— Даб, — сказал Мэлком.
— Ты что, сбрендил? — поинтересовался Кейс.
— А какой вред, брат, что я послушаю? Вполне праведный даб.
— Ну-ка, ребятки, — вмешался Финн, — принимайте низкий старт. Сюда едет ваш транспорт. Я не обещаю множество роскошных трюков, вроде той картинки 8-Джина, на которую купился швейцар, но подбросить вас к логову 3-Джейн — за ради Бога.
Когда в конце коридора из-под бетонной арки вывернула автоматическая тележка, Кейс как раз отсоединял переходник. Скорее всего, именно на ней ехали те негры, но теперь их не было. «Браун», намертво вцепившийся в обивку сиденья, дружелюбно подмигивал единственным своим красным глазом.
— Ты, слуга, давай карету, а я сяду и поеду, — продекларировал Кейс.
20
Злость снова куда-то делась. Даже скучно как-то.
На тележке было тесно: Мэлком с обрезом на коленях плюс Кейс, прижимавший к груди деку и конструкта. Перегрузка сместила центр тяжести легонькой таратайки далеко вверх; неустойчивая, явно не предназначенная для быстрой езды, она все время норовила опрокинуться. Мэлкому приходилось наклоняться в сторону каждого огибаемого угла, что не составляло особых проблем при левых поворотах, так как Кейс сидел с противоположной стороны, но зато уж при правых растафари буквально размазывал его по скамейке.
Кейс абсолютно не понимал, где они находятся и куда едут. Все вроде бы и знакомое, но никогда не было полной уверенности, что именно этот участок коридора проходила Молли. Вдоль искривленной галереи тянулись ряды деревянных стендов с коллекциями, которых он определенно не видел: черепа каких-то крупных птиц, монеты, кованые серебряные маски. Шесть колес тележки катились по ковровым наслоениям совершенно бесшумно. Слышался только гул электромотора, да временами, когда Мэлком в очередной раз наваливался на Кейса, из поролоновых затычек растафари доносились слабые отзвуки сионского даба. Дека и конструкт вдавливали лежащий в кармане куртки сюрикен в бедро.
— У тебя есть часы? — поинтересовался Кейс.
Растафари отрицательно поболтал косичками:
— Ни к чему мерить время.
— О Боже, — простонал Кейс и закрыл глаза.
Быстра просеменив по ковровым залежам к темной обшарпанной двери, «браун» постучал по ней лапкой. Оставленная тележка громко затрещала, из ее вентиляционной решетки посыпались голубые искры. Они падали на ковер, Кейс почувствовал запах паленой шерсти.
— Сюда, что ли? — Мэлком оглядел дверь и щелкнул предохранителем.
— Можно подумать, я знаю больше твоего, — буркнул себе под нос Кейс.
«Браун» развернулся и начал лихорадочно мигать.
— Хочет, чтобы ты открыл дверь, — сказал Мэлком.
Кейс шагнул вперед и осторожно потрогал бронзовую ручку. На двери висела бронзовая табличка, такая старая, что надпись на ней почти стерлась и стала совершенно неразборчивой, скорее всего — давно и всеми забытое название какой-нибудь службы или фамилия служащего. Интересно, подбирали Тессье-Эшпулы каждый предмет обстановки «Блуждающего огонька» специально или купили все оптом на какой-нибудь европейской помойке, вроде «Метро Гологрэфикс», только гораздо больших размеров. Петли открываемой двери жалобно скрипнули, и тут же вперед рванулся Мэлком с обрезом у бедра.
— Книги, — сказал он.
Библиотека, те самые белые металлические стеллажи с бирками.
— Я знаю это место, — сказал Кейс, оглядываясь на тележку; от ковра тянулась струйка дыма.
— Поехали, — решил он. — Телега! Телега?
Тележка не реагировала. «Браун» дергал Кейса лапками за штанину, больно царапая лодыжку; очень хотелось пнуть эту железяку ногой.
— Чего тебе?
Крохотный робот шустро проскочил в открытую дверь. Кейс двинулся следом.
В библиотеке стоял еще один старый монитор «Сони». Подбежав к нему, «браун» замер, а затем стал пританцовывать.
— Уинтермьют?
На экране появились знакомые черты. Финн улыбнулся.
— Пора посмотреть, что там делается. — Глаза Финна щурились от сигаретного дыма. — Давай, подключайся.
Внезапно к Кейсу подбежал «браун» и, больно щипаясь через тонкую черную ткань, стал карабкаться по ноге.
— Вот же мать твою!
Кейс сбросил с себя механизм, и тот ударился о стену. Две конечности беспомощно задергались в воздухе.
— Что с этой тварью такое?
— Сгорела, — пояснил Финн. — Хрен с ней. Пустяки. Ты, главное, включайся.
Под экраном оказались четыре разъема, но только один подходил к адаптеру «Хитачи».
Кейс вошел в киберпространство.
И очутился в серой пустоте.
Никакой матрицы, никакой решетки. Никакого киберпространства.
Дека куда-то исчезла. Его пальцы…
И только на самом краю сознания ощущалось некое движение, что-то стремительно неслось к нему по глади бесконечного черного зеркала.
Рот свело в беззвучном крике.
Там, за изгибом пляжа, находился вроде бы город, но до него было далеко.
Он сидел, плотно обхватив руками колени, на корточках, посреди мокрого песка, и дрожал.
И даже потом, когда дрожь прекратилась, он не сменил позы и сидел так долго-долго. Город (а город ли это?) был низким и серым. Время от времени он исчезал за стеной тумана, поднимавшегося с моря. В какой-то момент Кейсу показалось, что и вовсе это не город, а только здание или даже развалины; оценить расстояние было невозможно. Песок был цвета почерневшего, но еще не совсем, серебра. Пляж состоял из песка, песок был влажный, джинсы на ягодицах были мокрыми от влажного песка… Он держал себя за колени и раскачивался, и пел песню без мелодии и слов.
Серебро неба отличалось от серебра песка. Тиба. Небо как в Тибе. Токийский залив? Он обернулся в надежде увидеть знакомую голограмму «Фудзи Электрик», или парящий над водой беспилотный вертолет, или хоть что-нибудь.
Позади него закричала чайка. Кейс поежился.
Поднимался ветер. Песчинки больно хлестали по щеке. Кейс уткнул лицо в колени и заплакал; собственный плач казался ему таким же далеким и незнакомым, как крик чайки. Горячая моча пропитала джинсы, капала на песок и быстро остывала на дующем с моря ветре. Слезы высохли, но от безудержных рыданий разболелось горло.
— Уинтермьют, — бормотал он своим коленям. — Уинтермьют.
Темнело, теперь он дрожал уже от холода, который в конце концов заставил его встать на ноги.
Ныли колени и локти. Из носа текло. Он утерся рукавом и стал рыться в пустых карманах.
— Господи, — сказал он, сгорбившись и спрятав озябшие руки под мышки. — Господи.
У него начали стучать зубы.
Отлив украсил пляж песчаными разводами, недоступными ни одному токийскому садовнику. Сделав дюжину шагов в сторону проглоченного уже вечером города, Кейс обернулся и стал всматриваться в сгущающиеся сумерки. От места, где он сидел, тянулась короткая цепочка следов. Больше ничего не нарушало тусклое серебро песка.
Как ему показалось, Кейс прошел не менее километра, прежде чем заметил свет. Он разговаривал с Рацем, именно Рац и обратил его внимание на оранжево-красный огонек, тускло тлеющий справа, в глубине пляжа. Он знал, что Раца здесь нет, что бармен — плод его собственного воображения, никоим образом не связанный с этой мерзостью, в которой он завяз, погряз, заблудился, но это не имело ни малейшего значения. Странным образом, придуманный Рац имел собственные соображения насчет Кейса и задницы, в которую тот попал.
— Ты, дружище-артист, меня просто поражаешь. Это ж какие старания ты прикладываешь, чтобы довести себя до саморазрушения. Какие излишества! Ты мог спокойно доконать себя в Ночном Городе. У тебя было все для этого: стимуляторы, чтобы лишиться здравого смысла, выпивка, чтобы не думать, Линда для романтической печали, и улица, чтобы там тебе оторвали башку. И чего, спрашивается, понесло тебя в такую даль? А декорации, это ж надо такую дурь придумать… сцена, висящая в пустоте, наглухо запечатанные замки, редчайшая гниль старушки Европы, какие-то мертвецы в коробочках, и китайская магия…
Рац ковылял рядом с Кейсом, посмеиваясь и оживленно размахивая розовым протезом. Среди почерневших, теряющихся в темноте зубов диковато поблескивали стальные коронки.
— Наверное, артист просто по-другому не может, или я ошибаюсь? Ты нуждался в этом мире, этом пляже и остальной хурде-мурде. Чтобы умереть.
Кейс остановился, покачнулся и повернулся в сторону прибоя и летящих колючих песчинок.
— Да, — согласился он. — Кой хрен. Наверное…
И пошел навстречу волнам.
— Эй, артист, — крикнул вслед ему Рац. — Свет. Смотри. Вон там, в той стороне…
Кейс снова остановился, зашатался и рухнул на колени у самой кромки ледяной воды.
— Рац? Свет? Рац…
