наконец расплатился с киоскером, отошел в сторону и развернул первую страницу «Иль Мессаджеро». Испанец Карильо и итальянец Берлингуэр встретились в Риме, на встрече еврокоммунистов, этих изменников делу пролетариата… Министр судоходства обвиняется в том, что запустил руку в казну государства — а что еще можно ожидать от этих ублюдков из демохристиан?.. Правительство социалистов ведет переговоры с христианскими демократами… сплошные игры в слова… Банкир арестован за неуплату налогов… Что и говорить, все общество больно, поражено коррупцией, эта раковая опухоль захватила мир, с которым они сражаются. Потом он нашел несколько сообщений, которые наверняка обрадуют Франку, — об успехах их соратников по борьбе. Антонио де Лаурентис из Неаполя, один из лидеров НАП, «самый опасный», как было написано в заметке, отбывавший тюремное заключение в одной из самых неприступных тюрем на острове Фавиньяна, совершил побег. В Турине взрывом нанесены тяжелые увечья исполнительному директору «Фиата». В этом году это уже тридцать седьмой случай, а прошло только восемь месяцев с его начала.
Джанкарло сунул газеты под мышку и взглянул, наконец, через дорогу на здание почты. Франка придет в бешенство, если он заставит себя ждать! В этом месте очень сложно с парковкой. Совсем рядом с их «128-м» стояли две желтых «альфетты» и серый «альфасуд». Он даже подумал о том, как они будут выезжать. О господи, если их заперли, Франка здорово рассердится! Глядя поверх потока машин, несущихся по дороге, Джанкарло увидел, как Энрико выходит из дверей почты — как всегда, настороженный и внимательный. В двух шагах позади шла Франка, невозмутимая, спокойная. О боже, и эта женщина принадлежит ему! Походка ее была пружинистой, легкой, она не смотрела по сторонам.
Но вот что-то произошло. Все изменилось слишком быстро, он даже не успел ничего понять. Франка и Энрико уже отошли от дверей почты метров на пять. Вдруг двери трех машин, прилепившихся к их «Фиату», распахнулись и оттуда с криком выскочили несколько мужчин. Увидев в их руках оружие, Джанкарло все понял. Двое из них, с автоматами в руках, рванулись вперед и упали на землю. Энрико вывернул руку назад, быстро сунул ее под рубашку и выхватил спрятанный там пистолет.
Сквозь гул уличного движения Джанкарло расслышал пронзительный вопль обреченного Энрико, это был сигнал для Франки, похожий на крик самца, преградившего путь собакам, чтобы его лань успела скрыться в зарослях. Но она увидела и поняла безнадежность их положения быстрее, чем он. Едва Энрико успел вытащить свою «беретту», она уже приняла решение. Джанкарло видел, как она быстро наклонила голову, а потом проходящие машины скрыли ее от взгляда юноши. Когда он снова смог увидеть Франку, она уже лежала на земле с поднятыми за головой руками.
Энрико так больше и не видел ее, в свои последние минуты он верил, что его жертва была не напрасной. Это чувствовалось по тому, как он стрелял, как, сраженный пулями, корчась, лежал на асфальте и, еще не веря в начавшуюся агонию, пытался перевернуться со спины на живот. Мужчины с автоматами бежали вперед, все еще думая, что враг опасен, что он еще может ужалить. Изо рта Энрико выбежала струйка крови, две другие, более темные, вытекали из ран на груди; они слились вместе, а потом снова разошлись у его раздробленных пулями ног. Но жизнь еще теплилась в нем, рука скребла по грязи в поисках выпавшего пистолета. Вот над ним склонилось несколько мужчин, одетых в обычные спортивные куртки и джинсы, одни были небриты, другие вообще с бородами, третьи с длинными волосами, свисавшими до плеч. И для умиравшего Энрико, и для Джанкарло было ясно, что это за люди. Это были тайные агенты специального отряда по борьбе с терроризмом, так же преданные своему делу, такие же сильные и безжалостные, как и те, с кем они боролись. Раздался еще один выстрел, навеки остановивший неистовство ищущих рук Энрико.
Это напоминало казнь. Поганые свиньи, ублюдки!
Мужчина, стоявший рядом с Джанкарло, быстро перекрестился. Какая-то женщина согнулась в приступе тошноты. На той стороне дороги остановилась машина, и из нее выскочил священник. Двое мужчин, приставившие револьверы к голове Франки, закрыли ее от глаз Джанкарло.
Ужасная боль пронзила все тело юноши, руки его по-прежнему сжимали свернутые газеты, а не тянулись к оружию, сдавившему бедро. Он видел, что часть собравшейся толпы была поражена отвагой Энрико и тем, как он сопротивлялся до последней минуты жизни. Он не спрятался, а, стреляя, побежал вперед, потому что это была его работа, порученная ему Движением, — быть защитником Франки Тантардини. Но если и Джанкарло сделает сейчас то же самое, то будет точно так же лежать в компании с Энрико. Ноги его застыли на месте, руки были неподвижно опущены — он как бы стал частью тех, кто ждал конца представления.
Франку, совершенно не сопротивлявшуюся и безвольную, поставили на ноги и потащили в машину. Двое держали ее за руки, а третий шел впереди, намотав на руку пряди ее светлых волос. Он хотел ударить ее в голень, но не достал. Джанкарло понимал, что глаза Франки, хоть и были открыты, но ничего не видели, она была, как в тумане, все то время, что шла к открытой двери машины.
Увидела ли она его, того, кому покорилась прошлой ночью?
Увидит ли он ее еще хотя бы раз?
Ему хотелось дать ей какой-то знак, махнуть рукой, крикнуть, что он здесь, что он не бросил ее. Но разве мог он сделать это? Энрико уже мертв, а он, Джанкарло, жив и дышит, потому что отступил, отмежевался. Что же делать? В машине, увозившей Франку, уже застучал мотор. Когда они выезжали на проезжую часть улицы, в воздухе зазвучал хриплый сигнал сирены. Еще одна «альфетта» сопровождала их сзади. Выехав на дорогу, машины начали делать разворот. Они почти подъехали к тому месту, где стоял Джанкарло. Толпа вокруг нажимала, пытаясь получше разглядеть лицо женщины. Но они быстро отступили, когда в окне появилось лицо мужчины, державшего автомат. Выли сирены, гудели, моторы машин. Какое-то время они оставались в поле зрения Джанкарло, а потом он потерял их из виду из-за потока машин и подъехавшего автобуса.
Его затопило чувство стыда, он чувствовал огромную собственную вину за то, что случилось. Юноша медленно шел по тротуару, дважды он даже наткнулся на спешащих ему навстречу людей. Он боялся, что они обратят внимание на его волнение. Но все же он был достаточно осторожен, чтобы не бежать, а спокойно идти шагом, не пытаясь нигде спрягаться. Он делал это
