Онъ добѣжалъ до горѣвшей постройки. Полуодѣтые люди метались туда и сюда; одни старались вывести испуганныхъ лошадей изъ конюшенъ, другіе — выгоняли скотъ изъ загородей и надворныхъ строеній, третьи выходили изъ охваченнаго огнемъ дома, нагруженные вещами, среди сыпавшагося на нихъ дождя искръ и падавшихъ кругомъ раскаленныхъ, обугленныхъ балокъ. Изъ отверстій, гдѣ часъ тому назадъ находились окна и двери, вырывалось яростно бушующее пламя; стѣны колыхались и коробились подъ напоромъ огненнаго потока; расплавленный свинецъ и желѣзо, раскаленные добѣла, лились и сыпались на землю. Женщины и дѣти громко плакали, мужчины ободряли другъ друга криками и дружными возгласами. Дребезжаніе пожарныхъ помпъ и шумъ дробящейся и кипящей воды, когда струя ударялась о пылающее дерево, смѣшивались съ оглушительной суматохой. Онъ тоже кричалъ, пока не охрипъ и, забывъ все и себя самого, ринулся въ самую середину давки.
Въ теченіи ночи онъ не переставалъ бѣгать туда и сюда; то онъ качалъ воду, то стремился сквозь дымъ и пламя, все время суетясь тамъ, гдѣ было больше всего шуму и людей. На приставныхъ лѣстницахъ, на крышахъ построекъ, на половицахъ, которыя трещали и подавались подъ его тяжестью, всюду онъ появлялся, осыпаемый градомъ падающихъ кирпичей и камней и заглядывая въ каждую область грознаго пожара. Но онъ жилъ чудною жизнью. Онъ не получилъ ни царапины, ни ушиба, не чувствовалъ усталости и ни о чемъ не думалъ, пока не спустилось утро, освѣтивъ однѣ лишь почернѣвшія, дымящіяся развалины.
Когда затихло это безумное возбужденіе, то съ удесятеренной силою проснулось въ немъ сознаніе своего преступленія. Онъ подозрительно осмотрѣлся, такъ какъ люди разговаривали, разбившись на кучки, и онъ боялся, что предметомъ ихъ разговора является онъ. Собака поняла выразительное движеніе его пальца, и они украдкой пошли прочь вмѣстѣ. Когда онъ проходилъ мимо помпы, у которой сидѣли нѣсколько человѣкъ, то они пригласили его раздѣлить съ ними ѣду. Онъ съѣлъ немного хлѣба съ мясомъ, а хлебнувъ пива, услышалъ, что пожарные, которые пріѣхали изъ Лондона, разговариваютъ объ убійствѣ.
— Говорятъ, онъ направился въ Бирмингемъ, — сказалъ одинъ изъ нихъ:- но его изловятъ, потому что сыскная полиція вся на ногахъ, а завтра будетъ разослано объявленіе по всей странѣ.
Онъ торопливо ушелъ и не останавливался, пока въ силахъ былъ держаться на ногахъ. Затѣмъ онъ улегся въ кустахъ и предался долгому, но прерывистому и безпокойному сну. Нерѣшительно и безцѣльно побрелъ онъ дальше, угнетаемый страхомъ передъ новымъ одинокимъ ночлегомъ.
Внезапно онъ принялъ отчаянное рѣшеніе пойти назадъ въ Лондонъ.
«Тамъ есть по крайней мѣрѣ съ кѣмъ перекинуться словомъ», подумалъ онъ, — «и при томъ можно хорошо спрятаться. Они не ожидаютъ меня изловить такъ, разъ ищутъ меня за городомъ. Отчего бы мнѣ не выждать недѣлю или около того, а затѣмъ, потребовавъ денегъ у Феджина, — не поѣхать во Францію? Чортъ возьми, попытаюсь.»
Онъ не медля началъ выполнять свой планъ и, выбирая самыя безлюдныя дороги, пустился въ обратный путь, рѣшивъ притаиться близь столицы до сумерекъ, а тамъ, войдя въ городъ обходомъ, направиться сразу въ тотъ кварталъ, который онъ избралъ своей цѣлью.
Но собака? Если разосланы уже какія нибудь описанія его наружности, то не забудутъ упомянуть, что его собака исчезла и, вѣроятно, ушла вмѣстѣ съ нимъ. Благодаря этому его могутъ узнать, когда онъ будетъ итти по улицамъ. Онъ рѣшилъ утопить ее и на ходу высматривалъ какой нибудь прудъ; въ тоже время, подобравъ камень, онъ завязалъ его въ свой платокъ.
Животное во время этихъ приготовленій посматривало въ лицо своему хозяину. Потому ли, что инстинктъ подсказалъ собакѣ, въ чемъ его намѣренія, или разбойникъ покосился на нее суровѣе обыкновеннаго, но она отстала отъ него нѣсколько болѣе обычнаго и начала присѣдать, когда онъ замедлялъ шаги. Ея хозяинъ остановился на краю небольшого пруда и оглянулся, подзывая ее; она не шла къ нему.
— Слышишь, я зову? Поди сюда! — крикнулъ Сайксъ.
Животное подошло къ нему, повинуясь привычкѣ, но когда Сайксъ нагнулся, чтобы привязать къ его шеѣ платокъ съ камнемъ. Собака тихо зарычала и отскочила назадъ.
— Поди ко мнѣ! — крикнулъ разбойникъ.
Собака вильнула хвостомъ, но не двинулась съ мѣста. Сайксъ сдѣлалъ затяжную петлю и позвалъ ее опять.
Собака подошла, отступила назадъ, остановилась на минуту и со всѣхъ ногъ кинулась прочь.
Онъ продолжалъ свистать и присѣлъ въ ожиданіи, что она прибѣжитъ назадъ. Но собака не возвращалась, и онъ пустился въ дальнѣйшій путь.
XLIX. Монксъ и мистеръ Броунлоу наконецъ встрѣчаются; о чемъ они говорили и какое извѣстіе прервало ихъ бесѣду
Начинались сумерки, когда мистеръ Броунлоу вышелъ изъ наемной кареты у своего подъѣзда и постучался. Когда дверь открылась, то изъ кареты вышелъ плечистый мужчина и сталъ съ одной стороны подножки, между тѣмъ какъ съ другой стороны помѣстился второй человѣкъ, сошедшій съ козелъ. По знаку мистера Броунлоу они помогли третьему выйти изъ кареты и, ведя его между собою, увлекли въ открытую дверь дома. Это былъ Монксъ.
Они поднимались по лѣстницѣ, не произнося ни слова. Мистеръ Броунлоу, идя впереди, указывалъ путь и направилъ ихъ въ одну изъ заднихъ комнатъ. Здѣсь Монксъ, все время шедшій съ очевидной неохотой, остановился передъ дверью. Ведшіе его люди вопросительно посмотрѣли на стараго джентльмена.
— У него нѣтъ иного выбора, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Если онъ будетъ упираться или хоть однимъ движеніемъ пальца выкажетъ неповиновеніе вамъ, то вытащите его на улицу, позовите полицію и заявите отъ моего имени, что онъ мошенникъ.
— Какъ вы смѣете такъ говорить? — спросилъ Монесъ.
— А какъ вы смѣете вынуждать меня къ этому? — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу, въ упоръ глядя на него. — Не спятили ли вы съ ума, что хотите уйти отсюда? Отпустите ему руки. Ну вотъ, сэръ. Вы имѣете полную свободу уйти, а мы — послѣдовать за вами. Но я клянусь вамъ всѣмъ, что для меня самое дорогое и святое, что въ то самое мгновеніе, когда вы ступите на улицу, я арестую васъ по обвиненію въ мошенничествѣ и присвоеніи чужихъ денегъ. Я твердъ и непреклоненъ въ своемъ рѣшеніи. Если и вы намѣрены проявить себя такимъ же, то ваша кровь пустъ падетъ на вашу же голову!
— Какою властью я схваченъ на улицѣ и приведенъ сюда этими собаками? — спросилъ Монксъ, взглядывая на стоявшихъ по обѣ стороны его людей.
— Моей, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу. — Эти люди наняты мной. Если вы жалуетесь на то, что васъ лишили свободы (вѣдь вы имѣли возможность и власть вернуть ее себѣ, когда были еще на улицѣ, но, повидимому, сочли болѣе благоразумнымъ хранить молчаніе), — то, повторяю, обратитесь къ покровительству закона. Я тоже съ своей стороны прибѣгну къ закону. Но когда вы зайдете слишкомъ далеко, чтобы можно было отступить, то ужъ не просите у меня снисхожденія. Разъ власть надъ вами перейдетъ въ другія руки, не говорите, что я толкнулъ васъ въ пучину, въ которую вы бросились сами.
Было видно, что Монксъ смущенъ и встревоженъ. Онъ колебался.
— Ваша нерѣшимость не продлится долго, — продолжалъ мистеръ Броунлоу твердо и невозмутимо. — Если вамъ угодно, чтобы я выставилъ свои обвиненія публично и навлекъ на васъ кару, размѣры которой я могу лишь съ трепетомъ предугадывать, но невластенъ ихъ назначать, то, повторяю еще разъ, путь передъ вами открытъ. Если же нѣтъ, и вы взываете къ моему снисхожденію и къ добротѣ тѣхъ, передъ кѣми вы такъ глубоко виноваты, то садитесь безъ дальнѣйшихъ словъ на этотъ стулъ. Онъ поджидалъ васъ цѣлыхъ два дня.
Монксъ пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ словъ, но все еще не рѣшался.
— Не угодно ли поторопиться, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Одного моего слова достаточно, и выбора уже не будетъ…
Тотъ все еще колебался.
— Я не имѣю склонности продолжать переговоры, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Такъ какъ я защищаю важнѣншіе интересы другихъ, то не имѣю на это нравственнаго права.
— Нѣтъ ли… — спросилъ Монксъ, запинаясь:- нѣтъ ли… средняго пути?
— Нѣтъ.
Монксъ безпокойно взглянулъ на стараго джентльмена, но не прочтя на его лицѣ ничего, кромѣ суровости и твердой рѣшимости, вошелъ въ комнату и, пожавъ плечами, сѣлъ.
— Заприте дверь снаружи, — сказалъ мистеръ Броунлоу своимъ людямъ, — и войдите, когда я позвоню.
Люди повиновались и оставили ихъ съ глазу на глазъ.
— Нечего сказать, сэръ, хорошее обхожденіе, — произнесъ Монксъ, сбрасывая шляпу и плащъ, — со стороны стараго друга моего отца.
— Потому, именно, что я былъ старымъ другомъ вашего отца, молодой человѣкъ, — отвѣтилъ мистеръ Броунлоу:- потому, что надежды и желанія юныхъ счастливыхъ лѣтъ моихъ были связаны съ нимъ и съ тѣмъ прекраснымъ, роднымъ ему существомъ, которое въ юности было отозвано Богомъ и оставило меня здѣсь вести одинокую, безотрадную жизнь; потому именно, что онъ, еще мальчикомъ, на колѣняхъ стоялъ рядомъ со мной у смертнаго одра своей единственной сестры въ то самое утро, когда она — Небо судило иначе — должна была сдѣлаться моей женою; потому именно, что мое наболѣвшее сердце было привязано къ ней съ этихъ поръ и не покидало его во всѣхъ его испытаніяхъ и заблужденіяхъ до самой его смерти; потому именно, что душа моя наполнена старыми воспоминаніями и картинами былого и даже встрѣча съ вами пробуждаетъ прежнія думы, — только по этимъ причинамъ во мнѣ возникло побужденіе отнестись къ вамъ съ такой снисходительностью теперь. — Да, Эдуардъ Лифордъ, даже теперь!.. И я стыжусь за васъ, недостойнаго носителя этого имени.
