены, стройные босые ноги выбивают ритм стремительной пляски, глаза сверкают, руки ткут в воздухе невидимое полотно, волосы плещут рыжими и золотистыми волнами. Тревельян замер было в восхищении, но Туки толкнул его в бок и прошипел:
– Еще наглядишься! Поклоны, рапсод, поклоны! В ту сторону и вот в эту!
Слева, в дальнем конце арены, стояло кресло, похожее на трон, и в нем, окруженный свитой нарядных дам и кавалеров, восседал важный господин, отличавшийся изрядной тучностью, блеском украшений и светлыми баками, завитыми по моде Семи Провинций. Благородный Супинулум, понял Тревельян и, описав у сердца круг, низко поклонился; в конце концов, полученные им письма стоили этих скромных знаков почтения. Затем он перевел взгляд направо, вздрогнул и обомлел: в другом конце Арены Быстрых Ног, на невысоком, устланном ковром помосте, сидела девушка невероятной, поистине неземной прелести. Глаза у нее были яркими, синими, губы алыми, лоб высоким и чистым, брови – как птичьи крылья, распластанные в полете, носик – очаровательно задорным, чуть вздернутым вверх. Обрамляли всю эту красоту светло-каштановые кудри, в которых сияла диадема из морских камней.
Вот, думал Тревельян, чудо природы, недолговечное и хрупкое, перед которым, однако, пасуют все достижения высшей цивилизации, все эти роботы, клоны, компьютеры и гравилеты, квазиживые механизмы, контурный двигатель, звездные лайнеры и боевые крейсера, лазеры и голопроекторы. Теоретические разработки ФРИК и полевой опыт агентов подтверждали, что красота и физическое совершенство ценятся во всех гуманоидных мирах, на всех стадиях развития культуры; собственно, то был один из пограничных феноменов, что отделяли пусть примитивное, но человеческое общество от звериной стаи. Красота чужих, но не чуждых рас воспринималась землянами вполне адекватно, и это доказывало, что технология и социальный прогресс не так уж сильно влияют на психику, как полагали далекие предки в начале космической эры и позже, в эпоху экспансии и Темных войн. Достигнув божественного могущества, люди Земли все еще были людьми, не превратившись в уродливых карликов с гипертрофированным мозгом, не став лишенными чувств киборгами или насекомыми, подчиненными коллективному разуму. И сейчас, глядя на красавицу Арьену, Тревельян ощущал это с особой остротой.
– Закрой рот и поклонись, – прошелестел голос Туки. Когда это было сделано, он повел Тревельяна мимо танцующих девушек к скамье, где сидели восемь рапсодов. Другие скамьи окружали арену и были заполнены избранной публикой – нобили, горожане, певцы, которым не выпала удача принять участие в турнире; всего человек триста. Между ними сновали служители с подносами, и слышался протяжный звон монет. При появлении Тревельяна зазвенело громче.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
