Современные морские пехотинцы были не столь оригинальны в использовании древнейшего напитка, предпочитая употреблять его по прямому назначению, зато в поиске новых способов контрабанды пива к месту дислокации проявляли чудеса изобретательности. Правда, эта деятельность была сопряжена с большим риском. Однако при поимке нарушители находили себе лишь одно оправдание: они следовали традициям Корпуса.
И иногда это проходило.
Джон Гарроуэй сделал маленький глоток и скривился. Откровенно говоря, он терпеть не мог пиво. Но посвящать в это остальных не стоило. Он удостоился особой чести — быть допущенным к одному их простых ритуалов Корпуса.
Это действительно был ритуал, где каждое действие исполнено глубокого смысла, как в ритуале Виккана, который Джон тайно отправлял перед Битвой за Пирамиду. Каждый раз, открывая банку и поднимая ее к сияющему небу, они называли имя одного из своих погибших друзей. Дюнн помянул Вальдес и Дира, Кэт Винита — Чака Коули и Томаса Пресли, Вомицки — Брандт и Фостера, а Гарроуэй поднял тост за своих товарищей по лагерю, Холлингвуда и Гарви.
Они сидели вчетвером на каменных плитах, на вершине Пирамиды Ока, в бронекостюмах, потому что были на посту, но без перчаток и шлемов. В составе МЗЭП МП снова произошли перестановки. Теперь они были Первым взводом роты «Альфа» — в нее вошли все участники Битвы за «Сурибаши», или Битвы на Пирамиде, которая состоялась три недели назад.
Члены их компании называли себя «пирамидиотами», и это прозвище прижилось.
Гарроуэй повернул голову, вглядываясь в темнеющую панораму, которая разворачивалась вокруг. Начиналось затмение. Он отдал мысленную команду своему зрительному центру, и вживленные в радужку наноимплантанты начали принимать больше света. Еще несколько человек из роты «Альфа» стояли в карауле на вершине пирамиды или сидели, привалившись к стенам нанокретного купола. Купол прикрывал пролом в верхней площадке пирамиды. Теперь здесь размещалась база огневой поддержки. Копье, на котором был поднят американский флаг, заменили высокой мачтой, установленной на самой вершине купола. Внутри купола трудились местные рабочие — думу-гир из деревни Ха-а-дру-дир: под руководством инженеров Корпуса они заделывали пролом каменными блоками. Высоко над Новым Шумером кружилась пара «трутней» — бессменный патруль Морской пехоты.
Через силу проглотив остатки пива, Джон протянул пустую банку Дюнну.
— Ур-ра-а! — взревел сержант.
Шлеп! И банка превратилась в жестяную лепешку.
— Теперь твой тост, Гари, — Вомицки передал Джону еще одну жестянку.
— Что?!
Джон дернулся, но через миг понял, что обращаются к нему. Гари Гарроуэй. Так его прозвали еще в Центре подготовки новобранцев. Нельзя сказать, что он был в восторге от этой клички, но она символизировала окончательный разрыв с его прежней личностью, со штатским по имени Джон — с именем, которое, казалось, пристало к нему на века.
— Твоя очередь. Кого назовешь?
Черт, кого назвать? Они уже помянули всех, кто был в их штурмовой группе и погиб в этих боях. Но еще много морских пехотинцев — мужчин и женщин — сражались и погибли рядом с ним на этом маленьком клочке иной планеты. Тех, чьих имен он так и не узнал.
— Вы просто хотите, чтобы я надрался, — сказал он.
— А как же, — усмехнулся Дюнн. — Это часть церемонии.
— Ну… — с минуту Джон размышлял, потом вскрыл банку и поднял ее к небу. — За всех наших ребят. За всех, кто погиб, и за то, чтобы в будущем их гибло поменьше. За прекращение огня. Надолго.
— Аминь! — закончил Вомицки.
— Золотые слова, — добавил Дюнн, принимая новую банку. — Ур-ра!
На этот раз они выпили залпом. Дюнн принял у Джона пустую банку и снова расплющил ее о свой лоб.
— Как у тебя получается? — спросила Кэт.
Дюнн улыбнулся.
— Имплантанты, — он провел пальцем вокруг головы. — Прочная карбо-титановая пластинка с нанозаклепками вместо черепной кости. Маленький сувенир, привез из Колумбии, — он постучал по лбу костяшками пальцев. — Такой вот я твердолобый.
— Не наговаривай на себя, — сказал Вомицки. — Прежде всего, ты морской пехотинец.
Небо темнело все быстрее: Ллаланд уже наполовину спрятался за Мардуком — затмение происходило, как всегда, раз в шесть дней, — но перед этим рассыпал по всему небу великолепные краски. Вообще-то, это было уже третье затмение за три недели, которые прошли со дня высадки экспедиции, но предыдущими из-за плотной облачности и дождя полюбоваться не удалось.
Да уж, верно говорят: если иштарская погода тебе не нравится, подожди немножко.
Перемирие. Это было так здорово, что просто не верилось. Прошло лишь три дня после Битвы за «Сурибаши», когда морские пехотинцы из первой экспедиции, которые знали иштарский язык, встретились с делегацией «лягушек». Встреча была организована тем самым аханну, которого морпехи взяли в плен в Камере Ока — как выяснилось, его звали Ту-Кур-Ла.
Если верить Ту-Кур-Ла, аханну тяжело переживали из-за того, что не смогли отбить Пирамиду. Морские пехотинцы потеряли в этом сражении пятьдесят одного человека убитыми, еще тридцать восемь были ранены — включая тех, кто защищал Дипломатический квартал. Точной цифры своих потерь аханну не сообщали. По меньшей мере тысяча двести «божественных воинов», не считая семи сотен сэг-ура, около двухсот кур-гал-губ — «больших горных воинов», тех, кого морпехи называли «троллями»… Всего не меньше двух тысяч. Возможно, намного больше, но слишком много тел были полностью уничтожены огнем. Десять дней назад, когда переговоры завершились заключением перемирия, с севера к Стене дипломатии подошла огромная процессия «божественных воинов», одетых в роскошные доспехи. Над головами аханну колыхался целый лес «уриев» — боевых штандартов. Выстроившись под стеной, инопланетяне затянули своими дребезжащими голосами странное заунывное песнопение, похожее на плач. Как выяснилось позже, в этой песне восхвалялась доблесть бойцов Первого Межзвездного Экспедиционного Подразделения Морской пехоты.
Теперь они называли морских пехотинцев «нир-гаал-м’е-а». Если верить Айкену и другим знатокам иштарского, это означало «прославленные в битвах». Боевое сорок четвертое немедленно переделало это имя на свой лад и теперь именовалось «Нергал-Мэй-Ай», потом они стали «Выскочками[82] Нергами», или просто «Нергами».
Джона это позабавило. Как только не называли морских пехотинцев! «Кожаные воротники» — за воротнички из плотной кожи, которые носили морские пехотинцы в девятнадцатом веке. Считалось, что эти воротнички защищают горло от ударов шпагой, а на самом деле просто заставляли рекрутов стоять прямо. «Выбивные головы» — из-за того, что в двадцатом веке морпехов стригли «высоко и коротко». «Дьявольские псы» — это имя, которое первоначально звучало как «Тойфель Хундин», они получили от немцев после битвы на Марсе. «Чертовы суки»… Оно должно было стать оскорблением, но морпехи носили его с гордостью.
А теперь они стали «Выскочками-Нергами».
Корпусу всегда будет чем гордиться. Может быть, те, кто остался на Земле, этого никогда не поймут… Неважно.
Те, кто остался на Земле. Джон сглотнул и почувствовал, как защипало в глазах и в носу. На третий день после битвы на «Сурибаши» связь с Землей наконец-то была установлена… О причинах этой отсрочки в МЗЭП МП ходило множество слухов. Кто-то говорил о том, что сверхсветовое устройство в Камере Ока «накрылось»… Конечно, «связь с Землей» — громко сказано. Сперва сообщение получал Марс, а через двадцать минут оно поступало на Землю. Процесс передачи ответа происходил точно так же. Многочисленные послания, адресованные морским пехотинцам, еще проходили адресацию, но наиболее срочные сообщения — те, что касались служебных и семейных вопросов — были отправлены непосредственно через Куонтико и пришли на Иштар в течение нескольких дней.
Одно из них, с грифом «семейное», предназначалось младшему капралу Гарроуэю и пришло из Сан-Диего. Его мать умерла.
Это все еще не укладывалось в голове и причиняло мучительную боль. Двадцать пять бесстрастных слов… Согласно сообщению, Эллен Гарроуэй Эстебан была найдена мертвой в доме Эстебанов через год после того, как «Дерна» покинула орбиту Земли. Смерть, согласно постановлению суда, наступила в результате несчастного случая: Эллен сломала позвоночник, упав с лестницы.
Черта с два это был несчастный случай. Джон знал: еще до того, как морских пехотинцев перевезли на борт «Дерну», мать вернулась к Эстебану. И очень боялся за нее. Опять будут скандалы, оскорбления, побои…
Грязный ублюдок…
Но все, что оставалось — это оплакивать ее. Мама умерла… нет, погибла девять лет назад. Тогда он спал в кибер-камере на борту «Дерны», пересекающей границы Солнечной системы.
