Ржавый пламень
Перевод Ю. Левитанского
Осенним днем однажды, когда листьясквозь золотые сумерки шуршали,ты во дворе под деревом сидели с юностью своею пил вино:— Твое здоровье! —Ты много раз ей предлагал вина,заглядывал в глаза ее, в глазаволшебные, как некий синий сон.В тот деньвнезапно к вам на стол упалудар старинных башенных часов,как ставший бронзой одинокий лист.Случилось что-то!Время так звучитнастойчиво!И ты, скрывая страх,с улыбкою встаешь из-за столаи юности своей так говоришь:— Сиди и жди меня — я кое-чемсейчас заняться должен. Будь здорова! —Ты, выйдя из ворот, еще не знаешь,что ты ее обманешь.Под ногамипоскрипывает тихо честолюбье,а страх твой за воротами остался.Ты входишь в возраст грусти беспричинной,и станет грызть тебя, как ржавый пламень,к уединенью склонная любовь.И сердце,песнь которого вначаледругим предназначалась, а отнынетебе осталась —будет тосковать.Взволнованный, в горячке любопытстванеоднократно удивишься цифрам,обозначающим движенье ртути,и от таблеток будет ощущенье,как будто долго-долго снег идет.Чем меньше будешь значить, тем сильнееты ощутишь свою неповторимость —удел обыкновенныйтех, кто любитлишь только для того,чтоб быть любимым.И будет грызть тебя, как ржавый пламень,к уединенью склонная любовь.Хоть ничего ты и не совершил,но ты уже назад не возвратишься.А во дворе все так жетвоя юностьсидит и ждет,и волосы упалией на глаза.Она сжимает чаркууже окоченевшими рукамии песни хриплым голосом орет.
Тринадцатая дверь
Перевод Е. Аронович
От дюжины дверей ключи сумел достать я,двенадцать ведьм и фей я заключал в объятья —весь мой прекрасный, страшный свет.Слова сверкали, как рубины,кропили их и грязь, и вина,в них столько радостей и столько бед.
В дверь первую я постучал несмело,не зная сам, мое ли это делои не занесся ли, себя хваля?В ту пору предавался я мечтаньям,что, если все мы ангелами станем,цветущим раем будет вся земля.
У двери следующей я остановился,печальный стон оттуда доносился,час пробил, наступила зрелость.Я все укрыл от материнских слез,лишь утаить не смог войну, туберкулезв плебейской блузе белой.
А в третью дверь ворвался без привета,поющим сердцем требуя ответа,отчизны славу я открыл в великий час;весны фанфары после зимних пенейи родины любимой возрожденье,что воскресило нас.
К четвертой ринулся я пылко двери —и на пороге встал, глазам не веря, —ведь нет боев; но, целясь вновь,стоят орудия, готовы к встрече,лишь призовет нас человечьявооруженная любовь.
А на пороге пятом мне открылосьстремление стоять за справедливость,не отступать от убеждений,превозмогать печали, боли,в борьбе не ослабляя воли,и умереть не на коленях.
Зажег огни в шестой я зале,и стаи голубей взлетали,присевшие на круге Архимеда.Эпоха нас еще не раз поранит,хоть с нами груз бесценных знанийи революции победа.
Печали, муки, посланные богом,меня встречали за седьмым порогом.И даже Иов взбунтовался.Он жизнь мне дал, дабы я остерегсялжи, послушанья, от смирения отрекся, —от божьих таинств только дым остался.
К восьмым дверям толпою грустнойсо мной шли женщины с походкой грузной,уставшие от каждодневных дел,собравшие лишь горькие плодынеблагодарности за тяжкие труды.О, как печален их удел!
В девятой зале, средь дымов и злата,звучала музыка судьбы — Аппассионата —и грудь мою пронзила страсть.Вот мой совет тому, кто в ней увязнет,спасения искать в сарказме —или навек пропасть.
А из аркадской залы из десятойвслед за Орфеем в мир теней проклятыйя убежал — и наконец постиг,что песня никогда не продаетсяи истина прекрасна. Пусть смеется,кто хочет. Примитивный смех.
К одиннадцатой зале незаметноя подошел, там встречи ждал заветной,и в этой настороженной тиши,ища слова со всех окраин света,составил для тебя я сто сонетовоб одиночестве души.
Я на двенадцатом узнал пороге,что не миную никогда тревогии снова сердце призовет к борьбе.Осенний вихрь умчался ночью,рой унеся пустых пророчеств, —я верность сохранил тебе.
И вот стою я у дверей последних,растратил состояние наследник.Что в зале я тринадцатой найду?Открыть ли дверь одним движеньем сразу?И что за ней? Пустые фразы,сулящие небытие, беду?
Стих, дверь открой. Печальные мотивыедва звучат, несмелы и тоскливы,о старости, о ряде долгих зим,о том, чего мы не желаемписать, из мыслей прогоняем,о чем охотнее молчим.
Мирослав Валек
{112}
Яблоко
Перевод Ю. Левитанского
Яблоко со шкафа упало на пол.Собирай свои вещи и можешь идти!
Спиною уперлась в дверии выкрикнула глазами:— Прошу, ради бога, нет! —Но я уже знал, что с меня довольно —встал,поднял яблоко,зеленое, запыленное,и положил на стол.Она продолжала просить, к столу подошла,плакала.Она на меня смотрела, яблоко вытирала,плакала.Тогда я сказал ей: — Оставь это яблоко и уходи!
События разворачивались, как и предполагал я,только в ином порядке — но так ли уж это важно!Она отворила двери,я побледнел и сказал: — Останься!Но она собрала свои вещи и ушла.
Яблоко со шкафа упало на пол.
По буковке
Перевод Б. Окуджавы
Я бы плакал, да только не знаю о чем,я бы думал, да только не знаю о ком.Я по буковке песнь собираю,этой песней себя опьяняю.
Все по буковке… буковке…Дальше…Стольких букв даже в азбуке нет,сколько лжи, и предательств, и фальшиподарил мне с тобою рассвет…
Между нами все ясно и просто:и любовь, и разлука, и версты,словно камня летящего след.
Грустный утренний трамвай
Перевод Ю. Левитанского
Грустный утренний трамвайв городе туманном,и везут меня уже,как в гробу стеклянном.
Звон печальный перед нами,и за нами звон печальный,в дне печальном звон печальный,звон печальных похорон.
Так иду к тебе и плачу,к вам спеша сто раз на дню,плачу, слез своих не прячу —я о смерти своей плачу,все теряю что-то, трачу,все я что-то хороню.
Город весь печалью полон,парк и дом, где ты живешь.И к тебе, печалью пойман,я иду, когда зовешьи когда ты не зовешь.
Слух
Перевод Б. Слуцкого
Услышав шум далеких галактик,потрясающе тонкий свист падающих звезд,он ужасается,вскакивает с постелии убеждаетсяснова и снова,что у него ненормальный слух.
Он стоит посреди комнаты с зажатыми ушами,в которых все громче гудитгулкий прибой тьмы.Он засыпает только тогда,когда на липах под окнами уже просыпаются птицы.
Когда я снова его увидел,он шел по улицес видом человека, погруженного в думы;шагнул —и в это самое мгновеньеего ноги запнулись одна за другую,он услышал шипенье искр,смятенный топот настойчивых слов,оглянулся,понял, что волосы его загорелись.Голова закружилась горячо и сладко.И — все.
* * *
Все это выдумки, заявил шоферЗаметив этого рыжего,я сигналил, как сумасшедший,но он и не вздумал обернуться.Вот и все.
Кто бы подумал,красивый пареньи глухой, словно полено.
Прикосновения
