Марк Твен верен своей идее возмездия, которая у него получает свое воплощение в «Принце и нищем», в «Янки при дворе короля Артура» и в других произведениях: испытай то, что уготовил другим людям. Чужеземец обречен на труд — тот бесплодный страшный труд, на какой он хотел обречь туземцев на захваченной им земле. Вообще же захватчик чужой земли достоин смерти — таков приговор Твена.
Как видим, сказочная форма повести была использована Марком Твеном для оценок вполне реальных современных ему общественно-политических явлений. Рисуя картины бесчеловечных форм эксплуатации труда рабочих в промышленности, Марк Твен восстает против форм собственности в своей стране; аллегорически изображая захваты в колониях, писатель протестует против грабежа, который учиняют собственники в чужих странах.
Никогда еще, ни в одном из предшествующих «Таинственному незнакомцу» произведений Марк Твен столь отчетливо не заявлял о своем негодовании по поводу угнетения человека человеком, о своем отрицательном отношении к частнособственническому укладу.
Христианские предания изображали сатану «врагом рода человеческого», буржуазная мораль охотно закрепила за ним эту роль. Марк Твен использует традиции европейского революционного романтизма и изображает Сатану врагом эксплуатирующей части «человеческого рода», превращает его в друга эксплуатируемых и гонимых. Твен соединяет в образе Сатаны свои представления о свободе мысли, независимости суждений, об уме, красоте, ловкости, а самое главное — о справедливости.
Справедливо разнести в пух и прах этот безумный и несправедливо устроенный человеческий мир: он не заслуживает ничего лучшего. И всеотрицающий Сатана проклинает его со страстью и неистовым пылом.
«Таинственный незнакомец» — одно из самых выразительных свидетельств социального разочарования Марка Твена, произведение, продиктованное тем же самым чувством, которое заставило Марка Твена перед самой смертью записать с мрачным юмором: «Найти Америку было замечательно, но было бы еще замечательнее потерять ее…»
В «Таинственном незнакомце» Марк Твен поразительно верно предсказал будущее своей родины:
«…Подавляющее большинство людей, как находящихся в первобытном состоянии, так и цивилизованных, в глубине души своей добры и не хотят никому причинять боль; но перед лицом агрессивного, безжалостного меньшинства они не осмеливаются отстаивать свои взгляды. Подумайте только: одно доброе по натуре существо шпионит за другим добрым существом, добиваясь от него преданного служения злу, которое омерзительно для них обоих… Пройдет немного времени, и вы увидите такое удивительное зрелище: ораторов погонят с трибун камнями, и толпы изуверов кинутся душить свободу слова, хотя в тайниках души эти люди по-прежнему останутся заодно с теми, в кого полетят их камни, — только вслух сказать об этом они не посмеют. И вот уже целая нация, включая церковь и все остальное, охвачена военной истерией и, надрываясь от истошных криков, чинит самосуд над всяким честным гражданином, дерзнувшим открыть рот; и вскоре ни один рот больше не открывается. Затем государственные деятели начнут сочинять грубые фальшивки, перекладывая вину на народ той страны, которая подверглась нападению, и люди охотно примут такую ложь, усыпляющую совесть, и будут усердно твердить ее, не желая слушать никаких опровержений. И так, мало-помалу, каждый человек сумеет убедить себя, что эта война — справедливая, и будет радоваться, что, поддавшись столь чудовищному самообману, он стал теперь, слава богу, спать спокойнее»[471].
Рисуя эту картину, Марк Твен фактически анализировал поведение американской нации во время испано — американской войны и войны с Филиппинами. Именно так «агрессивное безжалостное меньшинство» заставляло душить Кубу, Филиппины; вот так до Твена и до многих тысяч американцев медленно доходил смысл совершавшихся событий, а реакционная пропаганда сумела внушить «великой несведущей нации» (так называл Твен свой народ в одном из памфлетов 1901 года), что захват Филиппин необходим и «законен» и что сами филиппинцы виноваты в кровопролитии, потому что не хотят «добровольно присоединиться» к США, когда Испания уступила Филиппины американским монополистам за сходную цену.
Твен описал в «Таинственном незнакомце» тот процесс оболванивания масс буржуазной пропагандой, в результате которого американский народ выступил в позорной роли: по словам В. И. Ленина, «оказался играющим роль наемного палача, который в угоду богатой сволочи в 1898 году душил Филиппины, под предлогом «освобождения» их»[472].
Твен — сатирик и обличитель — в своих памфлетах 1901–1902 годов сказал прямо и бесстрашно все то, что он думал о кровавых делах американских монополистов в колониях. В книге «без умолчаний» — в «Таинственном незнакомце» — он тоже не оказался на поводу у лживых буржуазных демагогов, а стал в ряд тех честных людей США, которые, объединившись в «Антиимпериалистическую лигу», восстали против войн и агрессий.
В буржуазном реакционном литературоведении с повестью «Таинственный незнакомец» совершена самая грубая фальсификация из всех тех, которые были проделаны над произведениями Марка Твена. Обличения Твена, имеющие точный адрес — обращенные к поработителям и эксплуататорам, за которыми писатель отрицал право называться людьми, — были затемнены и затушеваны; были стерты четкие твеновские границы, которыми он отделил трудящийся люд от насильников-ханжей (первые у Твена — «люди, не сделавшие ничего дурного», «невинные и достойные лучшей доли»; вторые — «подлая порода», воображающая, что она «лучше собак»).
Вследствие такой подтасовки при «анализе» повести великий народный писатель был объявлен человеконенавистником и предтечей современных американских декадентов, называющих человека «кучей навоза».
Что касается прошлого, то комментарии твеновского Сатаны также имеют определенную тенденциозность. Рассказывая о примерах измены, предательства, подлости и насилия в истории человечества, герой Твена всегда отличает насильников и грабителей от угнетаемых. Цезарь вторгся в Британию «не потому, что эти варвары чем-либо обидели его, а потому, что он хотел забрать их землю и наделить благами цивилизации их вдов и сирот», — зло комментирует Сатана.
«Блага цивилизации» — эта стереотипная фраза американских буржуазных газет, речей в конгрессе, церковных проповедей в сатирическом контексте Марка Твена звучит как вопиющее издевательство над жизнью и честью простых ограбленных людей. История человечества в интерпретации Сатаны — это повесть о непрестанных и бесчисленных обидах, которые терпело и терпит миролюбивое большинство людей на земле от агрессивного собственнического меньшинства. Обрушиваясь на войны, веками опустошавшие землю, Сатана утверждает, что они всегда имеют целью «сокрушить слабый народ, но никогда агрессор не начинает войну с благородной целью; в истории человечества нет примера такой войны»[473]. «Войны всегда требует небольшая крикливая кучка людей»[474].
В своей повести Марк Твен энергично, страстно и самозабвенно высказал и осуждение и любовь по отношению к людям.
«Сердце — настоящий Фонтан Юности»[475], — писал он в период создания «Таинственного незнакомца». Вопреки утверждениям реакционеров, Твен предстает в повести не как изверившийся во всем декадент, а как человек-творец, знающий о несокрушимой и неиссякаемой силе искусства. Произведение заканчивается на высокой патетической ноте: «Против штурма смеха ничто не устоит!»[476] — восклицает Твен.
В этом возгласе выражена сила гражданского мужества Твена-сатирика, беспощадно обличавшего окружающий его собственнический мир.
Твен видит в смехе воинствующее жизненное начало, сохраняющее в человеке его жизнедеятельность, являющееся оружием и опорой в мире фальши, эксплуатации и насилия.
* * *
Среди идей, подвергнутых Марком Твеном беспощадным нападкам и осмеянию, есть и идея бога. В «Таинственном незнакомце» бог предстает воплощением самых низменных качеств.
«Бог вещает о справедливости и изобрел ад, — пишет Твен, — проповедует о милосердии и изобрел ад, требует добродетелей, всепрощения и изобрел ад, говорит о морали и сам ее не имеет, осуждает преступления и сам их совершает; бог создал человека, не спросивши его, а затем пытается возложить на него ответственность за все поступки, вместо того чтобы добросовестно взять их на себя; бог с чисто божественной тупостью приглашает этого бедного, оскорбленного раба поклоняться ему»[477].
В представлении Марка Твена сливается воедино религиозная этика и буржуазная мораль. Все ненавистное, что было в последней, присуще богу, и наоборот — бог воплощает жестокую и лицемерную мораль «цивилизованного» общества, которую Твен называл «душистой, обсахаренной ложью».
