ходу.
На козлах сидела фигура: ее Иммануэль узнал, лишь когда она в знак приветствия приподняла цилиндр. Это был Александр Дюма. Кучер мельком видел его лишь однажды, в парке шато Монте-Кристо. Дюма похудел. Его живот больше не давил своим весом на ноги, а щеки подтянулись. Однако кудрявые длинные волосы, блестящие набриолиненные усы и блестящие глаза совсем не изменились.
– Saperlipopette![107] – прокричал ему Дюма и проворно слез с козел. – Как вижу, вас хорошо кормили.
Он указал на талию Иммануэля, которая, как вынужден был признать кучер, стала чуть шире.
– Я мало двигался, месье, – сказал Иммануэль. – К тому же монахини в госпитале готовят просто божественно.
Открыв дверцу, Дюма помог ему сесть в карету.
– Скоро вам не придется жаловаться, что вам не хватает движения. Отныне вы будете кучером в шато Монте-Кристо. Разумеется, сначала вам нужно полностью поправиться. Пока что эту задачу беру на себя я. Ну, вперед!
Усадив Иммануэля в пассажирский салон, Дюма помог забраться внутрь графине Анне.
– Но доктор Лассайи сказал, что шато теперь принадлежит ему. Вы же отдали замок ему в залог. – Он сглотнул. – Ради моего выздоровления.
– Пусть Анна все тебе объяснит, – пробурчал Дюма. – Мы хотим поскорее отсюда уехать и разобраться с беспорядком в шато.
Писатель снова забрался на козлы; карета качнулась. Затем лошадь тронулась так резко, что Иммануэль чуть не упал на графиню.
– Он явно не лучший кучер в Париже, – сказала Анна, схватившись за ручку двери. – Пусть и считает себя таковым.
За окном в вечернем свете проплывал город. Кое-где виднелись остатки баррикад. В некоторых местах мостовая почернела. Но в Париж снова вернулась тишина. Как слышал Иммануэль, новое правительство при самопровозглашенном императоре Наполеоне III собиралось выполнить требования буржуазии. Новый правитель должен был знать, что без согласия населения невозможно управлять ни одним государством.
Карета качалась, без конца ударяясь об ободья. Иммануэль решил завтра же осмотреть повозку. Движение пойдет ему только на пользу.
Графиня Анна взяла его за руки.
– Иммануэль. Я так рада, что с тобой все хорошо. Мы прибыли в Париж и сразу же отправились за тобой.
Пока карета ехала в Сен-Жермен-ан-Ле, Анна рассказывала о своих приключениях. Кое-что Иммануэль уже знал из писем. Но услышав историю теперь, он поначалу в нее не поверил. Кучер неуверенно рассмеялся и спросил, не придумал ли описанные Анной эпизоды месье Дюма.
Вместо ответа графиня серьезно взглянула на спутника. Она рассказала о побеге из Парижа, бедах в Брюсселе, интригах в Лондоне и преследовании магнетизёра в Санкт-Петербурге. Тихим голосом она поведала, как Леметра завалило глыбами льда, и на душе у Иммануэля стало спокойно. Он никогда не забывал, кто виноват в смерти графа и несчастье графини.
– Так что же шато? – сменил он тему. – Оно снова принадлежит месье Дюма?
Анна загадочно улыбнулась.
– Нет, – сказала она. – Замок мой. Я взяла на себя поручительство Александра у доктора Лассайи.
– Наверняка это стоило немалых денег, – сказал Иммануэль.
Каждое объяснение графини вызывало новые вопросы.
– Помнишь, раньше ты возил меня в казино в Баден-Бадене? – Не дождавшись ответа кучера, Анна продолжила: – Тогда я проигрывала огромные деньги. Но в то же время я кое-что поняла: не рискуя, успеха не добиться. Нужно точно знать, на что ты идешь.
– Вы опять ходили в игорный дом? – удивленно спросил Иммануэль.
– И вернулась оттуда с небольшим состоянием. Удача была у меня в долгу. Теперь этот долг погашен. – Она все еще держала его за руки и сейчас сжала их крепче. – Жизнь отправила нас в суровую школу, Иммануэль. Но не для того, чтобы мы провалились, а для того, чтобы извлекли урок.
Когда карета доехала до парка шато Монте-Кристо, Анна еще не закончила рассказ. В голове Иммануэля проносились мысли, а в животе – чувства. С одной стороны, он был рад, что все закончилось хорошо. С другой стороны, он чувствовал себя лишним. Зачем ему присматривать за женщиной, которая не могла ходить, но при этом сама отправилась в путешествие, поймала злодея и сорвала банк в игорном доме Баден-Бадена?
Одноконная упряжка остановилась. Дверца открылась. За ней появилась фигура Дюма.
– Un moment, s’il vous plaît[108], – прокричал он. А затем снова исчез.
Шато Монте-Кристо пережило немало распутств: попойки с друзьями Александра, для которых ночь становилась днем, а день – ночью; пирушки и болтовня до тех пор, пока не сводило челюсти; безумное веселье и сладострастная сумятица постоянно обитали в стенах замка. Все это шато переносило с достоинством. Ведь на следующий день после торжества Александр приказывал убрать весь сор, до блеска вымыть мраморные полы и открыть окна, чтобы замок наполнился ароматом магнолий.
Похоже, последние несколько недель никто этого не делал.
Подойдя к входной двери, Александр достал большой ключ, который ему вернул доктор Лассайи. Только сейчас Дюма заметил, что замок сломан, а дверь просто притворена. Кто-то временно закрепил ее бечевкой.
Александр развязал веревку и толкнул дверь, сдвинув что-то, лежавшее с другой стороны. Войдя, он увидел, что там стоит корзина с остатками еды. Содержимое было уже не определить. Объедки испортились, и интересовали разве что мух, густым облаком круживших над ними.
Если здания могли стыдиться своего состояния, то на фасаде шато должны были выступить красные пятна. В белом салоне валялись пустые бутылки из-под вина. Красное вино вытекло, покрыв мраморную плитку прожилками. На столах стояли остатки еды. Камин никто не подметал, и пепел рвотой из каменной пасти рассыпался по полу. Все было погружено в полумрак, потому что тяжелые шторы были задернуты.
Вонь была невыносимой. Тремя шагами Александр поспешно пересек комнату – при этом у него под ногами что-то хрустнуло, – отодвинул шторы и распахнул окна. В шато ворвался ледяной свежий зимний воздух. Писатель поприветствовал его, с облегчением простонав.
Обернувшись, Александр оцепенел. Ему не верилось, что прискорбное состояние его дома могло стать еще прискорбнее. Как бы не так: перед ним стоял его бюст из пентелийского мрамора. Кто-то покрасил губы красным, посадил кляксы-родинки на щеку и наложил повязку ему на глаза! А внизу, на красном троне с кожаной спинкой, только что проснулся Фрушар.
– Кто здесь? – спросил писака и заморгал от яркого света.
Несмотря на холод, Александру стало жарко. Он расстегнул пальто и ослабил воротник. Александр Дюма, давным-давно покинувший этот дом, схватил бы Фрушара за горло, придушил бы его и вышвырнул в окно – и не важно, что они были лишь на первом этаже. Но с тех пор писатель изменился
