Смена времен года должна была привести и к смене ее образа жизни, и она хотела знать, что будет с ней, когда все члены племени рассеются в поисках летних пастбищ. Она попыталась расспросить Ро-Ан и Талию, но их ответы лишь озадачили ее. Они сообщили ей общие сведения, никак не окрашенные их чувствами или мнением. Она не знала, предпочитают ли они зимовать в кочевье либо кочевать по летней степи; не знала она и чего ей ожидать, ибо они не проявляли решительно никаких чувств.
Это была еще одна черта скифского характера, которая приводила Эпону в недоумение. Женщины этого кочевого племени относились ко всему, что случалось с ними лично или внутри общины, с хорошо усвоенным безразличием. Казалось, ничто не радует и не огорчает их; ничто не волнует. Если Эпона спрашивала других женщин, каково их отношение к тому или иному делу, ответ был всегда одинаков: «Не все ли равно?» Когда она спрашивала какую-нибудь скифскую женщину о ее мнении, она отвечала: «Ро-Ан (или Ари-Ки, или Гала) не знает». Если Эпона настаивала, она только добавляла: «Ро-Ан это не интересует».
Если Эпона спрашивала чьего-либо совета, ей обычно отвечали: «Поступай как тебе угодно», в таких случаях она ловила свою собеседницу на слове и, не выходя за узкие пределы их общения, поступала, как ей хотелось. Но эта всеобщая апатия раздражала ее. Скифские женщины покорно принимали все, что посылала им судьба; если они и проявляли какую-то активность, то только в борьбе за милость своего мужа, никак не пытаясь повлиять на то, как складывается их жизнь. Они проявляли добровольное смирение, не протестуя против накладываемых на их жизнь ограничений. Как низвергающаяся с гор вода, они выбирали путь наименьшего сопротивления.
В конце концов Эпона возненавидела эту фразу: «Поступай как тебе угодно». Она действовала на нее, как хлыст погонщика на животных. «Но чего хотели бы вы?» – нередко спрашивала она, и каждый раз женщины только бессмысленно таращили глаза.
«Они так же глупы, как овцы, – думала она. – Даже глупее, потому что овцы все же выбирают для себя лакомые пучки травы. Эти женщины притворяются, будто ничто в жизни не имеет для них никакого значения. Это, несомненно, притворство, ибо никто не может быть абсолютно равнодушен. В этой жизни все имеет значение».
Но Эпона была исполнена жгучих, как пламя, желаний. Перед тем как разойтись в разные стороны, кочевники отпраздновали великое празднество Солнца, совершили жертвоприношение Табити, умоляя ее вернуться в северные небеса.
Когда Эпона узнала, что женщинам не позволяется принимать участие в этом празднестве, они с Кажаком снова поссорились.
– Табити – главная богиня скифов, богиня и скифских мужчин и женщин, – начала она спор. – Почему же женщинам запрещается принимать участие в жертвоприношении?
– Женщинам там нечего делать. Они не обладают никаким влиянием.
– Однако ты хочешь, чтобы я противодействовала влиянию шаманов, – напомнила она Кажаку. – Стало быть, ты считаешь, что я имею какое-то влияние на духов. Но я не могу участвовать в жертвоприношении.
– Не можешь. Ты женщина.
– Но я твоя жена, Кажак. Поэтому у меня должно быть особое положение в племени, особые права.
Кажак насупился. Эти кельты придают такое большое значение словам; каждое слово имеет у них свой смысл; он понял, что совершил ошибку, так долго позволяя Эпоне пользоваться неточным словом.
– Ты женщина Кажака, – сказал он в запоздалой попытке прояснить предложение. – Не жена. Только женщина скифской крови может быть женой скифа.
– Но я нарожаю тебе детей. Что будет с ними?
– Дети Кажака будут скифами, – заверил он ее. Было бы лучше, если бы эта женщина так много не спорила, но Кажак уже достаточно хорошо знал Эпону, чтобы понимать тщетность своего желания. Ее щеки уже пылали гневом.
– Ты первый мужчина, вошедший в мое тело, – сказала она. – Поэтому по обычаям нашего народа я твоя законная жена и принадлежу к твоему племени. Я скифская женщина.
– Нет, этого не может быть. Ты родилась не в племени, почитающем лошадей, ты чужестранка. А чужестранки никогда не могут быть скифами.
– В вашем языке чужестранец и враг обозначаются одним словом, – заметила Эпона.
– Чужестранец и есть враг. Между чужестранцами и скифами всегда была и будет война.
Эпона не могла согласиться с непререкаемостью этого утверждения.
– Почему, Кажак? Кельты живут в мире и торгуют со многими чужеземцами. Мы не ненавидим их, потому что они отличаются от нас. Деревья и животные, например, сильно отличаются от нас, но мы мирно живем рядом с ними, почему же мы должны считать людей, принадлежащих к другим племенам и народам и куда более похожих на нас, чем деревья и животные, своими врагами? – Чужеземцы первыми возненавидели нас, – ответил Кажак, и в его словах прозвучало горькое ожесточение. – Когда-то деды наших дедов жили за много дней пути отсюда на востоке и занимались скотоводством. Но Табити, разгневавшись, спалил места, где они жили. Трава превратилась в пыль, которую унес ветер. Что было делать, куда пойти? Ища новые пастбища, скифы отправлялись на запад, но люди, что там жили, не позволяли нам пасти скот. Животные дохли от голод. Нам оставалось сражаться или умереть, и мы научились сражаться. Выживать в борьбе со всеми другими. Скоро мы захватили все эти новые земли. У нас были большие стада, откормленные, здоровые животные; а наши враги, потерпев поражение, покинули эти места.
Затем опять началась засуха, болезни; мы перекочевали на другое место. Те, кто там жил, сопротивлялись. Мы одержали над ними победу, прогоняли их прочь. Они стали чужеземцами, возненавидели нас, но ведь человек должен кушать. Рождаются маленькие, племя становится больше, всем нужна еда, место для житья. Мы должны жить. Нам ничего не остается, кроме как брать, что нам нужно. Но все другие нас ненавидят, пытаются причинять нам вред. Они враги, которым нельзя доверять. Чужеземцы.
– Значит, я чужеземка, – сказала она.
Кажак избегал встречаться с ней взглядом.
– Да. Так.
– Но ведь наши племена не воюют между собой.
– Пока нет. Но твой народ богат, у него есть много такого, что нужно мой народ. Когда здесь не останется хорошей травы, мы будем откочевать на запад, в долину Дуны, даже в землю твоего народа. Мы будем оставлять стада на равнине, сами целой армией поднимемся в горы. И мы будем забирать ваше золото, ваше железо, ваши головы.
– Мои соплеменники – отважные и сильные воины. Они не пропустят вас в горы.
– Отважные и сильные воины тоже умирают. И люди умирают, как трава, как крепкие лошади. Мы умеем убивать, – напомнил он.
– Вы рискуете навлечь на себя гнев Великого Духа Жизни, – возразила она. – Кроме себя, вы ни за кем не признаете права жить; вы пытаетесь погасить искры, которые живут и в вас.
