Впрочем, справедливости ради д'Артаньян признавал за здешней страной и ее обитателями и кое-какие положительные стороны. Вино тут было отличное, пиво неплохое, девицы, как прошлой ночью выяснилось, не ломаки и недорогие, а, кроме того, курение травы никотианы в Нидерландах процветало несказанно. Чем д'Артаньян пользовался беззастенчиво — ведь госпожа де Кавуа вовсе не брала с него клятвы не заниматься этим в Нидерландах, все запреты касались исключительно Франции…
Дым стоял в зале, словно над артиллерийскими редутами. Достаточно было поманить услужающего и согласно лексикону той эпохи распорядиться: «Любезный, я хочу испить трубочку никотианы!», как тебе мгновенно доставляли заказанное. Д'Артаньян, торчавший тут уже три дня, успел узнать, что в здешних домах обустроены особые комнаты, куда хозяйка сгоняет всех курильщиков, а иные невесты, выходя замуж, требуют внести в брачный контракт пункт, согласно которому будущий супруг никогда не будет пить в доме никотиану, или тобакко, как здесь еще называют американскую траву.
Еще одно несомненное достоинство — тут каждый второй говорил по-французски, что очень облегчало жизнь «шевалье де Лэгу». Увы, в настоящий миг ему казалось, что трехдневному безделью пришел конец и на горизонте обозначилась несомненная опасность…
Д'Артаньян давно уже приглядывался к столику в углу, где сидел молодой, не старше его самого, человек в скромной одежде и, то и дело бросая на гасконца — именно на него, никаких сомнений! — пристальные, пытливые взгляды, что-то упорно царапал на листе желтоватой бумаги новомодным приспособлением под названием карандаш.
Это продолжалось уже довольно долго, и д'Артаньян всерьез стал подозревать, что имеет дело со шпионом, беззастенчиво, в открытую записывавшим какие-то свои наблюдения. Вполне возможно, что уже вскрылась история с фальшивым Арамисом и за д'Артаньяном следили агенты заговорщиков, — то-то три дня никто не дает о себе знать…
«Может, выманить его под благовидным предлогом на улицу, завести в темный уголок и проткнуть шпагой? — по-деловому размышлял д'Артаньян. — Пока-то хватятся… А труп, пожалуй что, можно скинуть в канал. В городе, где на каждом шагу текут каналы, словно нарочно созданные для утопления убранных с пути шпионов, грех не использовать такую возможность… Точно, шпион. И вон тот капуцин с нахлобученным на нос капюшоном, что второй час сидит над стаканом вина, тоже выглядит крайне подозрительно — где это видано, где это слыхано, чтобы монах цедил жалкий стаканчик вина битый час?! Да настоящий монастырский житель обязан за это время с парой кувшинов управиться! И это шпион, ясное дело!»
Он пытался, как мог, угомонить разошедшуюся фантазию, но ничего не удавалось с собой поделать, — как всякому новичку тайной войны, ему повсюду мерещились шпионы, в невероятных количествах сновавшие вокруг. Все подмеченные жесты казались тайными знаками, а невинные реплики окружающих — исполненными двойного смысла. Рошфор, наскоро объяснивший ему кое-какие ухватки, которыми должен владеть опытный лазутчик, как раз и предостерегал от подобных крайностей, но сейчас д'Артаньян, удрученный, раздосадованный и удивленный тем, что за три дня никто к нему так и не подошел, не назвал пароля и не показал монету, особым образом продырявленную и изрезанную, сидел как на шильях…
И он в конце концов не выдержал — отложив погасшую трубку, встал, направился прямехонько к юноше с бумагой и, остановившись над ним в вызывающей позе, решительно спросил:
— Эй вы, что это вы там пишете? И почему при этом глаз с меня не сводите?
Юноша, испуганно подняв на него глаза, сконфузился — тоже, надо полагать, начинающий лазутчик вроде самого д'Артаньяна, лицом владеть не умеет…
— Видите ли, сударь, я…
Он окончательно смешался и, замолчав, показал д'Артаньяну лист, на котором был изображен какой-то очень знакомый человек, ну просто близко знакомый…
— Черт меня раздери со всеми потрохами! — сказал д'Артаньян, сразу позабыв о прежних подозрениях. — Так вы что же это, сударь, меня изобразили? Ну в самом деле, это же я самый! То-то мне сразу стало казаться, что я уже где-то видел эту рожу! В зеркале, вот где! Нет, положительно, это я!
— Именно так, сударь, — чуть осмелев, сказал молодой человек. — Понимаете ли, у меня нет денег, чтобы нанять натурщика…
— Кого-кого?
— Такого человека, который дает рисовать себя за деньги… Здешний хозяин мой дальний родственник, и он великодушно позволяет рисовать посетителей… Вы, надеюсь, не имеете ничего против?
— А с чего вдруг? — изумился д'Артаньян. — Это мне даже интересно, меня отроду не рисовали, даже в тюрьмах ограничивались тем, что описывали внешность своим корявым полицейским наречием…
— Неужели вы сидели в тюрьмах, сударь?
— А как же! — гордо сказал д'Артаньян. — Законы у нас во Франции, друг мой… — тут в нем взыграл патриотизм, и он резко изменил тон, — то есть законы у нас лучшие в Европе, если не считать эдиктов о дуэлях. Можете себе представить, незнакомец: не успеешь проткнуть шпагой какого-нибудь нахала на парижской улице, как тебя тут же хватают и волокут в тюрьму! Но не на того напали, да будет вам известно! Д'Ар… Арамиса, — торопливо поправился он, — голыми руками не возьмешь! Как приволокут, так и отпустят! Послушайте, а что это за шлем вы у меня на голове нарисовали? Вы, вообще-то, мастер, это видно, но у нас во Франции таких шлемов в войсках не водится…
— Это древнеримский шлем, сударь… — робко пояснил юноша.
— Древнеримский?
— Ну да. Уж простите за такую вольность… Но лицо у вас столь решительное, профиль так резко очерченный, что вы мне показались форменным древнеримским воином… Если вас это оскорбляет…
— Да ну, отнюдь! — запротестовал д'Артаньян. — Наоборот, в этом определенно что-то есть… Многие, дамы особенно, отмечали в моем лице эту вот решительность, но я и не подозревал, что она древнеримская. Черт возьми, я уважаю древнеримских воинов! Они были неплохие вояки! Особенно этот, как его, Мурлыций, который всем побежденным врагам отрубал левые руки, за что его и прозвали Мурлыций Сцевола, то бишь Левша… [31] И еще Щипион Африканский, получивший это имя за то, что молодецкими ударами щепил щиты врагов вдребезги! [32] Читал я про них, как же!
— Значит, сходство несомненное? — с надеждой спросил молодой человек.
— А как же! — заверил д'Артаньян. — Уж себя-то я сразу узнаю! Эй, а что это у вас на столе жалкий стаканчик пива? Так не пойдет, не пойдет! Эй, господин услужающий! Перенесите-ка сюда с моего стола все, что там есть, да принесите господину живописцу того же самого, я за все плачу! Значит, вы изволите быть живописцем?