— Уверена, что видела такого! — возразила она, смеясь. — Как насчет того толстого мужчины, который курил огромную сигару на приеме прессы только что? Могу поклясться, что в свое время он продал несколько секретов.
— Это, моя дорогая, не ведающая истины Даная, был один из самых уважаемых в стране сенаторов, — ответил Вик, подталкивая ее впереди себя в уже заполненную народом комнату, где проходил прием в честь балетной труппы с какого-то острова, которая не так давно чуть не привела к падению президента. Схватив пару бокалов с подноса проходящего мимо официанта, он ловко проманеврировал с ними до тихого места у окна и, вздохнув, передал ей шампанское.
— Это, моя дорогая, не ведающая истины Даная, был один из самых уважаемых в стране сенаторов, — ответил Вик, подталкивая ее впереди себя в уже заполненную народом комнату, где проходил прием в честь балетной труппы с какого-то острова, которая не так давно чуть не привела к падению президента. Схватив пару бокалов с подноса проходящего мимо официанта, он ловко проманеврировал с ними до тихого места у окна и, вздохнув, передал ей шампанское. — Бог знает, почему я здесь, — пробормотал он.
— Я думаю, ты знаешь почему, — ответила она, ее глаза встретили его глубокий, только ей предназначенный взгляд.
— Ты права, Бог, конечно, знает, почему я здесь. Потому что я люблю тебя.
Она плеснула шампанским на его рубашку и посмотрела на него.
— Скажи это еще раз, Вик Ломбарди, — потребовала она, — просто скажи это еще раз… медленно и четко.
— Я… люблю… тебя… Даная… Лоренс, — повторил он так громко и четко, что люди обернулись, чтобы посмотреть и улыбнуться. — Даже если ты выльешь на меня все шампанское.
— Извини… извини… о, я хотела сказать, ты уверен?
— Конечно, я убежден в этом, — удивленно ответил он. — Почему ты об этом спрашиваешь?
— Дело в том… ну, никто никогда не влюблялся в меня, — призналась она.
Действительно ли она имела это в виду? — с нежностью думал Вик. Вот она, жесткая манхэттенская девчонка, грустно рассказывающая ему, что никто никогда не любил ее. Боже, он хотел обнять ее здесь и сейчас же, сказать ей, что все в порядке.
— Давай уйдем отсюда, — сказал он, схватив ее за руку. — Я хочу побыть с тобой наедине. Боже, как я скучаю по нашему острову…
— И по нашему коттеджу, и лунному свету, бегущему по пляжу, — шептала она, в то время как он тащил ее сквозь толпу.
— Я так много думал о тебе, так скучал по тебе. Отель «Фор сизнз», — сказал Вик шоферу, — и мы спешим.
* * *
Иx апартаменты были роскошны и полны цветов, и их ожидала кровать королевских размеров, а они так сильно хотели друг друга. И снова Даная забылась в его объятиях, утонув в чувствах и ощущениях, о которых она не подозревала. Они занимались любовью торопливо, с каким-то отчаянием, будто боялись, что больше никогда не представится возможности побыть вместе. Но они будут вместе, думала она, конечно, они будут вместе. Эхо слишком сильно, чтобы быть просто приключением, конечно, это не может закончиться после нескольких дней, украденных и проведенных в Вашингтоне, дней, вырванных у обязанностей и повседневной реальной жизни.
— Я тоже люблю тебя, — шептала она, сплетаясь с его телом. — Не покидай меня.
* * *
Даная перевесила камеру с одного обнаженного плеча на другое, потому что на коже уже появилось красноватое пятно. Вечернее платье от Сен-Лорана с облегающим корсажем из шелка и бархата без бретелек и белая пышная юбка из тафты были, безусловно, блистательны, но не оставляли места, куда можно повесить камеру, чтобы это не выглядело неуместно. На самом деле после четырех дней водоворота социальной и политической жизни Вашингтона она чувствовала себя не в своей тарелке. Она была вне единства звука и изображения, не было той глубины, слишком легковесна она была для серьезного мира.
— Я здесь никто, у меня нет влияния, — протестующе жаловалась она перед тем, как ехать на этот благотворительный бал в помощь Фонду спасения детей… или это был вечер друзей оперы? Она уже запуталась… — в моей родной стихии я — король.
— Королева, — поправил он.
— Женоненавистник, — ответила она. И на самом деле имела это в виду. Она чувствовала себя потерянной в Вашингтоне, словно ее талант не состоялся. Она ничего не замечала в коридорах реальной власти. А для нее власть всегда была реальным соблазном.
— Вот ты где! — воскликнул Вик. — Я потерял тебя в толпе.
— Просто сделала несколько снимков лиц, — пробормотала она, поднимая камеру.
— Те же старые, блестящие лица, — заметил он. — Они все те же, не так ли, Даная? И чтобы удовлетворить этих женщин, ты расшибаешься в лепешку?
— Это не так, — ответила она, яростно глядя на него. — Индустрия моды — одна из основных отраслей национальной экономики, и я помогаю поддерживать ее. Мои фотографии помогают продавать товары на миллионы долларов.
— Правильно, хорошо. Если это то, что делает тебя счастливой. Безусловно, в этом ты хороша, Даная. Могу поклясться, что ты продаешь больше моделей, чем кто-либо.
— Черт побери, — проговорила она сквозь зубы, — почему ты всегда стремишься уколоть меня?
Взяв ее за руку, он отвел ее в сторону от толпы.
— Потому что я думаю, что ты слишком талантлива для всего этого. Ты слишком сильная, слишком настоящая, чтобы оставаться в этом мире блеска навсегда. Тебе нужно расти, взрослеть, тебе нужно доказать самой себе, что ты способна на большее. А я знаю, что ты это можешь, Даная. Вот почему я все время пытаюсь уколоть тебя.
— А что ты предлагаешь мне сделать со всем этим? — спросила она зло. — Ты что думаешь, я откажусь от того, для чего работала, от всего, что зарабатывала? А я скажу тебе, что достаточно, Вик Ломбарди. в дюжину раз больше, чем зарабатываешь ты!
Вик холодно посмотрел на нее..
— Ты права, — сказал он наконец-то. — Ведь деньги мерило настоящего успеха в Америке. Хорошо, извини меня, Даная. Мне нужно работать. В конце концов, я должен зарабатывать себе на хлеб.
Повернувшись спиной, он исчез в элегантной толпе.
«Боже, — думала Даная, у нее заболела голова. — Что он хочет, чтобы я делала? Летела в Бейрут? Рисковала жизнью, как это делает он, делая снимки разрушенных домов и старых женщин в черных платьях? Я не примирилась с Брахманом, из кожи вон лезла все эти годы, чтобы добиться всего. Я хороша в том, что делаю, черт побери, все говорят, что я — лучшая в этом. Какого черта я здесь делаю?» С чувством вины она вспомнила съемки, которые отменила. Она рисковала карьерой из-за мужчины. И разве это не то, чего она клялась никогда не допускать?
