возможно, я все-таки больше не увижу свою семью. Меня остановил один из работников таможни, заинтересовавшийся, почему это вдруг карманы шестнадцатилетнего мальчика полны драгоценностей. Меня отвели в маленькую комнатку и заставили все вытащить. Аргентинский таможенник сказал, что ему придется позвонить в консульство Колумбии.
– Или, может быть, ты предпочтешь всего этого избежать и спокойно сесть на свой самолет? Если нет, придется ждать, пока приедет консул Колумбии, и это точно все усложнит. Подумай, как ты хочешь поступить.
Мне показалось, что я понимаю, к чему он клонит, но я не решался что-то предлагать.
– Послушай, малыш, – сказал он, – положи триста долларов в журнал, который у тебя тут с собой, и притворись, что забыл его. А я тебя пропущу. Триста пойдет?
Я засунул между страницами журнала пятьсот долларов и «забыл» его на столе, заново распихал украшения по карманам и направился к воротам на посадку, где остальные уже ждали меня, бледные от беспокойства.
До Йоханнесбурга, первого нашего города в Южной Африке, мы путешествовали практически в роскоши. Однако на пути оттуда в мозамбикский Мапуту антисанитарные условия, вонь и дискомфорт стали предвестниками того, что нас ожидало дальше.
Мы приземлились в старом аэропорту, который, казалось, остановился во времени. Там даже не было коммерческих самолетов: всего четыре воздушных судна Hercules, принадлежащих ООН, откуда выгружали мешки с зерном и мукой с тем же логотипом. Еду, отправленную в качестве гуманитарной помощи, охраняли солдаты в голубых касках.
У ворот нас ожидали мужчины, которых мы встретили в Колумбии вместе с графиней. Они провели нас в президентский зал аэропорта – комнату, которая, оказалась, десятилетиями стояла закрытой, с толстым слоем пыли на красной ковровой дорожке и президентским креслом. Здесь мы могли хотя бы подождать в прохладе.
На выезде из аэропорта машина, которую за нами прислали, попала в ДТП. Водители вылезли, осмотрели повреждения, махнули друг другу и вернулись на свои места. Я спросил нашего водителя, почему он не записал данные о другой машине для страховых документов.
– Здесь ни у кого нет страховки, – объяснил он. – Ее просто не существует. Ни у кого нет денег на ремонт. Так что о деньгах здесь не спорят. Мы выходим посмотреть на повреждения просто из любопытства.
Пока мы ехали к арендованному дому, у меня перед глазами постепенно разворачивалась наша новая жизнь, и мне не нравилось то, что я увидел. Из-за многолетней гражданской войны Мапуту был наполовину в руинах. Не было ни фонарей, ни тротуаров, ни магазинов, а на фасадах зданий зияли дыры от танковых и ракетных обстрелов, кое-как прикрытые кусками пластика. Мозамбик едва начал переход к демократии и был в общем-то третьей по бедности страной в мире. Ни графиня, ни ее сопровождающие ничего подобного не упоминали.
Наш новый дом располагался в районе для дипломатов – простое, но по крайней мере целое здание с четырьмя спальнями и большой гостиной, по совместительству столовой, – но даже там невыносимо воняло канализацией. Припасов в доме практически не было, и Марлени, домработнице, приехавшей с нами из Колумбии, пришлось отправиться в магазин за самым необходимым. Она вернулась через час с пустыми руками и нетронутыми деньгами.
– Сеньора, деньги тут ни к чему. Супермаркет работает, но там нет ни еды, ни воды, ни фруктов, ничего, – сообщила она.
На календаре было 21 декабря 1994 года, через четыре дня мы собирались отпраздновать Рождество в безумно нищей стране. Мы провели в дороге целую неделю, чтобы столкнуться с такой непреодолимой реальностью. Тем не менее, мать, как обычно, пыталась сохранять оптимизм. В кладовке она нашла картошку и яйца и приготовила из них ужин, сказав, что все будет хорошо и что мы по крайней мере теперь сможем учиться, поступить в институт, хотя бы просто спасемся от бремени нашей фамилии. Что мы могли бы отправиться в Южную Африку, чтобы выучить там английский, или пригласить в Мозамбик преподавателей из ЮАР. Она не собиралась признавать поражение или сдаваться.
Наш багаж задержали, и мы с Андреа отправились искать магазины в центре. Однако за исключением одной сувенирной лавки с дрянными футболками с надписью «Мапуту» – по сто долларов каждая! – мы нашли там лишь пустые прилавки. Все указывало на то, что в этой стране просто невозможно построить новую жизнь. Даже когда мы попытались заглянуть в местные университеты, нам сообщили, что единственное доступное образование – несколько медицинских курсов при городском морге. Не было ни аудиторий, ни парт, ни библиотек, ни тем более магистратуры в области рекламы или промышленного дизайна – интересных нам с Андреа сферах.
С каждой минутой я впадал во все большую депрессию. Отель, с фасада представлявший собой впечатляющий особняк, был полон солдат-миротворцев и выключенных телевизоров. Ни на одном канале не было сигнала. В тот момент я реально чувствовал, что предпочел бы жить взаперти в Боготе, даже если это означало ежеминутную смертельную опасность. В момент полного отчаяния я показал матери собачий поводок и сказал:
– Если мы отсюда не выберемся, я на нем повешусь. Мама, пусть лучше меня убьют в Колумбии. Но здесь я уже умираю.
Напуганная моей решимостью, мать попросила нашего адвоката Фернандеса узнать о ближайших рейсах из Мозамбика, неважно куда.
– Единственный самолет из страны вылетает через два часа. Следующий после этого – через две недели, – сообщил он ей.
За считаные секунды мы упаковали все, даже мокрые насквозь синие джинсы, которые мать замочила в умывальнике. Фернандес был в ярости.
– Сеньора, вы выбрасываете на ветер полтора года усилий! Это безответственно! Это просто безумие! Нельзя так слушаться своего сыночка, решившего, что он маленький принц!
– Вам легко делать такие заявления, – ответила она, – это не ваш ребенок говорит, что собирается покончить с собой. Вам легко приказывать нам оставаться, вы-то с семьей завтра уезжаете на Рождество в Париж. Пожалуйста, помогите нам выбраться отсюда. Мы все равно будем скитаться по миру, пока не найдем для нашей семьи хорошее место.
Никто из правительства Мозамбика не собирался встречаться с нами до начала нового года. Они не предполагали, что, приехав с планами прожить там десять лет, мы можем захотеть уехать уже через три дня.
Рейс из Мапуту доставил нас в Рио-де-Жанейро. Мы попытались осмотреть город, но языковой барьер и хаотичное движение напомнили нам, насколько Бразилия не для нас. И мы купили билеты в Буэнос-Айрес – город уже успел нам понравиться, и у нас как-никак была трехмесячная туристическая виза.
И снова рядом с нами в критический момент оказался Альфредо Астадо. Нам удалось отправить ему экстренное сообщение по секретному каналу о том, куда мы направляемся, и попросить его проследить за всеми важными моментами нашего
