Скрыться от всех, кто мог бы заподозрить ужасную тайну.
Кирби нагнал ее, она остановилась и повернулась к нему.
— Я вам уже сказала — я больше не могу красть! Просто не могу! — Голос ее звучал истерически.
— Спокойнее, дуреха! — Кирби безжалостно сжал ее локоть и потащил по главной дорожке подальше от входа.
В конце сада он остановился. Розы были в полном цвету; их окружали огромные кусты, и цветы покачивались на легком ветерке.
Они были одни; никто их не увидит, никто сюда не придет.
Молодая леди сглотнула; у нее кружилась голова, она ослабела, задыхалась от страха, холодела от ужаса.
Кирби отпустил ее и смерил взглядом.
Она заломила руки.
— Я вам сказала! — Голос ее прервался от рыданий. — Я не могу больше ничего брать. Вы сказали — еще одну вещь, и я принесла вам наперсток. Больше ничего нет…
— Престаньте распускать сопли! — оборвал ее Кирби таким тоном, точно ударил хлыстом. — Конечно, вещей еще много, но если вы хотите отделаться от меня, я могу предложить вам сделку.
Молодая леди задрожала, вздохнула, пытаясь совладать с собой.
— Какую сделку?
— Это ожерелье — то, что на старой герцогине. — Кирби не обращал внимания ни на поникшие плечи девушки, ни на отчаяние в ее глазах. — Я хотел бы намного больше, но готов удовольствоваться и этим. — Он пристально смотрел на нее, не тронутый ее слезами. — Я мог бы доить вас много лет, но я разорву наши отношения, если вы добудете мне эту безделушку. Вы слышали, что сказала старуха? Оно будет у нее в комнате — будет ждать, чтобы вы ночью взяли его.
— Нет. — Леди выпрямилась и подняла голову. — Вы мне уже солгали — вы не держите слово. Вы сначала говорили, что это все для Эдварда, потом — что вы уйдете, если я принесу еще что-нибудь… и вот, пожалуйста, теперь вы требуете ожерелье! Я не хочу его красть — я вам не верю!
Эти последние слова она проговорила с решимостью отчаяния. Кирби улыбнулся:
— Наконец-то совесть заговорила! Я не стану утверждать, что вы не правы, не доверяя моим словам. Но вы не заметили одну деталь.
Леди попыталась смолчать, попыталась сделать вид, что ее это не интересует, но…
— Какую деталь?
— Если вы украдете это ожерелье по моему приказу, потому что я шантажом заставил вас это сделать, и отдадите его мне, тогда мне просто-напросто придется скрыться. Потому что если что-то пойдет не так и вы укажете на меня, тогда неприятности будут у меня, а не у вас. Никому до вас не будет никакого дела. Это я окажусь злодеем в глазах общества. На вас же будут смотреть всего лишь как на глупую девчонку, каковой вы и являетесь. — Он подождал, пока до нее дойдет смысл его слов, и добавил: — Добыть это ожерелье — самый верный способ защититься от меня навсегда.
Он молча ждал, пока она вела внутреннюю борьбу с совестью, проснувшейся в ней слишком поздно, чтобы ее спасти. В многословной сети, которую он сплел, имелись такие дыры, что в них могла бы проехать карета, запряженная четверкой лошадей, размышлял он, но вряд ли она это заметит, равно как и опасность, какой грозит ей одна из этих дыр.
Она вообще не отличалась особым умом; теперь же страх и паника затуманили ее голову так, что она не в состоянии была увидеть единственный путь. Путь к своему спасению.
В конце концов, как он и ожидал, она еще сильнее сжала руки и посмотрела на него.
— Если я добуду вам ожерелье, вы поклянетесь, что уедете? Что после того, как я отдам его вам, я вас больше никогда не увижу?
Он улыбнулся и поднял вверх правую руку.
— Бог свидетель, только принесите мне ожерелье, и мы больше никогда не встретимся.
Фейерверк имел огромный успех, был прекрасным завершением первой половины праздника.
Пока соседи собирались в бальном зале, чтобы продолжить официальную часть вечера, Люк и Амелия стояли на ступенях террасы и прощались со своими счастливыми и усталыми арендаторами, крестьянами и остальными гостями из местных.
Выразив восторженную благодарность за вечер, люди группами шли по парку, вокруг флигелей, к подъездной аллее, где некоторые из них оставили свои коляски и фермерские повозки; другие двинулись пешком мимо конюшен и фермы, а третьи выбирались на дорожку, ведущую мимо «Каприза», неся на руках уснувших детей.
Когда последние гости ушли, Амелия довольно вздохнула и позволила Люку отвести себя в дом.
Остальная часть вечера прошла точно так, как и было задумано. Струнный квартет, который до того развлекал старых дам, не пожелавших гулять по лужайкам, теперь играл вальсы и котильоны. Соседи смеялись и танцевали, и часы пролетали незаметно.
Но это была все-таки деревня. В одиннадцать часов гости уехали; многим предстояло проделать неблизкий путь, чтобы добраться до своих постелей. Члены семьи ушли к себе наверх, как делали обычно. Все улыбались и желали друг другу доброй ночи — пока не дождались, когда четыре сестры Люка и мисс Пинк удалились в свои комнаты, и только тогда сняли с себя маски.
Нет, маски они не сняли — никакой уверенности в том, что негодяй не прячется в доме, не было. Хотя при одной только мысли об этом кожа у дам покрывалась мурашками, они ни за что не отказались бы от задуманного.
Минерва и Амелия проводили Елену до ее комнаты. Ласково пожелав им доброй ночи, Минерва рассталась с ними у двери Елены и отправилась в свою спальню, расположенную в западном крыле дома. Амелия вошла в комнату Елены вместе с ней; она села в кресло, лениво болтая о событиях этого вечера, пока горничная помогала хозяйке раздеться и приготовиться ко сну. Наконец горничная ушла, и Амелия подошла к кровати. Она погладила Елену по руке и наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Будьте осторожны! — шепнула она.
— Naturellement[8]. — Елена поцеловала ее в ответ со своей обычной непоколебимой уверенностью. — Но ожерелье, — тоже шепотом произнесла она, указывая на круглый столик в середине комнаты, — положите туда, чтобы я могла его видеть.
Амелия колебалась, но ожерелье действительно нужно было положить на видном месте — горничная, как обычно, заперла его в шкатулку для драгоценностей и оставила ключ в замке. Так что если Амелия не положит его туда, тетка просто подождет, пока она не выйдет из ее спальни, и сделает это сама.
Неохотно кивнув, она подошла к шкатулке, отперла ее и вынула драгоценности. Браслеты и серьги она оставила лежать на месте — если их план сорвется, что-то все же оста нется от подарка ее деда Себастьяна. Она раскладывала сказочные нитки жемчуга на лакированной поверхности стола, и ценность этой вещицы никогда еще не казалась ей такой очевидной — гораздо большей, чем любое богатство. И только теперь до нее дошло, какому риску столь самоотверженно подвергает себя Елена.
