28 декабря 1960 года Ездили с Лорой на обед к Сайксам в Донхэд-Сент-Мэри; были у них впервые. <…> Заговорили с Кристофером о нашем визите к Клоделю. Визит этот помню смутно: еn voyage [452] в Париж мы крепко выпили. Старик был глух и нем. За столом собралась вся его семья – жена, сыновья и невестки. Вместо приветствия вложил мне в руку только что вышедшее édition de luxe [453] своих стихов. Подарок? Стал его благодарить, но он отобрал книгу и положил на стол. Я решил, что достанется она мне лишь в том случае, если весь вечер буду себя хорошо вести. Оживленная беседа – в основном по-английски. Время от времени губы старика начинали двигаться, и тогда раздавался крик: «Тише! Папа говорит!», после чего наступала тишина, прерываемая невнятными, животными звуками. Некоторые из этих звуков адресовались мне. Мне послышалось, что он сказал: «Как будет по-английски potage de midi?», и я ответил: «Суп к обеду». Потом выяснилось, что он автор сочинения «Partage de midi» [454] . В его черепашьих глазах вспыхнула злоба. После обеда дамы затеяли спор, дать ли папе коньяку. Взяв рюмку, он немного оживился, велел принести альбом с фотографиями, посадил меня рядом и стал своими артритными пальцами переворачивать страницы; в альбом вклеивалось все, на что у него падал взгляд. Некоторые фотографии были смешные, некоторые – нет. На одной была запечатлена семья Геббельса. «Забавно», – сказал я, чувствуя, что эта реплика ничем мне не грозит. «А, по-моему, очень печально», – прошамкал он. Квартира в Пасси была завалена уродливыми японскими безделушками. Перед нашим уходом он вернулся в гостиную, положил руку на édition de luxe и, окинув меня взглядом, полным змеиной ненависти, оставил книгу лежать на столе. А на следующий день сообщил одной из своих невесток, что мы с Кристофером très [455] джентльмены.
31 декабря 1960 года – 1 января 1961 года Из «Дейли мейл» пришел сигнальный экземпляр романа Грэма Грина «Ценой потери»; хотят, чтобы я написал рецензию, заплатили бы, надо полагать, фунтов сто. Вынужден был отказаться: что бы ни написал, было бы потом стыдно. Тема, если говорить начистоту, касается непосредственно его самого. Это досада художника католика, которого, вопреки его желанию, превозносят как «католического художника» и который, совершая прелюбодеяние, лишает себя божественной благодати. Герой «Ценой потери» – усталый, изверившийся сластолюбец, который скрывает свое отчаяние вдали от цивилизации, в лепрозории в Конго, – вновь обретает человеческие черты, но не «веру» и с жизнью расстается самым абсурдным, мелодраматическим образом. Знающий свое дело врач – атеист. Правоверные миссионеры отказались от попыток устанавливать нравственный закон и ничем, кроме строительства и финансов, не интересуются. Пренелепый католик-мирянин внушает своей юной жене мистические идеи. Удались автору превосходная проповедь отца настоятеля и затхлая атмосфера, царящая в лепрозории. Попадающий в лепрозорий журналист – грубая подделка («Цитирую – Вордсворт»). Первый раз – дай Бог, чтобы это было мимолетное настроение, – Грэм предстает начисто лишенным веры, и безверие это проникло в него глубоко, устоялось. К этому надо прибавить (нет, убавить): мастерство Грина тускнеет. Сложное положение, в котором оказался герой, описывается трижды, один раз – в виде волшебной сказки, которая, по идее, должна продолжаться всю ночь, но рассказывается всего десять минут. Эпизод с бегством и поимкой Део Грация не получился. Грэм всегда и всем недоволен. В своих ранних книгах он ропщет на бедность и безвестность, сегодня – на успех. Винюсь: я был одним из тех, кто причислил его к ненавистной категории «католических художников». Раньше он сетовал на неумеренность своих сексуальных потребностей, теперь – на их нехватку. Такую книгу я рецензировать не могу.
4 января 1961 года Написал Грэму, что, судя по его последнему роману, репутация «католического писателя» выводит его из себя. Что в этом, несомненно, есть и моя вина, о чем искренне сожалею. Двенадцать лет назад многие католики ставили его веру под сомнение, я же ездил по Англии и Америке и изо всех сил старался их переубедить. <…> Для старых, испытанных скаковых лошадей, для Элизабет Боуэн, Джона Бетджемена, Лесли Хартли [456] прошлый год получился хуже некуда, они с треском проиграли все скачки до одной. Нэнси Митфорд и Тони Пауэлл еще держатся в седле. А вот автор «Ценой потери» в седле не удержался.
5 февраля 1961 года Ужинал с Тони и Вайолет Пауэлл. Отправились на панихиду по сэру Эдварду Лонгфорду. При приближении к юдоли печали скорбные чувства сменились малопристойными шуточками. <…> Когда Пэнси сказали, что за обедом сэр Эдвард замертво свалился под стол, она заметила: «Прямо как Чарльз Диккенс». Когда ее пригласили на похороны, она заявила: «На наши похороны он не приходил ни разу». <…>
12 февраля 1961 года Ни с чем не сравнимое удовольствие рассчитывать прислугу: можно наконец выбросить все подарки, которые они преподносили.
4 мая 1961 года Во многих книгах вплоть до самого последнего времени героя облыжно обвиняют во всех смертных грехах, и у него появляется возможность наконец-то выяснить, кто его настоящие друзья, а кто нет, ведь настоящий друг, что бы ни случилось, убежден в его невиновности. Интересно, а кого из своих друзей счел незапятнанным ни в одном дурном деле я? Если бы, к примеру, до меня дошли слухи, что Эндрю Девоншир арестован за гомосексуализм, Энн Флеминг – за то, что отравила мужа, а Боб Лейкок – за кражу со взломом, что бы я подумал? – «Надо же, кто бы мог подумать?»
21 июня 1961 года Помню, как мы с Грэмом в обществе знаменитостей отправились в Реймс на завод шампанских вин. Перед вылетом нам вручили список членов делегации. Среди них был и Алан Прайс-Джонс. «Я остаюсь, – заявил Грэм. – С этим Джонсом не поеду!» – «Что вы против него имеете?» – «Он мне глубоко отвратителен». – «Его не будет, вот увидите. Он всегда принимает все приглашения и в последний момент останавливается на самом заманчивом. Его наверняка перехватили». И Грэм сел в автобус. В аэропорту нас ожидал Алан – он приехал на машине. Деваться Грэму было некуда. С собой у него была бутылка виски, и он тут же, чтобы поднять себе настроение, к ней приложился. Прикладывался он к бутылке и во время vin d’honneur, и на банкете. После ужина, в одиннадцать вечера, Грэм решил отправиться в бордель и очень удивился, узнав, что в это время бордели уже закрыты. Спать я пошел рано – на следующий день мы должны были чуть свет выехать в Эперней. Утром в холле гостиницы я обнаружил Алана Прайс-Джонса: свеж, элегантен, выглядит восемнадцатилетним. Но вот из лифта вывалился Грэм: глаза красные, как у кролика, лицо белое, руки дрожат. «До четырех утра пил виски», – выпалил он. «С кем?» – «С Аланом Прайс-Джонсом».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
