После ночи раздумий и сомнений, приняв решение, Кольцов теперь всячески торопил своих товарищей. Ему казалось, что у них уже не хватит времени, чтобы хорошо и грамотно подготовиться к бою.
К монастырю вновь ушел Соколенок. Он провожал туда «сухопутного морячка» Матросова и младшего Боброва. Они должны были до подхода отряда бесшумно снять в туннелях белогвардейскую охрану и тем самым обеспечить беспрепятственное проникновение чоновцев на территорию монастыря.
Иван Пятигорец повел обоз поближе к монастырю. За версту от него, на небольшой поляне, остановились.
– Отсюда – пеши! – предупредил Пятигорец. – И тихо!
Пулеметчики и вторые номера сняли с телег свои «максимы» и коробки с патронными лентами, остальные разбирали винтовки и едва ли не дополна засыпали патронами подсумки. Растянувшись цепочкой, пошли вслед за Пятигорцем. Кольцов время от времени останавливался, пропуская мимо себя чоновцев, всматривался в их лица. Люди пожилые, много в жизни всего повидавшие, шли к монастырю с каким-то будничным безразличием, словно на тяжелую, но нужную работу. Те, что моложе, но уже побывавшие в боях, – с упрямой решительностью. И лишь совсем молодые, еще необстрелянные, только недавно мобилизованные в ЧОН, – со щенячьим любопытством.
Кольцов понимал, что он и только он один несет сейчас ответственность за все, что вскоре произойдет, и в конечном счете за их судьбу, их жизни. Ему было дано такое право: сказать одно короткое слово «нет». Он его не сказал. Он поверил в то, что если сильно захотеть, можно совершить почти невероятное.
Подошли к краю леса. Неподалеку впереди в рассветных сумерках проглядывала высокая гора. Это и был тот самый земляной вал.
Пятигорец, стоя рядом с Кольцовым, сказал:
– Надо бы два пулемета возле туннелей оставить. На вал не полезут – посшибаем. А в туннель могут попытаться пробиться.
– Вот и проследите, – велел ему Кольцов. – И вообще, постарайтесь постоянно быть возле меня. Ваше знание монастыря будет всем нам очень нужно.
Из серой рассветной темени, как из тумана, возникли Соколенок, Матросов и Бобров. Бобров был без шапки и прикрывал ладонью вздувшийся лоб.
– Что случилось? – спросил Кольцов.
– Здоровый, зараза! Кричать хотел, – доложил Бобров-младший. – Успокоил.
– Может, пойдешь к обозникам: перебинтуют?
– Ничего серьезного, – отмахнулся Сергей. – Синяком обойдусь.
После этого Соколенок как подобает доложил:
– Все! Охраны нет! Шума – тоже. Можно проходить через туннель.
Пятигорец вопросительно взглянул на Кольцова. Тот ободряюще ему улыбнулся:
– Ну что ж вы? Командуйте!
– Значит так! – Пятигорец вдохнул побольше воздуха и, к удивлению Соколенка, командным голосом распорядился: – Возьмите с собой один пулемет и десяток чоновцев, ваша задача – удерживать дальний туннель. О ближнем я тут сам позабочусь.
– Понял, – растерянно ответил Соколенок, решив, что, пока он отсутствовал, здесь произошла смена власти. Не меньше Соколенка были удивлены и Матросов с Бобровым.
Соколенок со своими подручными отправился выполнять полученную от Пятигорца команду. Кольцов с Пятигорцем вновь остались одни.
– Как пройдем туннель, там дальше – монастырские земли. Если помните, я рассказывал вам про гайдамацкие пещеры. Сейчас просто ямы. Их там полно, они окружают все монастырское подворье. Я прикинул, если по четырем углам где-то там в ямах по пулемету поставить, можно все подворье огнем законопатить. И людям там есть где спрятаться, не надо окопы рыть.
– Молодец! – похвалил Пятигорца Кольцов. – Командирское мышление!
Чоновцы прошли через туннель и оказались на территории монастыря. Пригибаясь, уходили влево и вправо от туннеля и занимали места в гайдамацких ямах. Установили пулеметы, и вскоре они в четыре ствола смотрели на монастырское подворье. Два пулемета охраняли входы в туннель, а еще два пулеметчики втащили на вершину вала, и оттуда, с высоты, они оглядывали все подворье.
Казалось, предусмотрели все, что было нужно, и стали ждать, когда окончательно рассветет.
Время словно остановилось. До сих пор, пока они не заняли исходные для боя места, оно бежало торопливо, и мысль, что они не успевают и их заметят раньше времени, подгоняла их. И вдруг сейчас оно словно наткнулось на невидимое препятствие и потянулось медленно, томительно.
– Товарищ командир! – подполз к Кольцову Пятигорец, – Есть одна хорошая мысль.
– Говори, – велел Кольцов.
– Там, посреди подворья, солома лежит. Что, если ее запалить? Беляки не сразу сообразят, что к чему. Кто в чем во двор повыскакивают.
– Мысль хорошая, – согласился Кольцов, – но запоздалая. Чуточку бы раньше, когда еще темно было. Да и опасно уже, увидят тебя.
– Я сумею, товарищ командир. Я с того краю зайду, от конюшни. Никто не заметит, – упрашивал Кольцова Пятигорец.
– Не стоит, – сказал Кольцов. – Сейчас это уже ни к чему.
Он подумал: чуть бы пораньше, и этот соломенный костер, разгоревшийся в ночи, действительно мог бы ошеломить белогвардейцев. Сейчас же, если и был бы от пожарища какой-то эффект, то очень незначительный. И смертельно опасный для Пятигорца. А Кольцову не хотелось рисковать Иваном, ему очень понравился этот непоседливый и сметливый парнишка.
Кольцов обернулся к Пятигорцу, чтобы запретить ему самодеятельность. Но Ивана рядом уже не было.
– Где Пятигорец? – спросил он у лежащих рядом с ним чигиринцев.
– Вон, за бугорочком, – Соколенок указал ему на Пятигорца, ползущего к ограде монастырского подворья. Кольцов понял: его уже не вернуть и не остановить.
Пятигорец тем временем подобрался к ограде, огляделся. Согнувшись, пробежал к конюшне, откуда притоптанная копенка хорошо просматривалась.
Перемахнув через ограду, Иван в несколько прыжков оказался у соломы, распластался на ней. Сверху солому выбелил легкий утренний заморозок, на ощупь она была влажная. Он разворошил ее, добрался до сухой. Извлек из кармана спички, стал торопливо ими чиркать. Спички ломались и не вспыхивали.
– Что тут делаешь, отрок? – прозвучал старческий женский голос. Неподалеку от него стояла седая тощая монахиня и подозрительно смотрела на него.
– Су… сухую выбираю, – не сразу овладев собой, заикаясь, отозвался Иван. Он вспомнил, как еще совсем недавно он с мельниковскими мальчишками подворовывал на монастырской конюшне овес, мать на крупорушке очищала от шелухи зерно и варила из него овсяную кашу. Гоняла их от конюшни совсем старая монахиня Ефросиния. Это вспомнилось Ивану в одно мгновение, и он торопливо добавил: – Матушка Ефросиния велела коням соломки подстелить.
– Ну-ну, исполняй, – сказала монахиня, но не уходила, продолжала недоверчиво вглядываться в Ивана. Его охватила предательская дрожь. Чтобы скрыть страх, он стал торопливо набирать в охапку соломы, понес ее к конюшне.
