– Вадимом зовут. Мамка Вадиком звала, папка – Вадом. А фамилия у нас была Сергачевы.
– Почему же – «была»? Куда ж она могла деться, если ты есть, – сказал Кольцов. – А меня Павлом Андреевичем будешь звать.
– Так вы мне тоже свою фамилию скажите, – попросил Вадим. – А то мало ли чего. Павлов Андреевичей много. А вы-то один.
– Правильно рассуждаешь! – согласился Павел. – Кольцов моя фамилия, – и они пожали друг другу руки.
Мимо них, обдав паром, проплыл по своим делам паровоз. Кольцов проводил его задумчивым взглядом и решительно сказал:
– Так! Идем, Вадим Сергачев, со мной. Попытаемся решить, как тебе до моего возвращения жить.
– А что такого! – удивился мальчишка. – Отсюда в Харьков каждый день товарняки ходят.
– Туда и «пассажиры» ходят, – сказал Кольцов. – Я чего боюсь? Чтоб не напоролся ты на своих прежних «благодетелей» Кныша или Петухова. Я не очень уверен, что после нашей встречи они откажутся от своего бандитского промысла. И тебя они теперь уже живым от себя не отпустят.
– Что же делать? – озадаченно спросил Вадим. Несмотря на свою детскую храбрость, он понимал, что угроза, о которой говорит Кольцов, вовсе не шуточная.
– Решим, – довольно бодро сказал Кольцов, вновь направляясь к начальнику станции. Судя по его целеустремленной походке, решение у него уже созрело.
Едва они вошли в кабинет к Маргулису, как тот всплеснул руками:
– Что еще? Почему вы еще здесь? Паровоз уже давно ушел за вашей теплушкой. Вероятно, вы…
– Посмотрите внимательно на этого мальчика, – перебив Маргулиса, сказал Кольцов.
– Очень милый юноша. Полагаю, это ваш сын. И не пытайтесь отказываться! Как две капли!
– Пока еще не сын. Но это не важно, – улыбнулся Кольцов. – Я попрошу вас о личном одолжении. Отправьте его в Харьков. Лучше в воинском эшелоне или же в охраняемом поезде.
– Считайте, что он уже в Харькове.
– Спасибо. И если можно, чистый листок бумаги.
– Это значительно труднее. Но я постараюсь.
Маргулис стал переворачивать лежащие на столе направления, путевые листы, квитанции, спецификации, накладные. Какие-то из них бегло просматривал и откладывал в сторону. Одну, пожелтевшую от солнца, протянул Кольцову.
– Это уже ненужный маршрутный лист. Но одна сторона, я полагаю, пригодная для письма.
– Вы – Плюшкин! – весело упрекнул Маргулиса Кольцов.
– Ну и что? Я не считаю это оскорблением. Вот – вы! Носите при себе сумку для бумаг, а бумагу просите у меня. Я – Плюшкин, а вы нищий. Не знаю, что хуже.
– Хорошо! Ничья! – Кольцов взял на столе у Маргулиса ручку, обмакнул в чернила и в самом верху листка вывел: «Тов. Гольдману И.А.»…
Глава девятая
В Буртах они быстро разгрузились. Легко спустили на насыпь лошадей, привязали их к станционному забору. Вынесли из теплушки все, до последнего клочка, сено, раздали его животным.
Паровоз вместе с теплушкой, коротко свистнув на прощанье, тут же покатил обратно в Кременчуг.
Кириллов обошел вокзал, похожий на сельскую хату, с той только разницей, что его крыша была покрыта черепицей, а не камышом или дранкой. Вышел на упирающуюся в вокзал безлюдную улочку, огляделся. Нигде – никого. Лишь одинокий мужик стоял неподалеку, опираясь о забор, и внимательно наблюдал за его передвижениями.
– Во дела! – вернувшись из своей экскурсии, сказал он Кольцову. – Может, чего напутали? Это Бурты?
– Бурты.
– А что, если они нас в Крюкове ждут? Это первая станция после Кременчуга. Сразу же за Днепром.
– Давайте не будем раньше времени вдаваться в панику, – спокойно сказал Кольцов. – Они тоже нас ищут. Объявятся.
– Время уходит.
– Что ж тут сделаешь, – в бессилии сказал Кольцов. – Распорядитесь, пусть хлопцы все наше имущество вон там, под стеночкой, сложат. Подальше от любопытных глаз. А я вокруг похожу.
– Нигде – никого. Село как вымерло. Может, сегодня какой престольный праздник и люди – в церкви?
Кольцов ничего не ответил, пошел по перрону. Но едва он обошел вокзальную хату и вышел на пыльную улицу, как к нему, вроде бы даже случайно, подошел слоняющийся возле вокзала мужичок.
– Не скажете, который час? – наклонившись к Кольцову, таинственным шепотом спросил он.
– Глупее вопрос не мог придумать? – и Кольцов потянул за цепочку карманных часов, выглядывавшую из-под расстегнутого пальто незнакомца.
– Кольцов? – нисколько не смутившись, спросил он.
– Кольцов, – Павел с иронической улыбкой поглядел на мужичка. – В «казаков-разбойников» играете? Конспираторы! – и протянул ему свое удостоверение.
Мужичок внимательно его изучил и, возвращая, оправдываясь, сказал:
– Извините, конечно. Примет не сообщили. Вижу, выгрузились. А кто такие? Может, землемеры чи иологи. А случается, и похужее кто.
– Например! – насторожился Кольцов.
– Тот же Петлюра тут частенько шнырял. А теперь все больше всякие батьки. То батька Манява, то Величко, то сам Слива объявятся. Неспокойно в наших краях. Воюем потихоньку, – и затем он представился. – Будем, как говорится, знакомы. Я – командир Чигиринских чоновцев Федор Бузыкин.
– Где ваши люди? Сколько? – спросил Кольцов.
– Прибыли только наши, чигиринские, и кременчугские. Восемьдесят семь человек.
– А черкасские?
– У них там какая-то банда объявилась. Говорят, сам Махно припожаловал, его отряд. Отбиваются. Когда управятся, обещали тоже прибыть.
Бузыкину было лет под пятьдесят, седоволосый, с выдубленным ветрами и солнцем лицом. Говорил он неторопливо, обстоятельно.
– Люди тут недалеко. В амбаре. А то разбредутся по селу, собери их потом. Да и от лихого глаза подальше. Понимаем!
– Сколько телег? – спросил Кольцов.
Бузыкин немного помолчал, подсчитывая в уме.
– Одиннадцать телег, – и уточнил: – Наших шесть, и у кременчугских не то пять, не то шесть.
– Распорядитесь, чтоб перевезли туда, к вашей стоянке, все наше имущество.
Чоновцы прибыли в Бурты еще до рассвета и сразу же разместились в большом амбаре, в котором еще совсем недавно хранилось зерно, а сейчас, как память о прежних тучных годах, в соломе, выстлавшей весь пол, шуршали мыши. А вверху, под крышей, гроздьями свисали, иногда попискивая, летучие мыши.
Бузыкин представил Кольцову командира кременчугских чоновцев Ивана Калошу. Тот по возрасту был чуть постарше Федора, ростом пониже, и разговаривал, не в пример Бузыкину, торопливо, скороговоркой, порой проглатывая слова. Он словно стремился быстрее высказать пришедшую мысль, пока она не выветрилась из памяти.
Кольцов и Кириллов вместе с Бузыкиным и Калошей уединились в небольшой пристройке, служившей когда-то сторожкой. Кольцов подробно рассказал чоновским командирам все, что знал о белогвардейской засаде в Матронинском монастыре. О самом монастыре он знал только то, что услышал на совещании у Фрунзе от Сиротинского. Этого было, конечно, мало, чтобы в подробностях разработать операцию и быть хоть мало-мальски уверенным в ее успехе.
