– Как это благородно! Спасти талисман своего корабля, – произнёс лютенец и, глядя на непонятную фигурку, удивлённо спросил: – Что это?
– Божество, даровавшее нам победу! – торжественно произнёс Глантэн и скривился, он, как и многие, был ранен, и последние действия не прошли даром – у капитана открылось кровотечение. Лютенец, офицер линкора, один из немногих уцелевших из экипажа захваченного альбионцами корабля, с пониманием кивнул: моряки – суеверный народ и к подобным талисманам относятся очень серьёзно, а в том, что фигурка странного зверя – амулет корабля, лютенец не сомневался. И то, что именно этот талисман помог более слабому кораблю, вернее, его экипажу, одержать победу над более сильным, приписывал именно наличию такого корабельного амулета. Этот лютенец и ещё с десяток моряков, после гибели большинства офицеров, сдались Таисе. Атака этого щуплого юноши, даже на фоне отчаянной храбрости остальных альбионцев, выглядела очень впечатляюще. Его не остановила половина абордажной команды, собравшаяся у мостика вокруг помощника капитана, этот паренёк сам положил всех и отказавшегося сдаться помощника, который, оставшись один, бросился на маленького альбионца, замахнувшись саблей. Этот уцелевший офицер линкора и ещё несколько лютенцев предпочли принять предложения этого лейтенанта – сдаться. Тем более что условия были весьма почётные: оружие офицеру оставили, пусть это и был кортик, клинок, скорее церемониальный, а не боевой, но всё же… Почётный плен лучше самой геройской смерти, тем более что о ней никто не узнает. К тому же войны как таковой между Альбионом и Лютецией не было, весьма возможно, что данный инцидент правительство может трактовать как самодеятельность адмирала, командующего эскадрой, а поскольку он погиб при невыясненных обстоятельствах, то крайними могут сделать тех, кто геройски погиб – выжившие оправдаются тем, что выполняли приказ.
«Неустрашимый» скрылся под водой, и не сумевший сдержать слёзы капитан Глантэн приказал убрать часть парусов. Эту команду было непросто выполнить, так как большинство матросов фрегата были ранены, впрочем, лютенцы им помогали. Лютецкие транспорты, те, что не смогли спастись бегством, сбились в кучу, там же были два повреждённых линкора.
– Они хотя и повреждены, но пушки сохранили, пусть они утратили возможность маневрирования, но как плавучие батареи довольно сильны, – утвердительно сказал капитан Глантэн и добавил: – Мы не сможем им противостоять, нас слишком мало осталось – чтоб маневрировать и вести огонь.
– Так почему мы остаемся? Почему бы нам не скрыться? – спросил Франо.
– Они-то не знают о нашем незавидном, даже бедственном, положении, – усмехнулся Глантэн и, показав на альбионский флаг, развивающийся над захваченным линкором, поморщившись, видно, ранение давало себя знать, продолжил: – Они видят, что корабль захвачен, следовательно, его пушки могут стрелять в бывших его товарищей, этакое психологическое давление, понятно?
Франо кивнул и занялся парусами, потому как в дрейф, подобно лютенцам, решили не ложиться. Таиса пошла к пушкам, чтоб хоть несколько из них приготовить к стрельбе, для создания видимости боеспособности корабля. Лютенец, сам артиллерийский офицер, составил ей компанию, наблюдая за действиями Таисы, которая с помощью трёх матросов заряжала пушки, спросил:
– Вы собираетесь вступить в бой?
– Ну что вы, только создать видимость того, что мы можем это сделать, – ответила Таиса и, усмехнувшись, показала на один из уцелевших малых боевых кораблей, приближающийся к захваченному линкору: – Хотя прицельно выстрелить из нескольких пушек я смогу. Хотите пари? Я собью мачту этому нахально себя ведущему кораблику. Лютенец недоверчиво покачал головой – расстояние было слишком велико, в сам корабль попасть ещё можно было, но вот сбить мачту… Таиса навела пушку и дёрнула за спусковую скобу – грохот выстрела и молчание альбионцев, вызванное этим выстрелом, сменилось восторженными криками. Ядро срезало грот-мачту брига у самой палубы!
– Это невозможно! – выдохнул лютенец, а подошедший Франо похлопал Таису по плечу:
– Что касается пушек, то для Талиаса невозможного нет!
Линкор с гордым именем «Разящая молния», захваченный альбионцами, преграждал путь лютенцам к Артарике двое суток, те, потеряв боевые корабли, не решались продолжать движение к Восточному континенту и на рассвете третьего дня взяли курс на восток. Такая вот была несуразность в названиях, чтоб попасть из Северного континента на Восточный, надо было плыть на запад. Капитан Глантэн отдал команду лечь в дрейф, давая отдых измученной команде. Для управления таким большим кораблём людей было мало, да и некоторые из них были ранены. Несколько тяжелораненых за эти двое суток умерли и были похоронены в море, Глантэн сам прочёл полагающуюся по этому случаю молитву, так как падре Иглоссон тоже погиб. К счастью, судовой врач уцелел и теперь пытался совместно с лютецким коллегой, тоже оставшимся в живых, лечить раненых, не делая разницы между своими и бывшими противниками. К Таисе, по обыкновению, находящейся у пушек, пришёл прихрамывающий матрос и сообщил, что её хотят видеть в лазарете – лейтенант Доугберри очень плох и хочет попрощаться со своим товарищем.
Таиса смотрела на бледного лейтенанта-пехотинца: на его губах пузырилась кровь, видно было, что он не жилец – рана была смертельной. Судовой врач постоял рядом и отошёл к другим раненым, он понимал, что ничем не сможет помочь уже потерявшему сознание Доугберри. Таиса воровато оглянулась и положила обе руки на забинтованную грудь своего товарища. С точки зрения медицины Доугберри был безнадёжен, но он был ещё живой! Значит, не всё потеряно! Таиса напряглась, и на лбу выступил пот, всё-таки такие действия требовали намного больше затрат, чем швыряние огненными шарами и коррекция траектории полёта ядер. К тому же нигде поблизости не было источника, а внутренний резерв Таисы ещё не восстановился после воздействия на аномальный переход. Таиса убрала руки, а Доугберри открыл глаза и хрипло произнёс:
– Прощай, Талиас, ты хороший друг, ты…
– Я рад это слышать и надеюсь это ещё раз услышать за кружечкой доброго эля, когда вернёмся в Норлум, – подмигнула Таиса и спросила, легонько похлопав по перебинтованной груди Доугбери: – Как себя чувствуешь? Болит?
– Таль! Что ты делаешь? – воскликнул подошедший Франо, его тоже позвали, но он задержался.
– Да вот, хочу объяснить этому симулянту, что надо заняться делом. А он, видишь? Валяется, умирающего изображает.
Услышав такое заявление своего товарища, возмутившийся Доугберри даже сел на койке. Сделал он это очень резко и сразу испугался, малейшие движения раньше у него вызывали боль, но прислушавшись к своим ощущениям, лейтенант растерянно сообщил:
