служат лишь развлекательным и декоративным целям.
Мифология занимает по-прежнему много места в искусстве. Но и боги изменили свою природу, и отношение к ним стало иным. Старые боги в условиях кризиса полиса потеряли свое значение, и художники, создавая образы богов, стремятся разрешить не религиозную, а художественную и психологическую задачи. Эллинистические боги не рассчитаны на религиозное благоговение зрителя, в них сказывается скорее стремление передать совершенство человеческого тела и выражение человеческих чувств и страстей.
Не только литература и искусство изменили свое содержание и создали новые формы; резкие изменения произошли в чисто идеологической сфере – в философии и религии.
Образование эллинистических монархий означало не только упадок старого уклада жизни, но и возникновение нового. Появляются обширные рынки, устанавливаются далекие связи и взаимоотношения не только с эллинами, но и с «варварами», специализируется ремесло, совершенствуется техника. Но углубление классовых противоречий, обострение классовой борьбы создавало атмосферу неуверенности и в среде господствующего класса. Ничто не могло заменить утраченную политическую свободу и автаркию того времени, когда каждый человек (конечно, свободный) сознавал себя прежде всего гражданином, когда «политическое государство, как политическое государство, является действительно единственным содержанием жизни и воления граждан»[208]. Бывший гражданин греческого полиса отныне и политически и экономически предоставлен самому себе; его судьба зависит от внешних сил, над которыми он не властен: от прихоти «тирана», от стихии рынка, от политики, которая творится без его участия и даже ведома. Неудивительно, что в этих условиях философ стремится замкнуться в себе, решать прежде всего вопросы личные – вопросы морали, цели и смысла жизни, все больше отходит от общефилософских проблем, чтобы дать себе и своим последователям утешение, моральную поддержку, внутреннюю устойчивость взамен утраченной твердой опоры в полисе.
Этим изменением направленности философских учений отчасти объясняется пренебрежение к натурфилософии со стороны большинства послеаристотелевских философов. Естественнонаучная база благодаря обогащенному опыту расширилась, но естественные науки стали самостоятельной отраслью, которая не пыталась делать философские обобщения и в которой, с другой стороны, философы не видели больше живительного источника для своих теоретических построений. Гениальные догадки и научные открытия глохли, забывались и даже встречали враждебный отпор. По поводу гениальной астрономической теории Аристарха Самосского, предвосхитившей коперникову систему мира, знаменитый философ-стоик Клеант, по словам Плутарха (de facie in luna VI, 3), заявлял, что его следует притянуть к суду, за то что он пытается «сдвинуть с места очаг вселенной, утверждая, что небо неподвижно, а земля движется по эллипсу, вращаясь вместе с тем вокруг своей оси». Принцип парового двигателя был дан в зародыше в героновом фонтане, но дальше занимательной игрушки изобретатель не пошел; ни производство того времени, ни философия не имели нужды в расширении научного кругозора. Изобретение солнечных часов Анаксимандром некогда рассматривалось им самим и позднейшими философами как существенная составная часть его философских изысканий; между тем огромные естественнонаучные достижения ближайшего преемника Аристотеля, Теофраста, не были освоены философией, даже его собственной. Для Аристотеля наука неотделима от философии, целью его поразительных по масштабу и объему исследований были философские обобщения. Созданные под его руководством 158 трактатов о государственном устройстве отдельных греческих полисов (и к ним «варварские установления» в четырех книгах) послужили лишь материалом для его «Политики». Чтобы создать свою «Поэтику», Аристотель собрал и систематизировал протоколы мусических состязаний, списки победителей на пифийских играх и многое другое. Но уже Теофраст, неутомимый исследователь и ученый, всецело преданный науке, выдвигает для философа идеал с о з ер ц ат е л ь н о й жизни; «разумение» (наука), говорит он, «относится к мудрости, как преданные рабы к своим господам; эти делают все, что требуется в доме, чтобы господа имели досуг для своих дел свободных людей; разумение приводит в порядок практику, чтобы мудрость имела досуг для созерцания наиболее возвышенного».
Общий подъем экономики в первый период эллинизма отразился и на философских концепциях. Материалистическая философия, по существу наиболее жизненная, достигла в начальный период эллинизма блестящего расцвета в учении Эпикура, вдохновившем впоследствии гениальную поэму Лукреция. Вообще материалистическая философия прокладывала себе путь вопреки всем идеалистическим искажениям действительности и богословской этической направленности эллинистическо-римской философии. Материалистическая физика вошла в систему философии стоиков, и даже в платоновской школе появляются элементы материализма. Но материализм вне эпикурейской школы носил временный подсобный утилитарный характер, не поднимаясь до характера философской системы; даже в эпикурейской школе он с течением времени был подчинен задаче достижения моральных целей, устройства безмятежной жизни индивидуума.
Традиции классической эпохи продолжались и в эллинистический период, но лишь формально. Академия Платона и Ликей (перипатос) Аристотеля продолжали существовать, но держались они главным образом на великих именах своих основателей, а также благодаря тому, что эти школы имели материальную базу: помещения, библиотеки, денежные средства. Афины продолжали считаться центром философской мысли; еще в римский период философ считал своим долгом посетить Афины и послушать афинских мудрецов. Но философское творчество в Афинах все более иссякало; здесь занимались главным образом комментированием великих философов классической эпохи.
Постепенно первое место занимает новая философская школа стоиков, которая, выдвинув вначале ряд интересных и плодотворных идей, все больше стала уделять внимания вопросам морали и богословия. В конце концов уже в римский период многочисленные философские течения сливаются в школе неоплатоников; «философия этих последних есть не что иное, как фантастическое сочетание стоического, эпикурейского и скептического учения с содержанием философии Платона и Аристотеля»[209]. Неоплатоновская философия уже непосредственно примыкает к христианству и сливается с его богословием.
Само занятие философией все больше превращается в промысел. Более видные философы подвизаются при дворах властителей: стоик Персей – у Антигона; боспорец, тоже стоик, Сфер – у спартанского царя Клеомена, скептик Гекатей – у Птолемея Лага; академик Панарет получал 12 талантов в год от Птолемея Эвергета; Гераклид улаживал дипломатические дела Птолемея Филометора; Кратер занимал видное место при пергамском дворе. Также и в Риме философ Метродор был воспитателем детей Эмилия Павла; Тиберий Гракх держал при себе философа стоика Блоссия; Панэтий был близок к Сципиону; Диодор был в близких отношениях с Цицероном, Антиох – с Лукуллом, Филодем – с Пизоном и т. д. Это свидетельствует о возросшей роли философии в общественной и частной жизни. Но ее содержание становится иным, чем раньше; возникают новые школы, приходят в упадок старые.
Ближайшие преемники Платона по руководству основанной им Академией: его племянник Спевсипп (347–339 гг.), Ксенократ (339–314 гг.), Полемон (314–276 гг.), Кратет (270 г.) – представляют так называемую «Древнюю академию». Примыкая формально к Платону, его ближайшие ученики и преемники развивали не стройную идеалистическую систему, представленную в диалогах Платона
