Неожиданно сломался магнитофон. Звукооператор долго возился с ним, потом признался, что нужен квалифицированный мастер.
Баринова схватилась за голову. А Стариков, накричав на звукооператора и дав ему час на исправление поломки, продолжил съемку.
- Несколько эпизодов, - сказал он Флоре, - пустим с закадровым комментарием.
Магнитофон повезли в город в радиомастерскую, а съемочная группа перебралась со всей аппаратурой в вышивальный цех. Тут Стариков опять выбрал несколько смазливых девиц, и камера застрекотала.
Флора отвела Олега в сторону.
- Кого ты снимаешь? - спросила она, еле сдерживаясь от возмущения. Я же просила вон ту женщину! Передовик, мать пятерых детей...
- Не фотогенична, - поморщился режиссер, но, заметив, что Баринова вот-вот взорвется, нехотя согласился: - Ладно, покажем ее на среднем плане...
После обеда съемки продолжили. И снова почти по каждому эпизоду между Бариновой и режиссером возникал спор. Наконец Стариков не выдержал и сказал: если Флора будет гнуть свою линию, они не управятся и за месяц.
Журналистка промолчала. А когда Костя Лядов сказал, что вечером их троих пригласили в ресторан при гостинице "Азов", она наотрез отказалась. Виктор отвез ее в "Зеленый берег" и вернулся в город.
Анегин угощал телевизионных деятелей. "Дружеский вечер", как окрестил его начальник СЭЦа, начался в ресторане. Затем Евгений Иванович, прихватив коньяк и фрукты, пошел с Лядовым в его номер. Там застолье было продолжено. Анегин и оператор воспылали друг к другу сердечной привязанностью, скрепленной прекрасным напитком, возраст которого исчислялся не одним десятилетием.
- За дружбу! - провозгласил очередной тост начальник СЭЦа. - Пусть она будет продолжаться столько, сколько выдерживали этот коньяк!
- Согласен! - радостно чокнулся с ним Лядов. - Я для тебя - что угодно! Приезжай к нам... Только свистни меня...
- Приеду, - пообещал Евгений Иванович. - А насчет услуги... Есть небольшая просьба...
- Для друга! - ударил себя в грудь оператор. - Говори! Я на все согласен!
- Завтра, Костя, завтра, дорогой! Сегодня будем отдыхать душой и телом...
Анегин ушел от свежеиспеченного приятеля, когда тот, как говорится, уже лыка не вязал.
Внизу, у подъезда гостиницы, как и было условлено, ждал Берестов.
- Парни крепкие, - произнес Анегин, усаживаясь рядом с шофером. Видать, закаленные... Но мы опытнее.
Сам Евгепий Иванович был в сильном подпитии и всю дорогу до дачи Боржанского что-то мурлыкал под нос.
Поселок на берегу моря спал. Лишь веранда домика главного художника фабрики светилась ярким светом.
Анегин попросил Берестова немного подождать.
Боржанский встретил Евгения Ивановича и молча проводил его на веранду.
- Этот оператор, кажется, покладистый малый! - начал разговор Анегин. - Все будет в порядке! Не вижу оснований для уныния...
- А я - для веселья! - сурово посмотрел на него Боржанский. По-моему, надо прикрывать лавочку!
- Ты что? - ошалело уставился на него Анегин. - Только-только до настоящих башлей дорвались! До этого - только одни расходы...
- Неужели не видишь - обложили!
- Это на тебя проповеди вашего придурка действуют...
- А осечка Белоуса в Рдянске? - рявкнул Боржанский. - Провалы Зубцова и Марчука в Зорянске? Сюда уже добрались...
- Интересно, что ты скажешь пайщикам? - зло прищурил глаза Анегин. Так они и дадут свернуть дело!.. Не о том думать надо, Герман!.. Где твой боевой дух, смекалка?
Главный художник нервно прошелся по веранде:
- Как бы узнать наверняка, под колпаком мы или нет? - Он вдруг остановился напротив Анегина и неожиданно закончил: - Хорошо... Поговорим завтра. На трезвую голову...
Евгений Иванович с облегчением вздохнул:
- Другой разговор. А то развел панихиду...
...Как только он сел в машину, тут же достал из кармана пиджака плоскую бутылку с коньяком, отвинтил пробку и выдул одним махом все содержимое.
- Домой? - спросил Берестов.
- Погреться возле Нади потянуло? - добродушно усмехнулся Анегин и, не дождавшись ответа, скомандовал: - Поехали в сторону Степного. Потом скажу, где свернуть...
Буквально через несколько минут шофер увидел, что Евгений Иванович сильно захмелел.
- Гуднем с тобой! - похлопал он по плечу Виктора. - Сегодня без баб... Но это иногда тоже хорошо... - И вдруг со вздохом сказал: - Не понимаю я тебя, Витюня. Вокруг столько канашек - цмак! - поцеловал он кончики пальцев. - И чего ты прилепился к Надьке? Баба, да еще с довеском...
- Не надо, Евгений Иванович, - попросил Берестов.
- А-а, понял, понял! Любовь, как говорится, зла!.. А ты гордый! Я люблю гордых... - У Анегина заплетался язык. - Извини, Витюня, что мы тебя того... Помяли немного... Кто знал?
- Вы о чем?
- Ну, за виноград... Понимаешь, надо всех держать во! - он показал сжатый кулак и хихикнул: - Небось когда поступал на работу, писал, что родился в мае?
- Ну да... - удивился Берестов.
- Скажи, кто научил? - шутливо погрозил Анегин пальцем.
- Я на самом деле майский...
- Капочка майских обожает... У нее все по звездам рассчитано. Мартовских не берет. Ни-ни! Под знаком Марса родились, значит, воевать любят... Будут скандалить, писать в газеты...
- А при чем тут Капочка? - еще больше удивился Виктор.
- Племяш... Фадей Борисович у нее полностью в руках, - серьезно сказал Евгений Иванович. - А Капочка - в руках у нас... Этот Кеша хоть и чокнутый, а сдобненькое любит...
Анегин плотоядно облизнулся, замолчал. Постепенно голова его свесилась на грудь. И вдруг раздался долгий, с присвистом храп.
Берестов тронул его за плечо:
- Куда везти, Евгений Иванович?
- Двадцать третий километр, после столбика налево... Там огоньки... Хутор... Дядя Кондрат...
И Анегин отключился.
"Волга" мчалась по пустынному шоссе. Виктор всматривался в пролетавшие назад указатели километров, боясь пропустить нужный.
За двадцать третьим действительно был поворот. Проехали еще километров пять, прежде чем показалось несколько огней. Виктор остановил машину у темнеющего в ночи высокого забора. И не успел разбудить своего пассажира, как скрипнули ворота. В свете фар появился невысокий, щуплый, прихрамывающий мужичишко, с огромными усами, в галифе и сапогах. Он заглянул в машину и, увидев Анегина, стал деловито открывать ворота. Видимо, такие наезды были в порядке вещей.
Виктор заехал в большой двор, обрамленный тополями. Фары осветили продолговатое здание с маленькими окнами у самой крыши и рядом - ладную хатку с побеленными стенами и кровлей из толя.
- Дядя Кондрат, - представился мужичок Берестову. - Ну-ка, подмогни...
Виктор хотел было вытащить из машины Анегина, но тот неожиданно открыл глаза.
- Знакомсь, - указал он на дядю Кондрата. - Мой родич. Гроза ипподромов. Одесса, Ростов, Пятигорск... - И, отодвинув в сторону "грозу ипподромов", сам выбрался из машины.
Нетвердо ступая, Анегин зашагал к хате, махнув Берестову: мол, айда за мной.
Дядя Кондрат двинулся за ними, покрякивая и пуша рукой усы.
То, что он наездник, можно было и не сообщать. Первая комната, куда они попали из сеней, была заставлена и увешана спортивными кубками, вымпелами, фотографиями, картинами и скульптурами с изображением лошадей.
Анегин, покачиваясь, остановился у снимка, где дядя Кондрат был сфотографирован рядом с великолепным конем и с уздечкой в руках.
- Бергамот, - указал Евгений Иванович на красавца скакуна. И объявил: - Я сейчас... Надо сполоснуть физиономию...
Он исчез за дверью.
- А это? - обратил внимание Виктор на фотографию красивой лошади, серой, в яблоках.
- Мой любимец! - с гордостью сказал дядя Кондрат. - Чистокровная арабская. Настоящий стандардберд*... - Он вдруг спохватился: - Заговорил я тебя... Звать-то как?
_______________
* С т а н д а р д б е р д - породистый, выведенный по образцу
(англ.).
- Виктор, - представился шофер.
- А соловья баснями не кормят...
- И не поят... - подхватил появившийся в комнате Анегин.
Волосы и рубашка у него были мокрые, но походка стала более уверенной. Он предложил спуститься куда-то вниз по винтовой лестнице.
Берестов ожидал увидеть мрачный погребок, но его буквально ослепил роскошный зал, отделанный светлым деревом и нержавейкой. В потолок были вделаны красивые светильники. Посреди помещения стоял овальный стол, окруженный стульями с высокими резными спинками. Вдоль одной стены сиял металлическими полками и зеркалами бар, весь уставленный импортными бутылками.
- Садись, - величественно указал Анегин Виктору на стул и пошел к холодильнику - огромному "Розенлеву".
- Ну и красотища! - не удержавшись, воскликнул Берестов, обозревая подземное чудо.
- Унутрия-матушка, все она! - щурился от яркого света дядя Кондрат.
- Кто-кто? - не понял Виктор.
- Унутрия, говорю... Крыса такая большая. Третий год ее развожу... За шкурку-то до полсотни дают... Раньше, правда, морока была. Сам расти, сам забивай, сам шкуру выделывай... А теперь потребкооперация принимает унутрию живьем. Шкурки - на шапки и воротники, а мясо - в торговлю...