— Хм… это будет непросто. — Мисаки стала серьезной. А я уж испугался, что от возможности пострелять ее начнет клинить… — Какие будут приказы, командир?
— Тут свежее сухое термобелье… — Я кивнул на снаряжение. — Так что перво-наперво мы переоденемся. После этого ты приготовишь что-нибудь вкусное, а я посмотрю, какая у нас информация.
— Йокай!
Мисаки стала торопливо стягивать с себя одежду, ничуть меня не стесняясь. В полном соответствии с Уставом («Сначала выполни, а потом обсуждай»), она тихонько ворчала:
— Кухня, койка, киндер… Шовинист! Как всегда — приготовь, помой, подай, принеси, постирай, постель погрей, компрессик сообрази…
Постепенно ее ворчание затихло, и, после того, как она оказалась полностью обнаженной, то устроила мне, единственному зрителю (хотя, наверняка и учителя следили за нами в этот момент), «обратный стриптиз» — медленное и эротичное… одевание. Вполне сойдет за пытку, кстати. Меня пробрало.
Если она так одевается, то как же она раздевается! А если еще и музыку включить!
— Хм… Сирахама-тайчо… — Промурлыкала уже полностью одетая Мисаки, пристраивая гарнитуру на ухо. — Не положено подчиненному делать замечания своему командованию в боевой обстановке, но устав требует указывать на ошибки, допущенные командиром… Разрешите доложить, что вы собирались ознакомиться с разведматериалами! А не подглядывать за рядовым составом!
Я с трудом «отлип» и даже помотал головой, сбрасывая наваждение…
В наушнике у меня пискнуло. Судя по встрепенувшейся Мисаки — она тоже получила сигнал.
— Шесть. Из десяти. Слабовато. Заснять успела. Расценки мои… знаешь.
Ну… это — Сигурэ! И она… как всегда!
Мисаки рядом возмущенно зашипела. А мастерица оружия добавила:
— Кенчи… В белом… подарок… черный…
Под деланно-равнодушным взглядом Мисаки я открыл белый кейс и достал два кукри. Два матово-черных красавца с короткими красными кисточками на рукоятях. Ножи были соединены друг с другом длинным тросиком в пластиковой оплетке темно-красного цвета. Тросик крепился к кольцам в навершиях. Красивые, серьезные, смертоносные.
— Ой, какие лапульки-ня… — Умилилась Мисаки, заглядывая мне через плечо. Все ее напускное равнодушие куда-то подевалось.
Видимо, Сигурэ понравилось делать подарки из своей очень обширной коллекции оружия. Во всяком случае, сейчас она была непривычно многословна:
— Не обижай их. Будь с ними… нежным. Покорми их… сегодня. Сиротки они. У меня.
— Откуда такие красавчики, сэнсэй? — Нажала на клавишу передачи на своей тангенте Мисаки…
«Сэнсэй»… надо ж.
— Ходят тут… типа того… ночью… всякие… типа того…
* * *
— Кх-х-хенчи-и-и! — Сдавленно выдавила Мисаки, опуская свой бинокль.
Я почувствовал резкую смену ее настроения (там сейчас начиналась эмоциональная буря) и торопливо перевел бинокль туда, куда она только что смотрела — в центр маленькой деревни, превращенной боевиками в свою базу.
Твою ж…!
Четверо боевиков в разномастных камуфляжах за ноги и за руки тащили одну из заложниц к колышкам, вбитым в землю. К колышкам уже были привязаны веревки и, видимо, вбиты в землю эти колышки были уже очень давно…
За деревянной перегородкой загона для животных билась о доски и кричала девочка лет десяти, которую пытались оттащить другие заложники…
Ее оттащили… отодрали от досок. Какой-то толстый мужчина крепко прижал девочку к себе, другой — зажал ей уши…
Вокруг колышков собралось еще примерно десять боевиков, жадными глазами наблюдая… и ожидая начала потехи… и своей очереди. Ублюдки щерились и перебрасывались шуточками, тыкая пальцами в загон. Выбирали следующую жертву, пидарасы хуевы…
А еще знакомое мощное ощущение «железной горы» где-то за спиной заставляло дергаться и нервничать.
Сам Старейший почтил своим вниманием! И не считал нужным скрывать свое присутствие… Это мешало, так как заставляло чувствовать ложную уверенность — когда дело касается мастеров Редзинпаку, рассчитывать на их помощь не приходится. Не соответствует методике обучения в Редзинпаку, знаете ли! Ну, разве что в самом-самом крайнем случае МОЖЕТ БЫТЬ помогут.
Мне оставалось только досадливо морщиться и мысленно ругаться — операция должна была начаться позже.
Правда, удержать сейчас дракошку… нет, не «дракошку» — сейчас это была самая настоящая дракониха — глаза пылали, черты лица заострились, оскаленный рот, из которого разве что огонь не вырывается. Удержать ее сейчас — невозможно.
Были и плюсы — все оставшееся до начала акции время я планировал потратить на уговоры Мисаки открыть стрельбу по ничего не подозревающему противнику. «Подло» и «из засады».
А сейчас все тормоза, запреты и «драконы не нападают со спины» были смыты мощным эмоциональным цунами, как только Мисаки увидела ЭТО.
А еще у девочки начиналась активация — каким-то седалищным нервом я это чувствовал… наверно, теми самыми «здоровыми ягодицами», вылеченными «нашим компрессиком».
Я решился:
— Твои — левые секреты. Мои — правые. Начинаешь стрелять по моей команде. В этих мудаков не стреляй — когда начнется стрельба, они сами разбегутся. Я отстреливаю магазин и иду туда. Ты — переходишь на «точку два» и отстреливаешь гранатометы по среднему периметру вокруг загона. Потом переходишь на «точку три» и зачищаешь всех, кто будет по мне работать с дальних дистанций. Приказ ясен?
— Да… — Глаза Мисаки по-прежнему были черны от распахнувшихся зрачков…
Епрст! Если у нее сейчас сорвет крышу…!
— Я не понял, дракониха!!! Приказ ясен, нет?!
Сказал и сам испугался своего рычания. А вот Мисаки, кажется, стала медленно приходить в норму… относительную норму. Вход в активацию не прекратился, но окружающую действительность она воспринимала более адекватно:
— Есть, командир! Мои левые. Стрельба по команде. Дальше — работаю гранатометами и прикрываю.
— Меняешь позицию после первого магазина! — Надавил я.
— Так точно! Меняю позицию после первого магазина!
Я тронул тангенту, переводя радиостанцию на передачу:
— Центр, это Зяблик. Примите цифры: девять, один, один, девять, один, один. Прием.
— Зяблик, это Центр. Принято: девять, один, один, девять, один, один. Трансляция будет по получению. Прием.
Почему-то захотелось поцеловать Мисаки. Я не стал себя сдерживать — притянул ее к себе и поцеловал жадно и крепко, ощутив эмоциональное хмыканье «железной горы»… С трудом оторвался и, поглядывая в чуть ошалевшие, но оживающие глаза драконихи… дракошки, добавил, включив передачу:
— Центр, это Зяблик. Организуйте трансляцию для Ящерицы. Прием.
— Принято.
— Конец связи. — Я устроился поудобнее, прильнув к окуляру винтовки. Рядом заворочалась Мисаки. — Приготовиться к стрельбе, ящерка.
— К стрельбе готова!
Ну, вот и умничка!
Спустивший камуфлированные штаны огромный негр опустился на привязанную к земле женщину. Он тоже был готов… во всех смыслах этого слова. Но об одном из «смыслов» этого слова он еще не догадывался.
— Огонь!
И только после выстрела я осознал, что говорил с Мисаки по-русски…
А еще… Интересно, кто-нибудь, будучи в своем уме, целовал драконих, проходящих активацию?
* * *
Мощная ритмичная музыка грохнула в ухо, когда Сирахама по прямой, даже не петляя, бежал через стометровую вырубку, сделанную вокруг деревни. Стрелять по нему было некому — все огневые точки с этой стороны были уничтожены: пять без промахов — Сирахама, и три с двумя позорными промахами — Мисаки. Несмотря на всю электронную начинку ее винтовки! От жгучего стыда хотелось провалиться под землю! Ну, может быть чуть-чуть ее оправдывало то, что на нее волнами накатывало НЕЧТО, разрывая сознание на части…
Разумеется, боевики возле загона тут же попадали на землю и открыли огонь примерном в том направлении, откуда услышали выстрелы. В белый свет, как в копеечку!
Четкий ритм, ударные и электрогитара. Мужской вокал с женским беком: «Ходит, как мужчина, бьет, как молоток…» Мелодия вдруг показалась знакомой.
Перед тем, как вскочить, Сирахама бросил ей:
— Да пребудет с тобой Сила, юный падаван!
Эти слова никакого приказа не содержали. Вполне возможно, что Сирахама просто хотел пошутить. Но какая-то ее часть, относясь к происходящему, как к игре, восприняла их ПРАВИЛЬНО: Мисаки отключила всю электронику винтовки и расстреляла оставшиеся семь патронов в режиме очереди, будто кто-то подталкивал ее под руку, направляя оружие…
«Семь из семи. Неплохо» — Отметил кто-то пробуждающийся результат стрельбы.
Она бросилась на вторую точку. Краем глаза заметив, как перед загоном, в котором держали заложников, уже танцует, превратившись в туманное черное пятно, Сирахама с двумя клинками.
