— Нет, придется подождать, пока этот закон не отправят в мусорную корзину. Если кто может разработать этот рудник, ему моя помощь не нужна. А кому она нужна, тот гроша ломаного не стоит.
Они, как всегда, свободно говорили о своей работе, в полной уверенности, что поймут друг друга. Но они никогда не разговаривали о себе. Реардэн вел себя так, словно их страстное влечение было физическим явлением, не подлежащим разумному определению. Каждую ночь она словно лежала в объятиях чужого, незнакомого человека, который позволял ей видеть дрожь ощущений, пробегавших по его телу, но ничто не выдавало, отзывается ли эта дрожь какими-нибудь чувствами в его душе. Каждую ночь она лежала рядом с ним, обнаженная, на ее руке неизменно поблескивал зеленовато-голубой браслет из металла Реардэна.
Она знала, каких мучений ему стоило расписываться в регистрационных журналах замызганных придорожных гостиниц — мистер и миссис Смит, — знала, как он ненавидел это. Иногда по плотно сжатым губам она замечала едва уловимое выражение злости на его лице, появлявшееся, когда он вписывал эти имена, столь естественные для той банальной лжи, к которой они вынуждены были прибегать, — злости на тех, из-за кого эта ложь стала неизбежной. Ей было безразлично понимающее лукавство гостиничной прислуги, словно подразумевавшее, что служащие и постояльцы являются соучастниками постыдного деяния, имя которому — стремление к наслаждению. Но Дэгни знала, что, когда они одни, когда он обнимает ее, это не имеет для него никакого значения; в такие минуты его глаза были живыми и безгрешными.
Они колесили по забытым людьми проселочным дорогам, минуя маленькие города, проезжая места, которых они давно не видели. Глядя на эти города, Дэгни ощущала тревогу. Прошло много дней, прежде чем она поняла, чего ей не хватает: вида свежей краски. Дома походили на людей в помятых костюмах, которые утратили всякое желание горделиво выпрямиться: карнизы напоминали опущенные плечи, ступеньки крылечек — разорвавшиеся швы, а разбитые окна — неряшливые заплаты. Люди на улицах глазели на новую машину не как на что-то редкостное, а так, словно блестящий черный силуэт был призрачным миражом из другого мира. Машин на улицах городов было очень мало, и большую часть их тащили за собой лошади. Дэгни уже забыла изначальный смысл словосочетания «лошадиная сила», и ей не нравилось видеть, как все это возвращается.
Она не рассмеялась, когда однажды на переезде местной железной дороги Реардэн усмехнулся, указав на доисторический паровоз, который, натужно пыхтя, выполз из-за холма, выкашливая через длинную трубу клубы черного дыма.
— Боже мой, Хэнк, это не смешно!
— Я знаю, — ответил он.
От этого места их отделяли семьдесят миль — час пути, когда она сказала:
— Хэнк, ты можешь себе представить «Комету Таггарта», которую тащит через весь континент паровоз?
— Что с тобой, Дэгни? Возьми себя в руки!
— Извини… Просто я подумала, что все бесполезно, моя новая дорога и твои новые печи, если мы не найдем человека, который смог бы производить двигатели для локомотивов. Если мы не найдем его как можно быстрее.
— Тед Нильсен из Колорадо — вот человек, который тебе нужен.
— Да, если он найдет способ открыть новый завод. Он вложил больше денег, чем следовало, в акции «Джон Галт инкорпорейтэд».
— Но это оказалось весьма прибыльным капиталовложением, правда?
— Да, но он потерял время. Сейчас он готов взяться за дело, но не может найти станков. Их нигде не купить, нигде и ни за какие деньги. Он не получает ничего, кроме обещаний и отсрочек. Он перешерстил буквально всю страну в поисках старого оборудования с закрытых заводов, которое мог бы использовать. Если он в ближайшее время не начнет производство…
— Начнет.
— Хэнк, — вдруг сказала она, — мы не могли бы съездить в одно место?
— Конечно. Куда угодно. Где это?
— В штат Висконсин. Во времена моего отца там была крупная компания по производству двигателей. Наша железнодорожная ветка обслуживала ее, но лет семь назад, после закрытия завода, мы ее закрыли. По-моему, это одна из кризисных зон. Может быть, там осталось какое-нибудь оборудование, которое пригодилось бы Теду Нильсену. Завод давно закрыт, там нет транспортного сообщения, — может быть, про него забыли.
— Мы найдем этот завод. Как он назывался?
— «Твентис сенчури мотор компани».
— Да, точно. Это была одна из лучших моторостроительных фирм в годы моей юности, пожалуй, самая лучшая. По-моему, они разорились каким-то странным образом… не помню, как именно.
Им потребовалось целых три дня, чтобы навести справки, но в конце концов они нашли заросшую и заброшенную дорогу и теперь ехали по отливающему золотом ковру из осенних листьев к «Твентис сенчури мотор компани».
— Хэнк, а вдруг что-нибудь случится с Тедом Нильсеном? — вдруг спросила Дэгни.
— А с какой стати с ним должно что-то случиться?
— Не знаю… был же Дуайт Сандерс. Был и исчез. Компания «Юнайтэд локомотив» обречена, а другие заводы не в состоянии производить дизельные моторы. Я уже перестала выслушивать их обещания… А чего стоит железная дорога без двигателей?
— А чего стоит без них все остальное?
Листья деревьев сверкали, раскачиваясь на ветру. Играя огненными красками, они раскинулись на многие мили — кустарники, деревья. Казалось, они достигли своей цели и теперь торжествовали, пламенея несметным, нетронутым изобилием.
Реардэн улыбнулся:
— Все-таки в дикой природе что-то есть. Она начинает мне нравиться. Новая, никем не тронутая.
Дэгни весело кивнула:
— Хорошая земля — только посмотри, как все растет. Я бы расчистила эти кусты и построила здесь…
И вдруг улыбки исчезли с их лиц. В траве на обочине дороги они заметили ржавую цистерну и осколки стекла — все, что осталось от бензоколонки.
То, что когда-то было бензоколонкой, теперь поглотили кусты, а то, что еще можно было различить, лишь внимательно присмотревшись, должно было через год-другой полностью скрыться из виду.
Они отвернулись и поехали дальше. Им не хотелось знать, что еще поросло сорняком, раскинувшимся на много миль. Ехали молча; и Реардэн, и Дэгни удивлялись одному и тому же: как много всего поглотил сорняк и как быстро.
За холмом дорога резко оборвалась. От нее осталось лишь несколько островков бетона, торчавших из усеянной ямами и выбоинами длинной полосы смолы и грязи. Кто-то сорвал и увез практически все бетонное покрытие; на опустевшей полосе земли не хотела расти даже трава. Далеко на вершине холма, словно крест над огромной могилой, одиноко стоял покосившийся телеграфный столб.
Через три часа, тащась на самой малой скорости и проколов колесо, им удалось добраться до селения, находившегося за холмом с телеграфным столбом.
Внутри остова, бывшего когда-то индустриальным городком, все еще стояло несколько домов. Все, что могло двигаться, покинуло городок, но несколько человек все же остались. Пустые строения напоминали скелеты; их разрушило не время, а люди, которые поотрывали доски, кровлю, проломили дыры в опустошенные погреба. Создавалось впечатление, будто здесь вслепую хватали все, что отвечало потребности момента, даже не задумываясь о том, как жить завтра. Заселенные дома были беспорядочно разбросаны среди руин. Поднимавшийся из труб дым был единственным заметным движением в городе. На окраине стояла бетонная коробка — все, что осталось от школы. Она походила на череп — пустые глазницы, незастекленные окна и оборванные провода, свисавшие несколькими жиденькими волосками.
За городом, на отдаленном холме стоял завод «Твентис сенчури мотор компани». Стены, очертания крыш и трубы выглядели аккуратными и неприступными, как крепость. Могло показаться, что завод миновала участь городка, если бы не опрокинутая серебристая цистерна для воды.
На заросших деревьями склонах холмов не было никаких следов дороги, ведущей к заводу. Дэгни и Реардэн подъехали к дверям первого дома, из трубы которого, проявляя слабые признаки жизни, вилась тонкая струйка дыма. Дверь была открыта. На звук мотора, шаркая ногами, из дома вышла старая, сгорбленная, босая женщина, одетая в какое-то тряпье из мешковины. Она посмотрела на машину без тени удивления и любопытства, пустым взглядом существа, потерявшего способность чувствовать что-либо, кроме голода.
— Не могли бы вы объяснить, как проехать к заводу? — спросил Реардэн.
Женщина ответила не сразу; можно было подумать, что она не говорит по-английски.
— К какому заводу? — спросила она наконец.
— Вон к тому, — указал пальцем Реардэн.
— Он закрыт.
— Я знаю, что закрыт. Туда можно как-нибудь доехать
— Не знаю.
— Есть какие-нибудь дороги? — В лесу есть дороги.
