К тому времени Царицын уже переименовали в Сталинград; именем Сталина называли улицы‚ заводы, колхозы. Упоминания о Троцком и его делах исчезли со страниц книг‚ их вычеркивали из ранее написанных воспоминаний; советские историки даже написали историю Красной армии‚ не упомянув ее создателя‚ приписав всю заслугу "организатору великих побед Красной армии товарищу Сталину". Троцкий отметил в эмиграции: "Я не думаю‚ что во всей человеческой истории можно найти что-нибудь‚ хотя бы в отдаленной степени похожее на ту гигантскую фабрику лжи‚ которая организована Кремлем под руководством Сталина... Нужно‚ чтоб на определенную ложь был социальный спрос‚ чтоб она служила определенным социальным интересам".
Спрос на ложь оказался огромным. Сознательная‚ обдуманная‚ утвержденная в инстанциях ложь пронизывала исторические работы и экономические прогнозы‚ результаты опросов населения и нормы выработки передовиков-шахтеров, металлургов, хлеборобов. Любой факт скрывали или искажали‚ если он не соответствовал партийным указаниям, плановое задание первой пятилетки не смогли выполнить‚ однако власти торжественно заявили‚ что пятилетка перевыполнена за четыре года и три месяца. Страна еще не оправилась от последствий голода времен коллективизации‚ а Сталин уже заявил в конце 1935 года: "Жить стало лучше‚ товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется‚ работа спорится". И тут же зазвучали песни по радио и на концертах: "Живем мы весело сегодня‚ а завтра будет веселей..."
Ложь проникала во все сферы жизни‚ она создавала непроницаемую завесу‚ за которой комфортно существовали те‚ кто распускал ее себе на пользу; творить эту ложь было поручено деятелям культуры и искусства‚ писателям и поэтам‚ "инженерам человеческих душ" – для "воспитания трудящихся в духе социализма". За это поощряли материальными благами‚ награждали орденами и званиями‚ распределяли по ступенькам славы: "лучший и талантливейший"‚ "выдающийся"‚ "чрезвычайно одаренный", "подающий многие надежды". Интеллигенция получила роль "прослойки" между рабочими и крестьянами; самостоятельного значения она уже не могла иметь – ей бы этого не позволили. Из письма Сталину писателя Е. Замятина: "Будущее русской литературы есть ее прошлое..." Из приветствия Сталину делегатов Первого съезда советских писателей (1934 год): "Да здравствует класс‚ Вас родивший‚ и партия‚ воспитавшая Вас для счастья трудящихся всего мира..."
Н. Мандельштам‚ свидетель того времени: "Люди‚ обладавшие голосом‚ подверглись самой гнусной из всех пыток: у них вырывали язык‚ а обрубком приказывали славить властелина. Инстинкт жизни необорим‚ и он толкал людей на эту форму самоуничтожения‚ лишь бы продлить физическое существование. Уцелевшие оказались такими же мертвецами‚ как и погибшие".
Поэт О. Мандельштам сказал однажды: "Нам кажется‚ что все благополучно‚ только потому‚ что ходят трамваи". А впереди был 1937 год...
2
После революции в литературу вошла молодежь‚ которая принесла с собой новые темы‚ ритмы и интонации. Поэты и писатели начинали творческую жизнь в семнадцатьдвадцать лет; они были свидетелями‚ а то и участниками Гражданской войны‚ безоговорочно приняли советскую власть‚ воспевали первые ее достижения‚ ненавидели ее врагов‚ – среди молодых литераторов оказались представители разных национальностей‚ в том числе и евреи, которые писали на русском языке.
Э. Багрицкий:
Нас водила молодость
В сабельный поход‚
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас‚
На широкой площади
Убивали нас.
Но в крови горячечной
Подымались мы‚
Но глаза незрячие
Открывали мы...
С временного отдаления невозможно ощутить и понять их порыв и жертвенность‚ их стремление воспевать новую жизнь "смычками страданий на скрипках времен"‚ ту жизнь, которая пробивала себе дорогу на развалинах прошлого и завораживала многих‚ – евреи это ощущали, возможно, острее других‚ потому что вырвались из замкнутой черты оседлости в огромный и прекрасный мир. История человечества начиналась для них заново с Октября; их молодость совпала с молодостью века‚ с началом невероятных свершений и переделок общества‚ в которое они вошли равноправными участниками великих событий‚ "чувствовали себя сильными‚ ловкими‚ красивыми". Э. Багрицкий: "Моя иудейская гордость пела‚ Как струна‚ натянутая до отказа..." И. Сельвинский: "И я иду. Бесстрашный и счастливый... Мне двадцать лет – передо мною мир!.." С. Кирсанов: "Это годы неслись двадцатые‚ это наши стихи неслись..." Потому и восхищался М. Светлов своим героем – вот он, Моисей Либерзон‚ "гордость нации‚ застенчивый еврей‚ боевой потомок Макавеев":
Он стоит впереди полков.
Триста пушек за ним гудят‚
И четыреста жеребцов‚
И пятьсот боевых ребят...
Герой рассказа И. Бабеля поступил на работу в петроградскую ЧК: "Не прошло и дня‚ как все у меня было‚ – одежда‚ еда‚ работа и товарищи‚ верные в дружбе и смерти‚ товарищи‚ каких нет нигде в мире‚ кроме как в нашей стране..."
М. Светлов:
Я пожимаю твою ладонь‚
Она широка и крепка‚
Я слышу‚ как в ней шевелится огонь
Бессонных ночей ЧК...
Даже писатели и поэты старшего поколения поддавались общему гипнозу‚ гипнозу времени. Казалось‚ что литератор не вправе проглядеть грандиозные преобразования‚ совершавшиеся в стране‚ не вправе шагать собственной тропой‚ когда весь народ двигается столбовой дорогой к намеченной цели‚ – следовало слиться со всеми‚ разделить их судьбы и их заблуждения‚ признать глубинный‚ ускользающий от тебя смысл происходящего‚ честно работать для будущего‚ находя оправдание настоящему. Одни боялись отстать от века и наступали "на горло собственной песне", у других это выходило естественно им была достаточна ширина коридора‚ в котором дозволили существовать. Мало кому удавалось идти поперек движения‚ и лишь самые непримиримые продолжали работать без надежды на публикацию. "Ну что же‚ если нам не выковать другого‚ Давайте с веком вековать..." (О. Мандельштам).
Стремительная ассимиляция привела в русскую культуру еврейских писателей и поэтов. "Новое время – новые песни" стало их лозунгом. Одни решили забыть о среде‚ из которой вышли‚ и в своем творчестве не касались еврейских тем. У других появлялись порой еврейские мотивы и герои-евреи‚ и лишь некоторых можно назвать русско-еврейскими писателями‚ ибо писали они в основном на еврейские темы. Языком их творчества стал русский язык, их книги не требовали перевода; у них была всесоюзная‚ а то и мировая известность: список велик – всех не перечислить. О. Мандельштам и Б. Пастернак. И. Бабель‚ Э. Багрицкий‚ С. Гехт‚ В. Инбер‚ И. Ильф‚ Л. Славин и М. Светлов. В. Каверин‚ Л. Лунц‚ Е. Полонская и М. Слонимский. И. Уткин‚ И. Сельвинский‚ С. Кирсанов‚ П. Антокольский‚ С. Маршак. А. Соболь‚ И. Эренбург‚ Ю. Тынянов и В. Гроссман. Л. Кассиль‚ М. Козаков‚ В. Лидин и Р. Фраерман. Литературоведы – М. Гершензон‚ Ю. Айхенвальд‚ А. Эфрос‚ Л. Гроссман‚ А. Горенфельд‚ Г. Гуковский‚ В. Жирмунский‚ Ю. Оксман. На украинском языке писали Л. Первомайский и Н. Рыбак; одним из основоположников белорусской литературы стал З. Бядуля (С. Плавник).
М. Светлов:
Я вижу‚ я вижу:
По желтой стране
Китайский Котовский
Летит на коне...
Э. Багрицкий:
И на вокзалах‚
Где сыпняк
По щелям стережет‚
С плакатов командарм кричал:
"Вперед! Вперед! Вперед!.."
И. Уткин:
В перчатках счастье – не берут.
Закрытым ртом – не пообедать.
Был путь мой строг‚
Был путь мой крут‚
И тяжела была победа...
Они были жадными до жизни и беспощадными ко вчерашнему дню: "Все прошлое богатство обнищало, Эпоха нарождается при мне..." Они верили в неминуемую мировую революцию: "Говорят, что скоро заграница Тоже по-советски заживет..." Их цель была грандиозна, а пути к ее достижению не вызывали сомнений: "Штыками и картечью Проложим путь себе..." Романтика их произведений – "Романтика! Мне ли тебя не воспеть‚ Степные пожары и трубная медь..." – приукрашивала и заслоняла ужасы и зверства Гражданской войны. Борьбу с врагом‚ пафос борьбы они переносили на мирное время для достижения желанного будущего: "В чем угодно – буду сомневаться. В революции‚ товарищ‚ никогда..."
Еврейские писатели и поэты вели перекличку в стихах и прозе‚ спорили друг с другом‚ а порой и сами с собой‚ отвергая только что провозглашенное‚ провозглашая отвергнутое. У Бабеля – старый еврей Гедали: "Революция – скажем ей "да"‚ но разве субботе мы скажем "нет"?.." У Багрицкого – его герой: "Я покидаю старую кровать: Уйти? Уйду! Тем лучше! Наплевать!.." У Уткина – в "Повести о рыжем Мотэле": "Это прямо наказанье! Вы слыхали? Хаим Бэз Делать сыну обрезанье Отказался наотрез..." У Эренбурга – портной Лазик Ройтшванец: "Когда гуляет по улицам стопроцентная история‚ обыкновенному человеку не остается ничего другого‚ как только умереть с полным восторгом в глазах..."
