сэр.
Через две с половиной минуты капитанская гичка покачивалась на волнах, а Хорнблауэр сидел на кормовой банке. Вильена появился у борта в последнюю секунду и вид имел преплачевный, чему не приходилось удивляться, — два бесцеремонных мичмана, не знающие ни слова по-испански, впопыхах выволокли его из постели и кое-как помогли напялить одежду. Кивер сполз набок, доломан был застегнут криво, перевязь и саблю Вильена держал в руках. Нетерпеливые матросы затащили его в шлюпку — никому не хотелось ронять репутацию своего корабля, заставляя адмирала ждать из-за какого-то испанца.
Вильена плюхнулся рядом с Хорнблауэром. Он был небрит и встрепан, глаза опухшие, как у Хорнблауэра при пробуждении. Испанец бормотал и ворчал со сна, осоловело поправлял одежду, а тем временем гичка, подгоняемая усилиями гребцов, стрелой неслась по воде. Только возле флагмана Вильена окончательно продрал глаза и заговорил, но в недолгое оставшееся время Хорнблауэру уже не пришлось изощряться в вежливости. Он надеялся, что адмирал оставит Вильену у себя, дабы порасспросить о ситуации на берегу.
У борта Хорнблауэра приветствовал капитан Эллиот.
— Рад видеть вас, Хорнблауэр, — сказал он.
Хорнблауэр представил Вильену, Эллиот пробормотал нечто невразумительное и в изумлении уставился на яркий мундир и небритые щеки. Когда с формальностями было покончено, Эллиот с явным облегчением вновь заговорил с Хорнблауэром.
— Адмирал у себя в каюте. Прошу сюда, джентльмены.
В каюте, кроме адмирала, находился его флаг-адъютант, молодой Сильвестр, о котором Хорнблауэру приходилось слышать как о способном офицере, хотя и он, разумеется, принадлежал к знати. Сам Лейтон был в то утро неповоротлив и говорил медленно — в жаркой каюте по его полным щекам ручьями катился пот. Они с Сильвестром мужественно постарались приветить Вильену. Оба сносно говорили по-французски, плохо по-итальянски и, припомнив остатки школьной латыни, кое-как объяснялись на смеси трех языков, но разговор шел туго. С явным облегчением Лейтон повернулся к Хорнблауэру.
— Я хотел бы выслушать ваше донесение, Хорнблауэр.
— Вот оно в письменном виде.
— Спасибо. Но давайте немного послушаем вас самого. Капитан Болтон сказал мне, что вы захватили призы. Где вы были?
Хорнблауэр начал перечислять. Сказать надо было так много, что он смог счастливо опустить обстоятельства, при которых расстался с ост-индским конвоем. Он рассказал, как захватил «Амелию» и флотилию мелких судов у Льянсы. Тяжелое лицо адмирала оживилось при вести, что он стал на тысячу фунтов богаче. Лейтон сочувственно закивал, когда Хорнблауэр объяснил, что вынужден был сжечь последний трофей — каботажное судно около Сета. Хорнблауэр осторожно предположил, что эскадра могла бы с успехом приглядывать за побережьем между Пор-Вандром и Росасом, где после уничтожения батареи в Льянсе негде укрыться французским судам. При этих словах меж адмиральских бровей пролегла чуть заметная морщина, и Хорнблауэр поспешно оставил эту тему. Лейтон явно не любит, чтобы подчиненные ему советовали.
Хорнблауэр торопливо перешел к событиям следующего дня на юго-востоке.
— Минуточку, капитан, — перебил его Лейтон. — Вы хотите сказать, что прошлой ночью двигались на юг?
— Да, сэр.
— Место встречи вы, вероятно, прошли в темноте?
— Да, сэр.
— И вы не потрудились узнать, вернулся ли флагман?
— Я приказал впередсмотрящим наблюдать особо тщательно.
Морщина между бровей Лейтона сделалась отчетливее. Капитаны, особенно на блокадной службе, изрядно досаждают адмиралам тем, что рвутся действовать независимо — хотя бы ради призовых денег — и постоянно изыскивают для этого предлоги. Лейтон явно намеревался пресекать такие попытки в зародыше, мало того, он догадался, что Хорнблауэр, миновав место встречи ночью, действовал с умыслом.
— Я чрезвычайно недоволен вашим поведением, капитан Хорнблауэр. Я уже выговорил капитану Болтону за то, что он вас отпустил, а теперь узнаю, что позапрошлой ночью вы были в десяти милях отсюда. Я затрудняюсь выразить вам степень своего неудовольствия. Так случилось, что до места встречи я добрался утром того же дня, и по вашей милости два линейных корабля его величества бездействовали сорок восемь часов, пока вы не соизволили вернуться. Прошу понять, капитан Хорнблауэр, что я глубоко раздосадован, о чем не премину известить в своем рапорте адмирала, командующего Средиземноморским флотом, дабы тот принял, какие сочтет нужными, меры.
— Да, сэр, — отвечал Хорнблауэр, изображая на лице глубокое раскаяние. Впрочем, он успел рассудить, что трибуналом тут не пахнет — приказы Болтона полностью его оправдывают — и вообще, вряд ли Лейтон осуществит свою угрозу и сообщит адмиралу.
— Прошу продолжать, — сказал Лейтон.
Хорнблауэр начал рассказывать про итальянцев. По выражению адмиральского лица он видел, как мало значения тот придает достигнутому моральному воздействию, что ему не хватает воображения представить позорно бегущие от неуязвимого врага полки и то, как скажется это на них в дальнейшем. Когда Хорнблауэр предположил, что итальянцы потеряли не менее пятисот человек, Лейтон заерзал и обменялся с Сильвестром взглядами — он явно не поверил. Хорнблауэр решил воздержаться от замечания, что еще не менее пятисот человек отстали или дезертировали.
— Очень интересно, — сказал Лейтон фальшиво.
К счастью, в дверь постучал Эллиот.
— Погода портится, сэр, — доложил он. — Я полагаю, что если капитан Хорнблауэр хочет вернуться на свой корабль…
— Да, конечно, — сказал Лейтон, вставая.
С палубы Хорнблауэр увидел, что с подветренной стороны горизонт быстро заволакивается черными тучами.
— Еле-еле успеете, — сказал Эллиот, провожая его к шлюпке и поглядывая на небо.
— Да, конечно, — отвечал Хорнблауэр.
Он торопился отвалить, пока никто не заметил, что он оставил Вильену, — позабытый всеми, тот замешкался на шканцах, не понимая, о чем говорят между собой англичане.
— Весла на воду! — приказал Хорнблауэр, еще не сев, и гичка понеслась прочь.
Даже на трехпалубном корабле места маловато, особенно если там разместился адмирал со своим штабом. Чтобы устроить испанского полковника, придется потеснить какого-то несчастного лейтенанта. Хорнблауэр скрепя сердце решил, что не будет переживать из-за неведомого младшего офицера.
XVI
Когда Хорнблауэр поднялся на борт «Сатерленда», нагретый воздух был по-прежнему недвижим, хотя вдалеке уже глухо громыхало. Черные тучи заволокли почти все небо, а проглядывающая кое-где голубизна отливала сталью.
— Сейчас налетит, сэр, — сказал Буш, самодовольно поглядывая наверх, — по его приказу на «Сатерленде» убрали все паруса, кроме марселей, да и на тех матросы торопливо брали рифы. — А вот с какой стороны, бог его знает.
Хорнблауэр вытер вспотевший лоб. Парило нестерпимо, стояло безветрие, и «Сатерленд» мучительно кренился на волнах. Громко стучали, задевая один о другой, блоки.
— Да уж поскорее бы, черт его дери, — проворчал Буш.
Жаркий, как из топки, порыв ветра налетел на них, «Сатерленд» на мгновение выровнялся. Вот и следующий порыв, еще сильнее, еще жарче.
— Вот оно! — Буш указал пальцем.
Черное небо разорвала
