Мэр Баском улыбнулся, глядя на них с безмятежной отрешенностью. Во взгляде его сквозила хитрость, лишенная ума, а улыбка излучала добродушие, лишенное доброты.
— Не думаю, что вы, ребята, детективы, — сказал он, — но даже если и так, мне все равно. Взяток от Марка я не брал, а в свои дела он меня не посвящал. Где он сейчас, я не имею ни малейшего представления. — Он вздохнул. — Мне нравился этот парень. Жаль, что он уехал. Плевать на воскресные проповеди. Ему же надо было как-то жить. Он ничуть не хуже других, просто умнее. Кого-то на таких делах ловят, а кого-то нет, вот и вся разница… Нет, я не знаю, что он собирался делать с заводом. Конечно, он заплатил мне куда больше, чем стоила эта развалюха, и конечно, он оказал мне услугу, купив завод. Нет, я не оказывал на него никакого давления. Не было необходимости. Он, так сказать, был моим должником. Я несколько раз оказывал ему некоторую помощь. Знаете, есть такие законы, словно резиновые, и мэру вполне по силам слегка растянуть их для друга. А что, черт побери! Только так и можно разбогатеть в этом мире, вам это наверняка известно, — добавил он, взглянув на роскошный черный автомобиль.
— Вы рассказывали о заводе, — напомнил Реардэн, стараясь держать себя в руках.
— Вот кого я терпеть не могу, так это людей, которые разглагольствуют о принципах, — сказал Баском. — Принципами сыт не будешь. Единственное, что чего-то стоит в жизни, — это добротные материальные вещи. Тут уж не до теорий, когда все вокруг рушится. Вот я, к примеру, не собираюсь идти ко дну. Пусть они берут себе идеи, а я возьму завод. Мне не нужны идеи, я хочу три раза в день прилично питаться.
— Для чего вы купили этот завод?
— А для чего покупают бизнес? Чтобы выжать из него все что можно. Когда я вижу возможность сделать деньги, я ее не упускаю. Завод шел с молотка, и немногие изъявили желание купить его. Поэтому он достался мне почти даром. Но у меня он тоже долго не задержался. Месяца через три я продал его Марку. Конечно, это была выгодная сделка, я вам уже говорил. Я здорово все провернул. Ни один крупный воротила не придумал бы ничего лучше.
— Завод работал, когда вы его купили?
— Нет, он был закрыт.
— Вы пытались его открыть?
— Только не я. Я человек практичный.
— Вы можете вспомнить хоть кого-нибудь, кто работал там?
— Нет. Никогда их не видел.
— Вы вывозили что-нибудь с завода?
— Хорошо, вам я скажу. Я там все осмотрел, и мне понравился стол старика Старнса. В свое время он был очень важной шишкой. Прекрасный стол добротного красного дерева. Я отвез его к себе домой. Еще у одного начальника, сейчас уже не помню у кого, в туалете была душевая со стеклянной дверью, на которой была вырезана русалка. Настоящее произведение искусства, к тому же очень эротичная, скажу я вам, зажигает похлеще любых картинок. Так вот, душевую я тоже перевез домой. В конце концов, что в этом такого? Это же был мой завод. Я имел право забрать оттуда все ценное.
— А кто обанкротился? Кому до вас принадлежал завод?
— О, разорился Народный общедоступный банк в Мэдисоне. Господи, какой это был крах! Банкротство этого банка чуть не погубило весь Висконсин, а уж эту часть штата точно доконало. Одни говорят, что завод разорил банк, другие утверждают, что завод был лишь последней каплей, потому что у Народного банка были совершенно безрассудные, убыточные вложения в трех или четырех штатах. В те времена банком руководил Юджин Лоусон. Его еще называли банкиром с сердцем. Два-три года назад он был очень популярной личностью в этих краях.
— А Лоусон управлял заводом?
— Нет. Он лишь вложил в него кучу денег, значительно больше, чем можно было выжать из этой старой свалки. Когда завод закрылся, Лоусон окончательно пошел ко дну. Через три месяца банк разорился. — Баском тяжело вздохнул. — Это был жестокий удар для жителей окрестных городов. Все они хранили свои сбережения в этом банке.
Мэр Баском с сожалением посмотрел на город. Он указал пальцем на другую сторону улицы, где седая уборщица, с трудом ползая на коленях, отмывала ступеньки крыльца.
— Видите вон ту женщину? У ее мужа был магазин тканей. Они были зажиточными, респектабельными людьми. Ее муж проработал всю жизнь, чтобы обеспечить ей безбедную старость, и к тому времени, когда он умер, она была довольно состоятельной женщиной — только все деньги хранились в Народном общедоступном банке.
— А кто управлял заводом, когда он закрылся?
— А, была такая шустрая корпорация. Называлась «Всеобщий сервис». Так, мыльный пузырь. Появилась из ничего, в ничто и превратилась.
— А где сейчас члены этой корпорации?
— А куда деваются брызги лопнувшего мыльного пузыря? Сыщи их теперь!
— А где сейчас Юджин Лоусон?
— Вот с Лоусоном все в порядке. Он сейчас работает в Вашингтоне, в Отделе экономического планирования и национальных ресурсов.
В порыве гнева Реардэн резко поднялся, но взял себя в руки.
— Спасибо за информацию, — сказал он.
— Не за что, друг мой, не за что, — безмятежно отозвался Баском. — Не знаю, чего вы добиваетесь, но послушайте моего совета, бросьте вы это. От этого завода теперь никакого толку.
— Я же вам сказал, мы ищем одного друга.
— Что ж, пусть будет так. Должно быть, очень хороший друг, раз уж вы пошли на такие хлопоты, чтобы найти его, вы и очаровательная леди, которая вам не жена.
Дэгни увидела, как лицо Реардэна мертвецки побледнело, так, что невозможно было различить даже губы.
— Закрой свой грязный… — начал было он, но Дэгни встала между ними.
— Почему вы решили, что я не его жена? — спокойно спросила она.
Баском был очень удивлен реакцией Реардэна. Он бросил это замечание без злого умысла, просто как мошенник, демонстрирующий свою проницательность сообщникам.
— Леди, я многое повидал на своем веку, — добродушно ответил он. — Супруги не смотрят друг на друга так, словно у них на уме спальня. В этом мире вы либо добродетельны, либо наслаждаетесь жизнью. Одно из двух, леди, одно из двух.
— Я задала ему вопрос, — сказала Дэгни, обращаясь к Реардэну как раз вовремя, чтобы помешать ему заговорить, — он дал мне исчерпывающее объяснение.
— Хотите совет, леди? — сказал Баском. — Купите дешевое обручальное кольцо и носите его. Это, конечно, не стопроцентная гарантия, но все же помогает.
— Спасибо, — сказала Дэгни. — До свидания.
Строгие, подчеркнуто спокойные нотки в ее голосе прозвучали как приказ, что заставило Реардэна молча последовать за ней к машине.
Они были уже далеко от города, когда он, не глядя на нее, тихо, с отчаянием сказал:
— Дэгни, Дэгни, Дэгни… мне очень жаль, что так вышло.
— А мне нет.
Через некоторое время, когда к нему вернулось самообладание, она сказала:
— Никогда не сердись на человека за то, что он говорит правду.
— Эта правда не его дело.
— Но и то, что он о ней думает, не наше дело.
Ответ прозвучал как единственная мысль, терзавшая разум Реардэна и помимо его воли вылившаяся в слова. Он процедил сквозь зубы:
— Я не смог защитить тебя от этого низкого, ничтожного…
— Я не нуждалась в твоей защите. Реардэн молчал. Он не смотрел на нее.
— Хэнк, когда сможешь сдерживать гнев, завтра или через неделю, вспомни объяснение этого человека и подумай, согласен ли ты с ним.
Реардэн посмотрел на нее, но ничего не сказал. После долгого молчания он заговорил — лишь для того, чтобы сказать ровным, усталым голосом:
— Мы не можем позвонить в Нью-Йорк и откомандировать наших инженеров осмотреть завод. Не можем их встретить. Не можем придать огласке то, что вместе нашли этот двигатель. Там… в лаборатории… я совсем забыл об этом.
— Нужно найти телефон, и я позвоню Эдди. Он пришлет сюда двоих инженеров компании. Я здесь одна, провожу свой отпуск. Это все, что они узнают. И больше им ничего знать не обязательно.
Они проехали целых двести миль, прежде чем нашли междугородный телефон. Эдди Виллерс вскрикнул, услышав ее голос:
— Дэгни, слава Богу! Где ты?
— В Висконсине. А что?
— Я не знал, как с тобой связаться. Тебе надо немедленно приехать. Как можно быстрее.
— Что случилось?
— Пока ничего. Но здесь такое творится… Надо немедленно их остановить, если это в твоих силах. Если их вообще кто-нибудь сможет остановить.
— Эдди, что происходит?
— Ты что, не читала газет?
— Нет.
— Я не могу всего объяснить по телефону. Не могу изложить тебе подробности. Дэгни, ты решишь, что я сошел с ума, но мне кажется, они собираются уничтожить Колорадо.
— Я немедленно возвращаюсь.
* * *
Врезанные в гранит Манхэттена, под терминалом «Таггарт трансконтинентал» простирались многочисленные тоннели, которые когда-то, во времена, когда движение непрерывным грохочущим потоком протекало по всем артериям терминала, использовались как запасные пути. Со временем, с уменьшением интенсивности движения, запасные тоннели забросили, как высохшие устья рек.
