и предложил: не желает ли господин капитан видеть одних знакомых ему, лейтенанту, девиц, находившихся тогда в Москве? Коли понравится из них которая, то он, Давыдов, по дружбе готов охотно взять на себя комиссию и посватать.
— ...А ежели не придет ни одна по мыслям, то так тому и быть. И дела мы никакого не начнем. Поедем, поглядим...
— Посмотреть — не диковинка, — уклончиво отвечал Федор. — Только чтоб без всякого наперед сватанья. Хотя кое об чем узнать все же желательно: и кто оне таковы, и как богаты?..
Соймонов не искал себе невесты по богатству. Но и вовсе бесприданницу брать ему не хотелось. Собственный достаток, расстроенный более чем десятилетним отсутствием хозяйской руки, был невелик. И потому, раздумывая о женитьбе, он считал, что хорошо бы, когда невеста попалась такая, что «был бы мужнин обед, ну а уж ужин — женин»...
— Все так, — отвечал Давыдов, — но чем сто раз слушать, лучше раз увидеть самому. Вели-ка заложить санки, да и поедем к ним, в собственный их дом. Мне они не токмо знакомы, но несколько и сродни... Только ты не подумай, чтоб я тут имел какое пристрастие. Сего ты от меня не опасайся. Полюбится ли тебе какая из сестер — твое дело. А для уверенности, чтоб лучше было их посмотреть, поедем не предуведомляя, чтобы застать врасплох...
— Да удобно ли так-то?
— Отчего не удобно? Я скажу, что вместе с тобою ездил по городу, и как давно с ними не виделся, то вздумал заехать и уговорил тебя сделать мне компанию.
— Ну ин ладно! — согласился Федор. — Удастся — квас, а не удастся — кислы щи будут.
И, не отлагая дела вдаль, скоро уже оба мчали в легких санках по московским улицам, направляясь где по берегу, а где и по льду Москвы-реки в сторону Спасской заставы, к усадьбе генерала от инфантерии Николая Ивановича Каменского, родного дяди Александра Давыдова.
Надо сказать, что уже один вид дома не обещал им ничего хорошего. Был он стар и ветх, совсем погребен под сугробами снега, который никто из дворни и не думал расчищать, довольствуясь протоптанными дорожками, обильно изукрашенными желтыми потеками. Их провели в потемневшую от времени залу, в которой и свету было чуть и убранство — наипростейшее. Когда глаза малость привыкли к темноте, сыскался и хозяин, лежавший в расслаблении на лавке. Приезду гостей старик был рад. Пока шел разговор, Федор нет-нет, а и посматривал, постреливал глазами по темным углам, в поисках главных объектов своего интереса. Но лишь через долгое время насилу усмотрел их, сидящих рядом у противоположной стены на лавке в нарочитом отдалении: темные платья, опущенные лица. Сколько ни напрягал он зрения, ни в одной из сестер не нашел того, что заставило бы хоть дрогнуть его сердце. Более того, и в самой-то лучшенькой было нечто такое, что не только не мог он назвать прелестью юного существа, но что, скорее наоборот, отвращало его от навязанных смотрин. Да и хозяева вели себя принужденно. А уж небогатое состояние самого дома и имения бывшего генерала словно понуждало его поскорее вырваться на волю. И потому, мигнув товарищу своему, а потом и ткнувши его, словно невзначай, в бок, понудил он того поспешить окончанием визита.
Уже в санях, едва выехали за ворота, Давыдов спросил:
— Показались ли тебе, Федор Иванович, девушки?
— Да что, братец, говорить, девушки изрядные, да что-то ни одна не пришлася мне как-то по мыслям. Даже и лучшенькая из них, Анна-то Николаевна, вселяла в меня какое-то непреоборимое отвращение. Видно, уж судьба ее не мне, а кому другому назначила.
— Это я и сам в тебе заприметил. А еще, как раз в то время, когда ты выходил вон, успел я с дядею словца два о тебе и о приданом перемолвить. И узнал, что хоть ты ему и полюбился очень и он охотно отдал бы за тебя любую из своих дочерей замуж, но приданого за ними так-то мало, что я сам ужаснулся и бранил себя за то, что и привозил тебя сюды. Но теперь, слава Богу, и они тебе не понравились, и мы можем сие дело оставить.
В то же время, в связи с намерением жениться, предпринял Федор Иванович еще одну заботу — задумал перестроить старый дом свой в Москве, который тоже был уже ветх и староманерен. Он сыскал добрых мастеровых мужиков и заготовил красного лесу для пристроек. А с приходом весны и стали плотники прорубать стены и проваливать где новые двери, где места под печи... Соседи с неодобрением глядели на отважное предприятие: рушить отчий дом — есть ли смертный грех более тяжкий для человека? Но когда через некоторое время на месте бывшей развалюхи поднялися веселые покойцы со светлыми горницами, в которых никому бы и из на́больших людей жить не зазорно, задумались да зачесали в головах своих...
5
Однако играть — не устать, не ушло бы дело! Ведь задумано было все сие в рассуждении скорой женитьбы. А за хлопотами да за делами недоставало все времени доглядеть невесту. Знакомства у Соймонова были довольно обширные, но как-то все не получалось, чтобы ему часто бывать в тех домах, где были взрослые девицы на выданье. Да и не подходили по его мыслям те, которых он знал. Одни — слишком против него оказывались богаты, о тех ему и помышлять не стоило. Другие, напротив того, чересчур бедны. Были среди них, конечно, как не быть, изрядные девушки, но то молоды и малы, о других говаривали, что-де привержены они слишком к светской жизни. А то такие, что вовсе не имели никакого воспитания, — с ними живучи, книжному человеку и слова-то перемолвить не о чем. А Федор Иванович был человеком образованным и к наукам великую склонность имел.
Случилось, вскоре после масленицы приехал к Федору на двор человек в незнакомой ливрее и, взошед в палаты, поклонился от Александра Львовича Нарышкина и супруги его с извещением, что-де они приехали в Москву из деревни и пробудут здесь до Пасхи. Обрадованный Федор Иванович тут же велел передать благодарность за уведомление и что он непременно побывает у Александра Львовича, засвидетельствует свое почтение. Он был действительно рад возвращению опального родственника, пострадавшего в свое
