глупость одних, наивность других и коварство третьих стали причиной цепи событий, чуть было не приведших к тяжкому преступлению, в просторечии именуемому смертоубийством. Да! Зам не догадался забрать, а Витя сразу не сообразил отдать ему драгоценную бумажку на сохранение...
Находясь ещё в эйфории, ничего не замечая и не глядя по сторонам, Юшкин стал потихоньку собираться. Он благоговейно сложил билет вдвое и сунул его в нагрудный карман. Затем так же нежно, стараясь не шелестеть, сложил в несколько раз газету и отправил её туда же. После чего тихо, на цыпочках, чтобы не мешать товарищам, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Троица активистов проводила его долгим взглядом. У Самокатова пересохло во рту, и он облизнулся. Никогда ещё время не тянулось для него так долго. Федя хотел было отпроситься в туалет, но побоялся, что зам может что-то заподозрить.
По своему обыкновению замполит не спешил, он говорил весомо, «с чувством, с толком, с расстановкой». Быстро, за какие-то час-полтора, осветив основные вопросы, зам стал углубляться в частности. Троица активистов приуныла. Тема комсомольской жизни подразделения заняла ещё около часа. Когда же дело дошло до вопросов воинской дисциплины и ответственности каждого комсомольца за её укрепление, у Самокатова началась паника: раззява Юшкин уже десять раз мог потерять драгоценный билет или догадаться отдать его на сохранение командиру! Федя елозил и подпрыгивал на табурете, словно комсомолец в аду на сковородке, и кое-как дождался окончания инструктажа.
Зам угомонился, лишь когда солнце стало клониться к закату, и пора было идти на ужин. Едва из уст политического руководителя прозвучало долгожданное «на этом всё, товарищи, прошу задавать вопросы», как весь комсомольский актив в полном составе подскочил со своих мест и, не поблагодарив зама, не задав для порядка ни одного вопроса, ринулся из Ленинской комнаты вон. Больше всего активисты сейчас переживали о том, чтобы с Витей ничего не случилось, чтобы он не утонул, не попал под машину и чтобы на голову ему ничего не упало.
Но страхи их оказались напрасными, долго искать Юшкина не пришлось. После ужина, цел и невредим, всё ещё пребывая в мечтательной прострации, Витя брёл по песчаной дорожке на заднем дворе казармы, строя в уме далеко идущие планы. С распростёртыми объятиями Самокатов кинулся к нему и чуть было не задавил. Покрышкин и Серук, стоя чуть поодаль, тоже ему были очень рады – тепло, по-товарищески улыбались, косили глазами по сторонам, просматривая возможные пути отступления, где ловить Витю, вздумай он вдруг убегать
Оскалившись белозубой улыбкой, блеснув на солнце своей знаменитой фиксой, Самокатов покровительственно похлопал Витю по плечу и по-простецки, без обиняков сказал, что Витя классный парень и что он, Федя-Камаз, – теперь его лучший друг.
Приобняв за плечо, он увлёк Витю в сторонку, подталкивая и направляя за угол казармы.
– Ты, Витёк, чё такой… типа… как не родной? Ты давай держись меня… Я в обиду не дам… – плотоядно улыбаясь, сипел ему на ухо Самокатов, дыша в лицо откушанным на ужин борщом. – У меня знаешь какой удар? – Камаз вытащил из кармана и потряс перед Витиным лицом увесистым кулаком. – У меня удар – тонна! Да я любого… С одного удара… Ты если чё, сразу ко мне… Мы теперь с тобой друганы-братья! Держи пять…
Сдавив до хруста Витину ладонь, Самокатов в порыве дружеских чувств так хлопнул, вернее врезал, ему по плечу, что Витя едва устоял на ногах, и у него отнялась рука. После чего уже по-родственному вывернул Вите все карманы и зашелестел разворачиваемой газетой. Он долго морщил лоб, пытаясь отыскать в столбцах цифр номер с заветной лотерейки, и когда нашёл, испытал то самое «чувство радости и глубокого удовлетворения», которое тогда регулярно испытывали престарелые члены Политбюро и которое пару часов назад в полном объеме удалось испытать матросу Юшкину.
– Ну ты, братан, даёшь… Молодец! – просиял Камаз и вновь врезал Вите по плечу, от чего у того отнялась и вторая рука.
– А ты, Витёк, парень что надо! – слегка отстранившись, словно желая рассмотреть матроса Юшкина получше, Самокатов скользнул по нему ласковым взглядом удава. – Да, Витёк! Ты теперь держись меня… Я в обиду не дам! Если тебя кто – я сразу в рыло!
Примериваясь хлопнуть по плечу ещё раз, Самокатов сделал было неуловимое движение. Витя зажмурился и непроизвольно отшатнулся.
– Да не ссы ты, Витёк! Мы же теперь друзья! – и вдруг, посерьёзнев, подытожил: – Билет пока побудет у меня… Так надёжней! Мало ли что…
Нежно складывая газетку и помещая её вместе с билетом себе в нагрудный карман, Федя озабоченно сдвинул брови:
– А то… эти шакалы… знаешь сам… спи@дят, и хер потом что докажешь, – кивнул он презрительно на Покрышкина и Серука, переминающихся с ноги на ногу в некотором отдалении.
– Э… Отморозки! Правильно я говорю?!
Обернувшись и не разобрав, о чём идёт речь, те с готовностью закивали.
– Видишь, Витёк… С кем приходится… – сокрушенно покачал головой Самокатов. – Потому у меня, как в банке! Да ты не ссы! Сразу отдам, как домой вернёмся. Ты же меня знаешь! Мы же с тобой теперь друганы… братья… Ну всё, Витёк… Пи@дуй! Позову как понадобишься… Только смотри никому не говори! – и развернув растерянного недоумевающего Витю на сто восемьдесят градусов, слегка ускорил его коленом под зад. Потом повернулся сам и двинулся вразвалочку в противоположном направлении. Активисты Покрышкин и Серук, по-шакальи озираясь, засеменили следом.
До Вити не сразу дошло, что его ограбили… А когда дошло, стало очень грустно. Вечером он нашёл Самокатова и попробовал было спасти билет, но тот, похабно улыбаясь, заявил, что билет потерялся, но что он его обязательно найдёт… Чтобы Витя не переживал и не суетился…. и никому ничего не говорил…
Проведя бессонную ночь, на следующее утро, несмотря на предупреждение Самокатова, матрос Юшкин всё чистосердечно рассказал мне. Внимательно выслушав его, я призадумался. Самым простым было потребовать у Самокатова билет и отдать его на сохранение командиру. Так было бы просто, надёжно, но… неправильно. Обратившись за помощью к офицеру, матрос Юшкин автоматически становился стукачом и, следовательно, изгоем. Жизнь в экипаже для него превратилась бы в ад, чего я ни в коем случае не мог ему пожелать. К тому же был у меня уже печальный опыт такой медвежьей услуги...
Глава 51 Павлик мажор
Героя следующей истории звали Паша, а фамилия его была… не пугайтесь –
