все чувствуем неизбежность защиты социалистического Отечества оружием. Наша флотилия к этому готова, она находится на боевом взводе. Белобандитские проходимцы всех систем и калибров скоро узнают силу нашего Красного Флота!
С тем шлю всем поклоны и остаюсь твой муж Алексей».
Глава восьмая
Начальник Благовещенского погранотряда сообщил в штаб ОДВА: на берегу Амура нарядом пограничников обнаружен молодой мужчина в форме моряка ДВВФ. В тяжелом состоянии он доставлен в гарнизонный госпиталь.
Блюхер позвонил Озолину.
— Уже знаю, товарищ командарм. За последние два месяца, кроме погибших и раненых в операции у селения Полынь, флотилия потерь не имела. Но еще в июле с бронекатера «Копье», который нес боевую вахту на Амуре, ночью исчез краснофлотец Валентин Жуков. Розыски его оказались безрезультатными.
— Свяжитесь с госпиталем, — приказал Блюхер. — Если матрос транспортабелен, необходимо доставить его в Хабаровск.
— Примем все меры. Из Благовещенска завтра возвращается наша канонерская лодка «Пролетарий».
Врачи разрешили перевезти пациента в лазарет базы.
Вскоре Озолин прибыл в штаб армии.
— Это действительно краснофлотец Жуков, — доложил он. — Рассказал следующее: той ночью он нес вахту на палубе. Присел на кнехт и, видимо, задремал. Очнулся в воде — смыло за борт. Увидел берег, решил, что наш. В том месте фарватер Амура проходит близко от маньчжурского берега. Как только выбрался из воды, его схватили. Допрашивали, пытали, добивались сведений о флотилии и оборонительных сооружениях. Потом стали морить голодом. Больше он ничего не помнит.
Блюхер пригласил к себе члена Военного совета Доненко. Николай Ефимович приехал в Хабаровск недавно. Старый большевик, политработник, до назначения в ОДВА он заведовал одним из отделов в ЦК Компартии Украины. Внешне совсем не военный, спокойный, неспешный в решениях, но обстоятельный в суждениях, он был похож на главного политического советника Бородина и сразу расположил к себе Василия Константиновича.
— Хочу съездить к краснофлотцам. Составите компанию, Николай Ефимович?
— Конечно! Я как раз сам туда собирался: что там с матросом приключилось?
Они приехали в затон.
Блюхер примечающим взглядом определил: территория городка в отличном состоянии — дорожки подметены и присыпаны желтым песком, стволы деревьев побелены, обочины выложены уголками-кирпичиками и тоже сверкают белизной. Свежевыкрашенные ультрамарином ворота; окна казарм вымыты до прозрачности «чертова глаза»… И корабли внизу, у причалов и на рейде, — любо-дорого смотреть.
Но то, что увидели они в палате лазарета, потрясло. На койке лежал не человек — мумия; обтянутый желтой восковой кожей череп с редкими серыми пучками волос на темени, с провалившимися глазницами, впадиной стариковского рта. Руки вдоль туловища — как очищенные от коры прутья. Неестественно выпрямленные пальцы с расплющенными суставами…
— Почти все время без сознания, истощен до предела — двадцать пять килограммов, а прежде весил восемьдесят. Подозрение на повреждение внутренних органов. — Военврач приподнял одеяло над ногами. — Видите, как изувечены ступни? Обожжены до обугливания…
— Разучился есть по-человечески, — добавила дежурившая в палате медсестра. — Даже ложку не может держать, бедненький.
— Проводим искусственное питание, — пояснил врач.
— Родители у него есть? — повернулся к Озолину Доненко.
— Мать. В Чите.
— Вызовите ее. А лучше командируйте за ней кого-нибудь из командиров. Сегодня же и пошлите.
— Будет исполнено.
Когда притворили дверь палаты, Николай Ефимович с гневом проговорил:
— Изуверы!.. Краснофлотцы знают о случившемся?
— Слух идет. Но я и комиссар флотилии хотели…
— Пусть узнают. Пусть увидят! Запугать они нас хотели?.. Нас не запугаешь!
— В происшедшем — и ваша вина, комфлота, — жестко сказал Блюхер. — Почему матрос заснул на вахте? Почему не была дана тревога «Человек за бортом!» — так, кажется, у вас на флоте полагается?
Озолин вскинул голову. Но промолчал. «Самолюбив!..»
— Покажите, как вы тут живете. Поглядим, Василий Константинович? — спросил Доненко.
Блюхер молча кивнул. Боль — давно уже он забыл о ней — стискивала сердце.
Они пошли из казармы в казарму, в классы, кабинеты, на камбузы. В сопровождении свиты спустились вниз, к Амуру.
— Какие корабли хотите посмотреть? На базе в данный момент мониторы «Свердлов», «Красный Восток». «Ленин» несет вахту под Благовещенском. Готовится к походу монитор «Сунь Ятсен».
— «Сунь Ятсен», — выбрал Василий Константинович.
Вспомнил, как взбежал президент на борт крейсера — сухой, в полувоенном френче, белые манжеты, белый подворотничок; как осматривал пушки и пулеметы, постукивая по броне стеком… Нет великого человека. Погублено предателями дело его жизни. Они надругались над его заветами… А вот здесь — живо его имя! Имя на броне, которая принимает пули с того, его берега…
— Прошу, товарищ командарм. Прошу, товарищ член Военного совета. Осторожней, трап крутой!
В голосе Озолина Блюхер уловил обиду за недавний разнос — и привычную снисходительность моряков к сухопутным: у нас-де все не так, все труднее.
Сдерживая боль, быстро, едва держась за поручень, он поднялся на палубу. Молодой командир вытянулся, отдал рапорт. На палубе — ни соринки, ни пятнышка. Матросы в отутюженных выстиранных робах. Замерли. Едят глазами начальство.
Но когда шел по палубе, из трюма, прямо под ноги вынырнула распатланная светловолосая чумазая физиономия.
— Куда? — раздосадованно рявкнул командующий флотилией.
На физиономии округлились в испуге глаза. Матрос уже готов был юркнуть назад.
— Поднимитесь, — приказал Блюхер. — Кто такой?
— Машинист, — ответил за матроса командир монитора. — Внизу, у машин, жарко. Решил подышать.
— «Дух»? — кивнул Василий Константинович, показывая свою осведомленность. — Как зовут?
— Арефьев. Алексей.
— Какого года службы?
— Первый кончаю, товарищ командир.
— Нравится?
— Спервоначалу того… Тяжковато было… А зараз — очень нравится!
— Комсомолец? — спросил Доненко.
— Как раз готовлюсь… Околоячейковый актив.
— Наш корабельный поэт и моркор, товарищ член Военного совета, — вставил командир корабля. — Рекомендован корреспондентом от всей флотилии в газету «Тревога».
— Какое образование? Сколько классов?
— Уже в шестой перешел.
— Кончишь срочную службу, домой вернешься? Или на сверхсрочную останешься?
— Далече заглядывать… Может, и останусь…
Блюхер прикинул:
— Пока дослужишь, полную школу окончишь. — Повернулся к Озолину: — Получен приказ РВС откомандировать лучших краснофлотцев в командирское военное училище в Кронштадт. Подберите кандидатов.
— Будет исполнено, товарищ командующий армией!
Василий Константинович снова обратился к военмору:
— Хочешь стать красным командиром?
Алексей залился краской. Но неожиданно в его лице появилось выражение бесшабашной отваги.
— А вы и есть командующий армией? Самый настоящий товарищ Блюхер?
— Вроде бы он самый.
— А мой батя с вами воевал!
— Как фамилия, ты сказал?
— Да не… Он простым бойцом был, куда вам всех знать… Его фамилия, как моя, — Арефьев. Гаврила Иваныч.
— Арефьев… Гаврила Иваныч… — сосредоточился командарм. — Да помню же! Сухой такой, невысокого роста… Вот тут у него — пулевой шрам, — он ткнул себя в щеку. — И на руке, на левой, то ли безымянный… то ли на среднем пальце нет одной фаланги.
— То-очно!.. — выдохнул, вытаращив глаза, Алексей. — Мой батя…
— Знаменитый мастер по дереву был, — сказал Блюхер,
