на парапет, он выхватил шпагу из ножен и приставил ее наконечник к горлу смотрителя:
— Мы все тут грешники, в том числе ты! Кто ты такой, чтобы предъявлять нам нелепые условия? Опусти цепь — или я проткну тебе глотку!
Отшельник поднял руки и развел их в стороны:
— Мое условие выполнено — ты, Лодермульх, продемонстрировал свою добродетель. Можете плыть дальше! Кроме того, так как ты воспользовался шпагой, чтобы защитить свою честь, я наделяю тебя волшебной мазью — будучи нанесена на лезвие клинка, она позволит тебе резать камень и сталь, как масло! Так что плывите дальше, пилигримы, и да принесет вам пользу ритуал очищения!
Приняв мазь, протянутую отшельником, Лодермульх вернулся на плот. Смотритель опустил цепь, и плот беспрепятственно проскользнул по протоке.
Гарстанг подошел к Лодермульху, чтобы высказать сдержанное одобрение. Тем не менее он предостерег провоста:
— В данном случае импульсивное — по сути дела, недисциплинированное — поведение послужило всем на пользу. Впредь, однако, в сходных обстоятельствах вам не помешало бы предварительно советоваться с товарищами, накопившими полезный опыт житейской мудрости, — со мной, с Казмайром, с Войнодом или с Субукьюлем.
Лодермульх безразлично хмыкнул:
— Как вам угодно — постольку, поскольку связанная с такими консультациями задержка не причинит мне никаких неудобств.
Гарстангу пришлось удовлетвориться этой сомнительной уступкой.
Другие паломники поглядывали на Лодермульха с неприязнью и старались держаться от него подальше, в связи с чем провост снова уселся в одиночестве в передней части плота.
Наступил вечер, Солнце постепенно зашло, и над рекой сгустился мрак. Когда снова наступило утро, оказалось, что Лодермульх пропал.
Этот факт вызвал всеобщее замешательство. Гарстанг расспрашивал спутников, но никто не смог как-либо объяснить таинственное исчезновение желтобородого провоста, и по поводу возможной причины его пропажи высказывались самые противоречивые предположения.
Странным образом, однако, отсутствие непопулярного Лодермульха не способствовало восстановлению первоначальной товарищеской и жизнерадостной атмосферы в отряде пилигримов. В дальнейшем каждый из паломников хранил угрюмое молчание, бросая по сторонам подозрительные взгляды; никто больше ни во что не играл, философские дебаты прекратились, и даже объявление Гарстанга о том, что до Эрзе-Дамата осталось не больше дня плавания, не было встречено с заметным энтузиазмом.
3
Эрзе-Дамат
В последний вечер на плоту между паломниками возобновилось какое-то подобие дружелюбия. Толкователь Витц пропел несколько вокальных упражнений, а Кугель продемонстрировал танец вприсядку, типичный для рыбаков-омароловов из Кочика, где он провел молодость. Чтобы не остаться в долгу, Войнод выполнил несколько простых превращений, после чего показал окружающим маленькое серебряное кольцо и подозвал Гакста:
— Прикоснись к этому кольцу языком, приложи его ко лбу, а потом посмотри сквозь него.
— Я вижу процессию! — воскликнул Гакст, глядя в кольцо. — Мимо маршируют сотни, тысячи мужчин и женщин. Впереди идут мои родители, за ними — их родители. Но кто все остальные?
— Твои предки, — объяснил кудесник, — каждый в самом привычном для него наряде — вплоть до человекообразного гомункулуса, от которого все мы происходим.
Войнод забрал кольцо и вынул из поясной сумки тусклый сине-зеленый самоцвет.
— Теперь смотрите: я бросаю этот камень в воды Скамандера! — Кудесник подбросил самоцвет так, чтобы он, мелькнув дугой в воздухе, упал в реку и скрылся в ее темных глубинах. — А теперь мне достаточно протянуть руку, раскрыв ладонь, и камень вернется ко мне!
Действительно, собравшиеся вокруг паломники увидели, как блеснула в зареве костра взлетевшая из реки искорка, и камень опустился на ладонь Войнода.
— Обладатель такой драгоценности может никогда не опасаться нищеты! — сказал кудесник. — Само собой, за него не дадут много денег, но его можно продавать раз за разом различным покупателям… Что еще я могу вам показать? Может быть, вот этот небольшой амулет. Честно говоря, это эротический стимулятор, вызывающий сильные чувства у того, кто подвергается его сглазу. Пользоваться им следует очень осторожно, в связи с чем у меня, разумеется, есть незаменимый противодействующий талисман, изготовленный в форме бараньей головы по приказу императора Дальмазмия Нежного с тем, чтобы он никоим образом не злоупотреблял привязанностью ни одной из своих десяти тысяч любовниц… Что еще у меня есть? Вот волшебная палочка, мгновенно прикрепляющая любой предмет к другому. Я внимательно слежу за тем, чтобы она оставалась в чехле — того и гляди, штаны случайно прилипнут к ягодицам или палец — к сумке на поясе. Очень полезная вещь, находит самые различные применения. Что еще? Посмотрим, посмотрим… Да-да, конечно! Рог, отличающийся самым достопримечательным свойством. Будучи вложен в рот мертвеца, он заставляет умершего снова произнести двадцать его последних слов. Будучи вставлен в ухо мертвеца, он позволяет безжизненному мозгу воспринимать новую информацию… Что еще найдется в моей сумке? Ага, вот оно! Небольшое устройство, доставившее мне множество развлечений!
Войнод вынул куклу, разразившуюся декламацией отрывков героической поэмы, а затем пропевшую довольно-таки похабную песенку и обменявшуюся рядом остроумных замечаний с Кугелем — тот присел на корточках поближе к кудеснику и с напряженным вниманием наблюдал за его фокусами.
Войнод устал наконец давать представление, и паломники стали один за другим готовиться ко сну.
Кугель лежал с открытыми глазами, подложив руки под голову, глядя в звездное небо и размышляя о неожиданно богатой коллекции тавматургических инструментов и средств, принадлежавших Войноду.
Убедившись в том, что все заснули, он поднялся на ноги и внимательно рассмотрел фигуру спящего кудесника. Сумка Войнода была надежно застегнута, причем он положил ее под мышку — в полном соответствии с ожиданиями Кугеля. Направившись к небольшой кладовой, где пилигримы хранили запасы провизии, Кугель позаимствовал небольшое количество топленого сала, каковое он смешал с мукой, получив таким образом нечто вроде белой мази. Воспользовавшись куском картона, он изготовил маленькую коробочку и наполнил ее мазью. После этого он вернулся к своей подстилке и лег на нее.
Поутру Кугель позаботился о том, чтобы Войнод застал его, как бы случайно, за подозрительным занятием: Кугель смазывал лезвие своей шпаги приготовленной вчера белой мазью.
Войнод тут же пришел в ужас:
— Не может быть! Невероятно! Увы, бедняга Лодермульх!
Кугель приложил палец к губам и пробормотал:
— О чем вы говорите? Я всего лишь смазываю шпагу, чтобы она не ржавела.
Войнод, полный непреклонной решимости, отрицательно покачал головой:
— Теперь все ясно! Вы прикончили провоста, чтобы присвоить его имущество! Мне ничего не остается, как сообщить об этом вороловам в Эрзе-Дамате!
Кугель умоляюще протянул к нему руки:
— Не спешите с выводами! Вы заблуждаетесь — я ни в чем не виноват!
Войнод, человек высокий и смуглый, с лиловатыми мешками под глазами, длинным подбородком и узким лбом с пролысинами, предупреждающе поднял руку:
— Я никогда не
