Наследник Мэндерли еще не успел жениться. Я в этом не сомневалась, ведь он ждал меня. За годы, прошедшие после нашей встречи, он изменился к лучшему. Его имя появлялось на обложках журналов. Мы уже встречались несколько раз на вечеринках, иногда я слышала, что он уехал незадолго до моего появления, но меня это не беспокоило. Я сама становилась популярной личностью и знала: рано или поздно, в том или ином месте, но мы встретимся – и тогда он заметит меня, это было неизбежно.
И действительно, на корабле встреча наконец состоялась. Во время двухдневного плавания по бурному морю почти все пассажиры заперлись в своих каютах и никуда не выходили, а я стояла на палубе, держась за поручни, и смотрела на серые пустынные волны Атлантики. Дул резкий порывистый ветер, и я не слышала, как Максим подошел ко мне сзади. Он выглядел таким же, как и тогда, минус форма и портупея с револьвером. Ему уже было около тридцати.
– Надеюсь, вы не собираетесь прыгнуть в воду, – сказал он, и я ответила серьезно и спокойно, точно таким же тоном, каким он спрашивал меня:
– Нет, не сейчас.
Я не носила шляпы и перчаток. Он посмотрел на мое лицо и на руки, сжимавшие поручень, и заметил на моем пальце обручальное кольцо. И в тот же миг выражение его лица изменилось, он выглядел таким удрученным, что мне захотелось утешить его:
– Это кольцо подарил мне мой отец, и я ношу его в память о нем.
– На том пальце, где все носят обручальные кольца? – спросил он, нахмурившись.
– Оно очень маленькое, и на другой палец его невозможно надеть, – объяснила я. И у него возникло желание надеть на этот палец настоящее обручальное кольцо – его собственное, – так он рассказывал мне впоследствии.
– А что произошло потом, дорогая? – спросила старая Горгона, сидевшая рядом. Но я не ответила ей – это уже ее не касалось.
С тех пор мы с ним не разлучались. Мы ужинали вдвоем, за одним столиком, пианист наигрывал модную джазовую мелодию, корабль раскачивался на волнах.
Я сказала ему, что стану называть его Макс, потому что слово «Максим» означает пулемет, и мне это не нравится, мне больше нравится марка пистолета, который умещается в ладони. И мне кажется, Максу понравилось новое имя, оно даже стало оказывать на него влияние. Он пришел ко мне в каюту в первый же вечер, обычно он так не вел себя с женщинами – я уверена, – и мы проговорили всю ночь, ни разу даже не прикоснувшись друг к другу.
А на рассвете вышли на мокрую палубу, и нам хватило одного взгляда, чтобы понять: все уже решено между нами – и обручение, и дальнейшая совместная жизнь. Бедный Макс, он чувствовал себя таким одиноким, долго искал родственную душу и не мог найти ее. В отличие от меня ему очень трудно было принять новый, послевоенный мир, где все развивалось с такой стремительностью. Как его беспокоило, что я неверно истолкую его поведение, боялся, что сочту все это лишь временным увлечением – «корабельным романом», призванным скрасить монотонное путешествие, тревожился, что я сочту его соблазнителем.
– Я питаю совершенно иные чувства, – проговорил он, стоя в моей каюте с видом растерявшегося юнца.
И я ответила, что понимаю его, поскольку догадывалась, что полночи он спорил сам с собой, пытаясь свергнуть моральные догмы. Но меня саму томило нетерпение. На мне было модное платье – очень соблазнительно обрисовывавшее фигуру, оно облегало меня, как шкура змеи. И «молния» тянулась вдоль спины до поясницы. Взяв Макса за руку, я прижала его пальцы к замочку «молнии». Платье соскользнуло вниз и упало на пол, образовав маленькую заводь. Какую-то долю – ничтожную долю секунду – я помедлила, а потом перешагнула через эту заводь к нему навстречу. И все, что потом произошло между нами, я не открывала ни единой душе – только тебе, мой дорогой.
Мы с ним оба бились в судорогах страсти, как две пойманные в сети рыбины. Наверное, эта страсть меня и ослепила на какое-то время, потому что я не обратила тогда внимания на то, каким чувством собственника он обладал. Мне никогда не приходило в голову рассматривать женитьбу как, например, покупку корабля, и разве я могла представить, что он воспринимает это именно таким образом. Если бы я догадалась о том сразу, то сказала бы ему, что мысль, будто кто-то может владеть другим человеком, – глупая и бессмысленная. Я подарила Максу столько приятных, чувственных переживаний, о существовании которых он только подозревал, но никогда не испытывал ничего подобного. Я отдала ему свое тело, а еще свое сердце и ум, что случается очень редко.
Мы с ним доходили до состояния транса, когда исчезает окружающий мир. Я вела честную игру и дождалась, когда Макс сам поймет, что ему нужно. В итоге я дала ему обещание стать Ребеккой де Уинтер еще до того, как корабль пришел в Саутгемптон. То, что я задумала в четырнадцать лет, сбылось. Но я не сомневалась, что завладею этой фамилией, – имя Ребекка очень хорошо сочеталось с де Уинтер. Звучно и красиво. Я отвергла даже некое подобие мысли о том, что я стану миссис Максимилиан.
Все эти уточнения я не стала выкладывать Горгоне, и мне удалось сбить ее со следа, я умею это ловко делать, мой дорогой. Существует масса ухищрений, которыми я тебя научу со временем пользоваться, когда ты хочешь выложить не всю правду, а только часть ее. Миссис де Уинтер слушала очень внимательно, и какая-то смутная тень пробежала по ее лицу, как и при первой нашей встрече. Ее беспокоил Макс, но и я ее пугала. Она погрузилась в задумчивость.
– Почему вы так смотрите на меня? – спросила я.
– Потому что теряю власть, – ответила она, покачав головой. – А ты не такая стойкая, какой пытаешься казаться.
Я пропустила ее замечание мимо ушей. Дело не только в том, что она постарела, с возрастом она стала несколько сентиментальной. «Я не стойкая? Да я тверда, как гранит, – подумала я. – Ты ошибаешься, бабуля».
– И ты хотела именно этого? – спросила она в конце разговора. – Ты уверена, что хотела именно этого? Мэндерли нужна хозяйка, ты знаешь. И это – жертвоприношение.
И почему-то при этих ее словах дрожь прошла по моему телу. Она употребила слово «жертвоприношение» в обычном смысле этого слова. Быть может, хотела всего лишь напомнить о своем сыне и тех проступках, что он совершил. Но перед моим мысленным взором предстала вереница невест, которых вели к жертвенному алтарю, и там они совершали обряд таинства.
Что ж, девственность – тоже жертвоприношение на алтарь семейной жизни, как всем известно. Но моя сила заключалась в другом, и у меня было оружие посильнее, чем девственность. Чистота так мало значит для укрепления супружеских отношений, во всяком случае, примеры истории это доказывают. Мэндерли не представляет для меня опасности, я это утверждаю не из гордыни, а исходя из фактов.