28 июня 1953 года, Танжер
У меня три жизни. С П. и детьми я соблюдаю приличия. Правила придуманы для ограниченных умов. Я мягок и почти весел, тогда как моя грудь готова лопнуть от подавляемой внутренней зевоты. Я смотрю на П., идеальную мать, и удивляюсь, как она вообще могла быть моей музой. У меня есть своя жизнь в мастерской. Работа продолжается. Танжерские пейзажи эволюционировали. Необъятные багровые небеса истекают кровью на огромный черный континент, а между ними втиснута конечная цивилизация. Работа прерывается потоком мальчишек, забегающих, чтобы заработать несколько песет. Моя третья жизнь — с М., моей собеседницей и растлительницей.
23 октября 1953 года, Танжер
Ч.Б. пригласил меня и П. на вечер к Б.Х. Мне не нравится подобное просачивание одной жизни в другую. Мы отправились во дворец Сиди Хосни и, как обычно, поджидали хозяйку среди ее сказочной роскоши. П. скучала, Ч.Б. увел ее и, будучи мужчиной что надо, сумел очаровать даже своим ломаным испанским. Б.Х. появилась, когда я уже собрался предложить уйти. Хозяйка постепенно приближалась к нам, обходя гостей, а при виде П. загорелась какой-то идеей. Она повела нас в комнату, охраняемую дылдой нубийцем, и только тут я вспомнил, что ничего не сказал П. о продаже рисунка. Б.Х. подвела ее прямо к моему шедевру, висевшему на почетном месте рядом с Пикассо. П. вздрогнула, словно увидела, что кого-то из ее детей ударили. По брошенному на меня зеленому взгляду я понял, что она считает это предательством. Б.Х., которая уже успела выпить, ничего не заметила, а Ч.Б. догадался увести нас. По дороге домой П. молчала, только ее каблучки поцокивали по булыжникам касбы. Я тащился сзади, как нищий, которому отказали в нескольких монетках.
19 февраля 1954 года, Танжер
Р. уехал в Рабат и Фес для переговоров с французской и марокканской администрацией. Он предлагал мне присоединиться к нему, но я работаю над несколькими большими абстрактными полотнами, которые, надеюсь, позволят мне подняться над тем, что М. называет «списком именитых художников второй величины». Она хочет, чтобы мое имя стояло в одном ряду с такими заатлантическими именами, как Джексон Поллок, Марк Ротко и Биллем де Кунинг. Она считает мою пейзажную живопись не менее выразительной, чем у Ротко. Я смотрю на картины Ротко и понимаю, что у него другой подход к его теме. Он ищет в ней высокий, духовный элемент, а я тяготею к тьме и упадку.
3 марта 1954 года, Танжер
Р. вернулся из своей поездки страшно довольный: чиновники его обнадежили. Он встревожил меня заявлением, что заключил какую-то сделку с марокканцами. Я предупредил его, что марокканцы очень себе на уме — они способны обвести вокруг пальца даже самого прожженного ловкача. Он отверг такую возможность и велел мне не беспокоиться. Меня это никаким боком не коснется.
18 июня 1954 года, Танжер
Однажды днем я забежал к себе домой и очень удивился, не застав там П. Дети играли во дворике. Пако изображал тореро, а его маленькая сестренка — быка. Он лихо крутил в воздухе своей рубахой, а малышка путалась в ней и, выпутавшись, визжала от восторга. Понятия не имею, как возникла эта забава, потому что Пако никогда не видел боя быков. Я от них отдалился. Но где же все-таки была П.? Никто этого не знал. Я повозился с детьми, сыграв для Пако роль toro, с которым сладить чуть потруднее. Я поразился тому, насколько ловко он обращается с рубашкой, и в какой-то степени понял ликование Мануэлы. Однако мне это быстро наскучило, и я вернулся в свою мастерскую.
20 декабря 1954 года, Танжер
Мы чудом избежали полного краха. Цены на недвижимость рухнули. Всеобщие надежды на то, что Танжер превратится в африканское Монако, улетучились. Р. мгновенно изъял из оборота весь свой капитал, и мы полетели в Швейцарию, где он открыл счет на мое имя и положил на него фантастическую сумму — 85 ООО долларов, львиную долю той прибыли, которую принесло мне наше десятилетнее партнерство. Я спорить не стал, и мы устроили праздничный ужин. Это конец целой эпохи. Теперь у Р. собственный путь в бизнесе. В конце трапезы мы обнялись.
17 мая 1955 года, Танжер
В кои-то веки П. явилась ко мне в мастерскую. Она провела здесь три дня, и каждый день после обеда мы занимались любовью. М. уехала в Париж со своим мужем, и только один случайный мальчик постучал в дверь; пришлось отослать его прочь с компенсацией. Я был озадачен ее внезапной пылкостью, но в конце концов сообразил, что в отсутствие М. больше времени проводил с семьей и опять принят в ее лоно.
После ухода П. я лежал под присобранной противомоскитной сеткой, и ее текучая кисея навела меня на мысль о родах, об отходящих водах. Не подбили ли меня на зачатие еще одного ребенка? — подумалось мне.
11 июля 1955 года, Танжер
Бывает же, чтобы все так сходилось. Сегодня мне исполнилось сорок лет. П. сообщила мне, что я снова буду отцом. Р. положил на мой счет еще 25 ООО долларов, и наша компания официально перестала существовать. Муж М. попросил о разводе и готов откупиться солидной суммой (причина — двадцатидвухлетняя девица из Техаса). Я отказался от абстракций и вернулся к формам. Возможно, меня подвиг на это де Кунинг, совершивший рывок от хаотических нагромождений «Ямы» к «Женщинам». А может, и нет. Может, я просто гонюсь за мечтой Ч.Б., да и своей собственной. Я работал, пока не начало смеркаться. Собираюсь пойти поужинать с семьей. Внутри ничего, кроме отчаяния.
1 ноября 1955 года, Танжер
В прошлом месяце султану Мухаммеду V разрешили вернуться из ссылки на Мадагаскаре, куда французы отправили его три года тому назад. Он должен вот-вот прибыть. Это начало конца, хотя по иммигрантам этого не скажешь. Земля под ними горит, а им наплевать — они веселятся. Я горю желанием свидеться с М., которая уже несколько месяцев занимается своим разводом. Всех нас истребит огонь.
12 января 1956 года, Танжер
Еще один сын, которого я решил назвать Хавьером. Это имя мне всегда нравилось и не имеет никакого отношения к семье. Впервые я смотрю на свое чадо и чувствую не то чтобы прилив отцовской любви, а безумную надежду. Почему-то этот младенец со сжатыми кулачками и крепко зажмуренными глазками преисполняет меня верой в то, что великие дела возможны. Он единственный светлячок в моей перевалившей через сорокалетний рубеж жизни.
28 июня 1956 года, Танжер
Я лежу под сеткой с Хавьером на груди. Пальчики его раскоряченных по-лягушачьи ножек упираются мне в живот. Моя ладонь накрывает всю его спинку. Он спит и время от времени бессознательно хватает губками мой сосок, проверяя, не окажется ли там немножко молока. Как быстро в наши жизни входит разочарование!
Когда я работаю, он лежит на одеяле. Я подробно рассказываю ему о картинах, о замыслах, о влияниях. Он медленно сдвигает и раздвигает ладошки и ступни, будто беззвучно мне аплодируя. Я смотрю на него и чувствую, что даю трещину. Его мягкое крошечное тельце, его большие карие глаза, его покрытая пушком голова — все это соединяется в натиске, и, словно поддетый всунутым между ребер зубилом, я распахиваюсь.
