периода его расцвета, а преимущественно пифагорейские элементы и мистические фантазии его старческих произведений («Тимей», «Законы»); элементы диалектики Платона оставались в пренебрежении. С другой стороны, представители Академии должны были вносить существенные коррективы в последовательный идеализм Платона. Спевсипп отводит больше места, чем Платон, роли чувственных элементов в процессе познания; он отвергает платоновское учение о тождестве «единого», «блага» и разума и, по выражению Аристотеля, «расширяет сущности», придает известное значение материальному субстрату идей. В период эллинизма Академия все больше отдаляется от Платона, особенно под воздействием аристотелевой критики Платона. «Когда о д и н идеалист, – пишет Ленин, – критикует основы идеализма д р у г о г о идеалиста, от этого всегда выигрывает материализм»[210]. Понятно, академики не могли стать материалистами, и на расшатанном фундаменте платоновского идеализма нельзя было построить положительную систему. Академики пытались склеить мировоззрение из элементов учений других школ. Про Аркесилая, который считается основателем Средней или Новой академии, стоик Аристон, пародируя стих Гомера (Il. VI 181), сказал, что он «спереди Платон, сзади Пиррон, посредине Диодор» (S e xt ., Pyrrh. I, 234). Изверившись в философской системе основоположника школы, но не приемля и материализма, Новая академия в лице Аркесилая и особенно Карнеада обратилась к скептицизму, возведя его в систему.
Так же мало продолжали дело своего учителя перипатетики. Они вообще занимались больше специальными дисциплинами, чем философией. Ближайший преемник Аристотеля, Теофраст, один из величайших естествоиспытателей древности, был основоположником научной ботаники; Аристоксен был специалистом в области теории музыки; Стратон получил в древности прозвание физика. Изучение специальных, преимущественно естественнонаучных дисциплин отвлекало перипатетиков от чисто философских проблем, они занимались в лучшем случае комментированием произведений Аристотеля; но со временем и этот долг по отношению к основоположнику школы был забыт, и сами произведения Аристотеля стали редкостью.
Занятие естественными науками, особенно в тех широких масштабах, в каких оно велось еще при жизни Аристотеля, порождало у первых перипатетиков материалистические идеи и методы исследования. Так, Дикеарх (около 320 г.) утверждал, что «нет вообще никакого духа, а это – пустое и бессодержательное слово для обозначения животных и живых существ; ни в человеке, ни в звере нет духа или души; вся та сила, благодаря которой мы действуем и чувствуем, разлита равномерно повсюду во всех живых телах и неотделима от тела» (С i с ., Tusc. I, 21). Глубже и в более общем виде эту мысль развивает «Физик» Стратон (глава школы с 287 г.). По Стратону, «вся божественная сила заключается в природе, которая содержит причины возникновения, роста и уменьшения, но лишена всякого чувства и формы» (С i с ., de deor. nat,. I, 35). Для космогонии Стратон не прибегал к вмешательству богов: «все, что есть или происходит, произошло или происходит благодаря естественным силам тяжести и движения» (С i с ., Acad. II, 38). Сама мысль есть движение; «мыслящий находится в постоянном движении, как и видящий, слышащий, обоняющий, ибо мышление – деятельность разума (διανοίας), как ви́дение – зрения»; «очевидно, причин движения (мысли) очень много, так как, с одной стороны, душа сама по себе движется в процессе мышления, а с другой стороны, она получает толчок к движению со стороны чувств» (S i mp l ., Phys. fr. 225n).
Своими достижениями в специальных областях знания перипатетики Теофраст, Дикеарх, Аристоксен и другие обязаны еще личному гению Аристотеля, который наметил планы их работ, организовал научное исследование. Такие произведения, как «Жизнь Эллады» (история культуры) Дикеарха, его же «Описание земли»; исторические труды Теофраста, вполне достойного ученика Аристотеля («Законодательства» в 24 книгах, «Учения физиков» – история естествознания), не только были инспирированы Аристотелем, но в значительной мере им направлены и подготовлены. После смерти Аристотеля размах исследовательской работы резко уменьшается и великолепные традиции школы забываются. После Стратона перипатетики не только не дают уже ничего нового, но не в состоянии даже сохранить аристотелево наследие. «Ученик его (Стратона) Ликон, хоть и обильный речами, но сути дела более скуден. Гармоничен и изящен Аристон; но в нем не было того величия, которое требуется от крупного философа; он писал, правда, много и со вкусом, но речь его, не знаю почему, не внушает уважения. Обойду молчанием многих, в том числе ученого и приятного человека Иеронима, но я уже затрудняюсь назвать его перипатетиком. Критолай пытался подражать древним и он действительно близок к ним по солидности и обилию писаний, но и он не остается на почве традиционных положений. Его слушатель Диодор присоединяет к добродетели (в качестве высшего блага) еще свободу от страдания. Он тоже «свой», но, расходясь (с Аристотелем) в вопросе о высшем благе, он собственно не может быть назван перипатетиком». Так характеризует Цицерон (de fin. V, 13) перипатетиков после Стратона. С течением времени они вовсе отходят от философских проблем, отдавая свое внимание главным образом историко-литературным вопросам, филологии, грамматике. Со II в. до н. э. самый термин «перипатетик» обозначал скорее литературоведа и биографа, чем философа. Заслугой позднейших перипатетиков перед философией является научная систематизация, критическое издание и комментирование сочинений Аристотеля и Теофраста. Работа эта, начатая Андроником в I в. до н. э., продолжалась в течение последующих столетий.
Старые афинские школы, таким образом, в период эллинизма пришли в упадок. Большой успех выпал на долю двух новых школ, возникших в начальный период эллинизма – эпикурейской и стоической.
Личность Эпикура и его учение произвели на его последователей громадное впечатление. Он представлялся им едва ли не божеством. После одной из его речей ближайший ученик его Колот бросился перед ним на колени, чем вызвал ироническое замечание Эпикура: «Теперь приходится мне в свою очередь воздать тебе поклонение и божеские почести». Лукреций говорит об Эпикуре с восторгом и благоговением:
О украшение Греции! Ты, что из мрака впервые
Светоч познанья извлек, объясняя нам радости жизни!
Вслед за тобой я иду и шаги свои сообразую
С теми следами, что раньше стопы твои напечатлели.
Не состязаться с тобой я хочу, но тебе с восхищеньем
Следовать только дерзаю. Возможно ли ласточке спорить
С лебедем? Можно ль дрожащему телом козлу состязаться
С силою той, что являет в ристалищах конь быстроногий?
Ты – наш отец, открывающий тайны вещей, ты – ученье
Преподаешь нам отечески. В славных твоих сочинениях
Черпаем все мы, подобные пчелам, что лучшие соки
Пьют из цветов. Все мы жаждем твоих золотых изречений.
Да! Золотых и достойных бессмертья всегда и вовеки
…………………………………………………………………
