Это продолжалось очень недолго — прибыли охранники с медиком, Мордикею сделали укол, и он затих.
— Теперь вы должны на некоторое время оставить его, — сказал старший охранник.
— Здесь есть кое-что, что мне предложено взять с собой. Если вы подождете всего секунду…
Я подошел к рабочему столу хозяина и нашел папку с грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», которую заметил, когда Мордикей раскрывал атлас. Старший охранник посмотрел на папку с сомнением.
— Вы имеете право брать это? — спросил он.
— Это его собственный рассказ, — объяснил я, вытаскивая отпечатанные на пишущей машинке страницы из папки и показывая ему название — «Портрет Помпонианца». — Он просил прочитать его.
Охранник отвел взгляд от машинописных страниц:
— Хорошо, хорошо. Но, ради Христа, не показывайте это мне!
После этого я оставил его с медиком и другими охранниками. Почему, когда бы я ни поговорил с Мордикеем, у меня сразу после расставания возникает чувство, будто я срезался на важном экзамене?
Позднее:
Записка от Мордикея. Он заявляет, что никогда не чувствовал себя лучше.
17 июня
Большое удовольствие и, соответственно, огромная боль (единственная метафора, которая приходит на ум, — какая-то она уныло заднепроходная), когда вживаешься (та же метафора стыдливо продолжает портить воздух) в новое для себя творчество. Удивительное это слово «творчество».
Недавнее вторжение Луи II на эти страницы может свидетельствовать в его пользу в одном отношении: оно позволило мне (скорее, заставило меня) взглянуть на свою прошлую работу более трезво, осознать, насколько показной в целом она была… и есть. Должен добавить, что- в это самоотречение я включаю и недавнее громоиз-вержение бахвальства «Гейродула».
К тому же, помимо реально находящегося в работе, у меня есть проблески чего-то большего — моего собственного Magnum Opus, возможно отчасти внушенного вчерашним богохульством Мордикея…
Прочитал «Портрет Помпонианца», который лучше, чем я ожидал, но оставляет ощущение разочарованного любопытства. Думаю, это оттого, что повествование такое выверенное, общий план так детализирован, язык такой изысканно-красивый, что это меня рассердило. Я надеялся на cri de coeur[52]*, на слово-действие художника-абстракциониста, на тайный проблеск портрета самого Мордикея Вашингтона. А такой «Портрет» вполне мог бы написать Р.Л.Стивенсон под пару своему «Приюту на ночь» (если не считать, что 40 000 слов приближают рассказ к роману).
Стоит кратко пересказать его содержание, тем более что сегодня мне нечем заполнять дневник, кроме обрывков из приходящих на ум каламбуров (игры слов, приветов от Джеймса Джойса). Это как-никак в русле факторийности:
«Портрет» открывается слезливой картинкой в монастыре Руж-Клойт, где братья-монахи лечат сумасшедшего ван дер Гоэса от «воспаления разума». Средства их лечения попеременно то деликатно нежные, то отвратительно жестокие, но одинаково неэффективные. Ван дер Гоэс умирает в припадке ужаса перед неизбежностью проклятия.
Ночью после похорон (церемония погребения описана изумительно) приходит незнакомец, откапывает гроб, открывает его и снова вдыхает в покойника жизнь. Мы узнаем, что Хуго продал душу в обмен на (1) путешествие по всему итальянскому полуострову с целью увидеть великие произведения Мазаччо, Уччелло, Пьеро делла Франческо и др. — известные во Фландрии только по описаниям или гравюрам, и (2) три года наивысшего художественного мастерства. Он одержим стремлением не только превзойти мастеров Севера и Юга, но соперничать в творчестве даже с Всемогущим.
Основное содержание рассказа относится к посещениям ван дер Гоэсом Милана (есть короткая, но очень убедительная сцена его встречи с молодым Леонардо да Винчи), Сиены и Флоренции. Есть долгие споры между Хуго, его дьявольским спутником и другими художниками того времени о природе и целях искусства. Изначальный тезис ван дер Гоэса заключается в одном общем положении: искусство должно быть зеркалом действительности. Он не может решить, как этого лучше добиваться — то ли посредством микроскопического толкования и подобных драгоценностям тонов фламандской школы, то ли за счет итальянского мастерства передачи пространства и пластичности форм. Однако постепенно, по мере того как он овладевает обещанным ему мастерством и достигает синтеза этих двух стилей, его интерес переходит от зеркальности отражения реальности к ее подчинению (не без подстрекательства дьявола) искусству. Происходит метаморфоза превращения искусства в магию.
Только на вершине творчества (когда близится к концу третий год его высшего мастерства), работая над портретом, вынесенным в название рассказа, он достигает своей сверхъестественной цели, но даже после того, как дьявол утаскивает его в ад, читатель остается в недоумении, является ли развязка рассказа следствием чародейства Хуго или всего лишь коварством дьявола.
Скорее всего, здесь ощущаются отголоски романа Фауста — Маргариты, проходящего красной нитью через общий план рассказа. Я с удовольствием посмеялся над описанием героини: моделью для нее, по крайней мере во всем, что касается внешности, послужила доктор Эй-ми Баск. Нет ничего удивительного, что в попытке представить дело, как роман, рассказ потерпел полное фиаско!
В порядке заключения: Книга мне понравилась; думаю, каждому, кто любит книги о художниках и дьявольщине, она бы тоже понравилась.
Позднее:
Кроме лишь часового перерыва на обед, который я откушал вместе с другими заключенными в общей столовой (своего шеф-повара они, должно быть, позаимствовали у Кунард-Лайн!), весь день и половину ночи я работаю… над «чем-то большим», проблески которого появились у меня днем раньше. Это драма, мой девический порыв в этом жанре, и если полная скорость есть признак наличия у нее достоинств, то она должна стать чем-то удивительным: я закончил предварительный набросок половины первого акта! Мне чуть ли не страшно обнародовать ее название. Какая-то часть меня все еще отшатывается от того, чем я занимаюсь, подобно тому, как Бодлер перед копией «Завтрака обнаженной», другая же тяжело дышит от переполняющей ее наглости решиться на это. Такие вот танталовы муки! Теперь, как я понимаю, мне необходимо открыться либо замолчать:
АУШВИТЦ
КомедияДолжно быть, Мордикеево «воспаление разума» заразительно. Ангелы и провозвестники благодати, охраните меня! Я чувствую себя одержимым!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
