— Ты не понимаешь, — сказал он. — Скажи мне, странный человек, ты когда-нибудь задумывался, насколько сильно мышление зависит от физиологии? Наверняка ведь не задумывался. У эльфов физиология совсем не такая, как у нас, ты понимаешь это? У них другая логика, другие рефлексы, совсем другое восприятие. Ты отдаёшь себе в этом отчёт?
Я со смирением ответил, что отдаю, и робко заметил, что, какая бы у кого физиология ни была, логика у всех одна и та же, и любой, кто родился на нашей планете, умеет отличать верх от низа, а раз так, то с ним и договориться можно — при желании.
— А есть у тебя желание? — осведомился Фёдор.
— Желание? — я наморщил лоб. — Хоть отбавляй.
— Интересно, какова природа этого желания... — пробормотал Фёдор каким-то на редкость оскорбительным тоном. — Впрочем, долго гадать тут не нужно. Поскольку эльфы — следующая ступень эволюции по отношению к людям, то вполне естественно, что любому из нас очень хотелось бы обогатить генофонд человечества эльфийской ДНК. Но тут необходимо себя сдерживать. Эльфы живут гораздо дольше людей и практически не стареют. Поэтому им не надо размножаться в таком количестве, в каком плодимся мы, люди. Как следствие — у них практически отсутствует половое влечение.
— Послушайте, Фёдор, — не выдержал я, — позвольте мне самому разобраться, у кого какое влечение!
Фёдор отшатнулся, словно не ожидая, что его слова могли быть расценены как вмешательство в чью-то личную жизнь. Он растерялся, и стало понятно: он не грубиян, не толстокожий кретин — он учёный, антрополог (или, если быть точным, эльфолог), который оседлал любимого конька и говорил не обо мне и Вельде, а об абстрактных людях и абстрактных эльфах, и даже в мыслях не посмел бы кого-либо обидеть. Он испросил прощения, пожал мне руку, выпил со мною третью рюмку, и налёт мрачности испарился с его лица. Он продолжил, одновременно и осторожнее, и непринуждённее:
— И всё-таки, Ал... Тебя можно называть Ал? — Тут поблизости живут несколько американских семей; хорошие ребята, вот только прозвища их зело прилипчивые.
Я охотно посмеялся и милостиво согласился побыть один вечер Алом.
— Так вот, Ал, — говорил Фёдор, — придётся тебе забыть всё, что ты знаешь о женщинах. Только не обижайся — ведь оно и к лучшему. Человеческие женщины — что тут говорить? — порочны и к греху прелюбодеяния склонны. За Вельду же ты всегда можешь быть спокоен. Мышление у эльфов иное, нежели у людей, и никакие общие понятия, вроде верха и низа, тут не помогут.
И Фёдор изложил мне теорию происхождения разумной жизни на Земле — такую, какой она стала после открытия Гил-Менельнора и произведённых на нём археологических изысканий.
В начале двадцать первого века всё ещё считалось, что предки человека жили в Африке, откуда впоследствии распространились по Европе, Индии, Китаю и Америке. Иной версии и быть не могло, поскольку о седьмом континенте — Гил-Менельноре — ничего (за исключением маловразумительных мифов про Атлантиду) не знали, и никаких его следов на дне океана обнаружено не было. Оно и не удивительно: ведь Гил-Менельнор никогда не тонул — он просто провалился в другое измерение. Произошло это около семи тысяч лет назад — а до той поры загадочная прародина разумных существ находилась в одном с нами пространстве, и до неё — если построить хороший корабль — вполне можно было доплыть. Это, однако, мне уже было известно. Не знал я другого.
— Эволюция, — говорил Фёдор, — создав сорок тысяч лет назад кроманьонцев, не остановилась, как не останавливалась она до этого на неандертальцах и гигантопитеках, и появились первые эльфы. Они и мы произошли от общего предка, который называется унипитек, и который попал на Гил-Менельнор по перешейку, соединявшему этот континент с Северной Африкой. Означенный перешеек погрузился на дно Атлантического океана примерно сто пятьдесят тысяч лет назад после мощного землетрясения, но расстояние между Гил-Менельнором и Африкой было невелико, и небольшие группы людей и эльфов в разные эпохи переплывали пролив Паланнэн и жили на необъятных просторах необжитой земли, то распадаясь на племена, быстро впадавшие в дикость и вымиравшие, то становясь основателями на удивление высокоразвитых древних цивилизаций. Однако кузницей истории был Гил-Менельнор, поскольку именно там предпочитали жить эльфы — а их культура развилась намного быстрее человеческой. На то имелись объективные причины. Эльфийские организмы более человеческих приспособлены для интеллектуальной деятельности. Их мозг быстрее обрабатывает информацию, их память хранит полученные знания дольше нашей. Вдобавок, они не стареют. На осмысление мира уходят многие годы; люди, пытавшиеся понять эту жизнь, старились, и уже ни к чему не могли применить свои знания, когда они у них в должном объёме накапливались. Практически весь опыт, собранный одним поколением, с уходом этого поколения терялся; объём знаний нашей цивилизации, до тех пор, пока не изобрели книги и компьютеры, рос очень медленно. Перед эльфами же проблемы информационных потерь, связанных со сменой поколений, никогда не стояло. Во-первых, дети у них рождались очень редко, а во-вторых, к тому времени, как дети всё же появлялись, их родители, как правило, уже владели наиболее продуктивными способами передачи им своего жизненного опыта. Благодаря всему вышеозначенному эльфы Гил-Менельнора быстро поняли, что воевать вредно, и куда лучше бесконечная жизнь, полная новых открытий и плодотворного труда рука об руку с товарищами. Их цивилизация достигла небывалых высот, однако в итоге её постигла та же участь, что и нашу. Гил-Менельнор был разрушен, и страшный катаклизм выдавил его вовне.
— Почему? — удивился я.
— Разум всегда бросает вызов року, — загадочно ответил Фёдор. — И неизменно терпит поражение. На наше счастье, человеческая цивилизация пришла в упадок на более ранней стадии, чем гил-менельнорская. Мы не успели дорасти до уровня эльфов и начать проводить те эксперименты, которые их погубили. Нас спасло, что мы вечно воюем, вечно делим мир, и ничему не можем научиться, потому что слишком мало для этого живём. Однако теперь у нас с эльфами один путь: мы должны стать их друзьями и младшими братьями. Пусть эльфы отстраивают мир, новый и прекрасный, не допускающий повторения ошибок прошлого, а мы, по мере сил, будем им помогать. Надо смирить гордыню и признать: они выше нас. Это не фашизм. Это просто факт.
— Хорошо, — протянул я. — Но интересно: как получилось, что они стали бессмертными? Насколько я знаю, эволюция больше не создавала существ, которые бы не старели. Мне казалось, такое вообще невозможно.
— Ничего физически невозможного в нестареющем организме нет, — отвечал Фёдор. — Более того: куда сложнее создать стареющий организм, чем нестареющий. Раньше считалось, что старость, вследствие закона возрастания энтропии, наступает по мере деления клеток, из-за потери информации в новых ДНК. Такой эффект действительно наблюдается. При делении клеток нить ДНК постепенно укорачивается, её концы не копируются. Однако если б всё было так просто, мы с тобой никогда бы не родились. Клетки зародышей, из которых мы образовались, делились бы, делились, и на некотором цикле деления, называемом лимитом Хейфлика, от генетической информации в них ничего бы не осталось. Но мы как-то существуем. Почему? — А дело в том, что наш организм вырабатывает несколько ферментов, которые удлиняют недореплицирующиеся концы ДНК. Да, информация при делении теряется — но ферменты эти тут же восполняют потери. Почему же тогда мы стареем? — А стареем мы потому, что со временем волшебные ферменты перестают вырабатываться. Но почему они это происходит? — Срабатывает специальный механизм, снижающий по достижении нами определённого возраста выработку необходимых ферментов. Получается, все живые существа на Земле, за исключением эльфов и некоторых примитивных организмов, вроде гидр, несут в себе бомбу замедленного действия. Биологи считают, что это необходимо для эволюции. У нестареющих живые существ должен быть очень длинный период репродукции — в противном случае они расплодятся сверх всякой меры, исчерпают ресурсы своего ареала обитания и вымрут. С другой стороны, если живые существа медленно размножаются, то они и эволюционируют медленно, а значит, при резком изменении окружающей среды, например, при похолодании, они не успеют приспособиться и опять-таки вымрут. Почему же тогда перестали стареть эльфы? — Ответ прост: телам разумных существ не нужно быстро эволюционировать, поскольку к изменениям среды они приспосабливаются не на биологическом уровне, а благодаря творениям своего интеллекта. Так что разумные существа приняли облик, наиболее соответствующий их образу жизни. Бессмертие появилось оттуда же, откуда возник спинной плавник у дельфинов или длинная шея у жирафов. Но даже бессмертие ничто по сравнению с главным отличием эльфов от нас. Бессмертие помогает эльфам лишь косвенно. Решающий же фактор ускоренного развития цивилизации — это уровень взаимопонимания и взаимодействия составляющих цивилизацию индивидуумов. Иначе говоря, добродетель. Чем лучше мы понимаем друг друга, чем больше мы друг другу помогаем, тем выгоднее всем нам. Людям, чтобы понять эту простую истину, требуются долгие, долгие годы, и лишь немногие из нас приходят в конце концов к добродетели. Нам невероятно трудно осознать, что добродетель — это залог выживания; что честность, милосердие, мудрость, любовь, — это не игрушки, придуманные от безделья, но необходимое условие сохранения и развития жизни. А эльфам ничего такого осознавать не требуется. Добродетель заложена в них на генетическом уровне. Сотни поколений их обитали в такой среде, в которой нельзя было быть плохим. Если не станешь честным, милосердным, мудрым, если не научишься любить, — умрёшь. И теперь эти качества стали дифференциальным признаком, отличающим людей от эльфов. Эльфы, — повторил Фёдор, — существа, единственные в своём роде; они лучше нас и несут миру лишь благо. И ты совершил великое дело, когда спас Вельду от смерти. Каждому эльфу уготована собственная, особая судьба, и много великих дел предстоит им свершить. Ты же — ты должен запомнить главное: если плохо обращаться с Вельдой, она умрёт намного раньше срока. Но при надлежащем уходе она станет цветком, который не завянет никогда.
