С примерзших к насту нарт поднялся Брутцкий. Он опустил обледеневшую бороду вниз и медленно покачал головой. Его голос тихо рокотал, будто в горле у него перекатывалась теплая сонная вода.
— Ребятьё! — Он поднял опушенные белыми ресницами глаза. — А не хватит ли? Не пора ли… того… обратно? А? Худого бы не случилось.
Слово «худого» Брутцкий произнес особенно значительно, и все неожиданно вздрогнули.
— Худого!.. — повторил Брутцкий.
Раздались голоса:
— Пора бы, на самом деле!
— Сгинешь здесь!
— Ишо приехать можно! С артелями.
— Собирайся! — решительно и твердо скомандовал техник.
Вожаки бросились к упряжкам.
10
Первое попавшееся якутское становье обдало нас тонким и терпким запахом человеческого жилья. Решили переночевать.
…Мы с техником вошли в низкий и душный чум. В кольце закопченных камней подстреленной птицей бился огонь. Возле огня сидела молодая якутка, почти девочка, и, не торопясь, ловила вшей в густой шерсти подшубника. Она ловко зажимала пойманных насекомых между пальцами, клала их в рот и, раздавив, выплевывала на пол. Техник мрачно сплюнул:
— Какая мерзость.
Он подошел к девочке и, смешно выкатив глаза, замотал головой:
— Нельзя, понимаете. Тьфу, какая гадость!
Вдруг глаза его выкатились еще больше. Он схватил подшубник и поднес его к огню. Лицо его побагровело от удивления.
— Песец! — закричал он. — Голубой песец!
На самом деле, весь подшубник был сшит из шкур голубого песца. Искусно сшитые меха отливали дорогим лунным светом.
— Черт возьми, вот так страна! Вот так страна! Да таких песцов любая гранд-дама парижская на плечики себе накинула бы с пребольшим удовольствием. Гра-андиоз-но!
Он обернулся к якутке:
— Откуда ты взяла это, милочка?
Та молчала и испуганно глядела на него.
— Да она не понимает. Необходимо перевести. Я сейчас… Нужно позвать Брутцкого.
…Оказалось, что подшубник — подарок жениха якутки.
11
Да, это он самый, Большой Охотник племени… Мы с недоумением смотрели на приземистую, рахитичную фигуру вошедшего, на его дряблое лицо с трахомными глазами, похожими на две капли ртути. Неужели? Но перед нами действительно стоял Большой Охотник. Об этом говорили кончики тигровых и собольих хвостов, нашитые на его дошке.
Брутцкий встречался с ним раньше:
— Страшный стрелок. Больше таких я не видел. Сурьезный парень. Около десятка тигров ухомаздал. На медведя с ножом идет. Как свинью режет.
Якут вынул из-за пазухи тонкую китайскую трубку и попросил табаку. Дым поднялся вверх медленной голубоватой струей. Медленно плыл и разговор.
Брутцкий раздельно и внятно заговорил по-якутски и тут же перевел мне:
— Спрашиваю его, где летом был?
То, что ответил Большой Охотник, было почти песней. Он задумчиво щурил свои подслеповатые глаза и поднимал высоко над головой тонкую лишайчатую руку. Брутцкий переводил неуклюже и необтесанно — на свой лад. Но сквозь его кряжистые, тяжелые слова протяжно и пустынно поднималась якутская песня. Я записывал:
— …Вверх по Норе комариным месяцем июнем повел Большой Охотник свое племя. В жаркие хвойные дни гулко прела тайга. Ночью над Норой, над тайгой, над красными неспокойными кострами, покачиваясь, выплывала луна. Старики пели, слушали юношу. К Яблонову шли якуты. Где не извелся еще широкорогий сохатый, где на самых белках лег осторожный тигриный след. Мудр Большой Охотник. Все племя слушается его. Все племя бережет его тускнеющие седины. Э-э! Послушайте о якутской мудрости. У отрогов Яблонового хребта занемогла самая жирная девка чумов. Хо-орошая девка! Желтая болезнь пришла к ней. И в открытых на смерть глазах колыхался худой свет. Ой, какой худой свет!.. Люди пришли спрашивать у Большого Охотника, что же делать? Что делать? Э-э! Большой Охотник мудр и опытен. Он встречался на длинных дорогах своей жизни с желтой болезнью. Целые племена от нее гибли. Гибли, гибли… Что делать? Большой Охотник знает, что делать. Девку нужно убить. Потому что пусть лучше умрет одна, чем все племя. Это закон. Девку зарезали у далекого каменистого ключа Уштыма. Так надо. Большой Охотник перехитрил желтую болезнь.
12
Спирт был у нас на относительном учете, но якуту удалось каким-то образом выпить. Речь его становилась хвастливее и горячее.
— …Все хуже и хуже у Большого Охотника память. Да и глаз не тот. Только все-таки плохо придется тому зверю, который встретится с Большим Охотником на тропинках охоты.
…Первый снег упал у Яблонового. И такой глубокий снег, что целовать его хочется. Самый хороший снег для следу. Капкан шел осматривать Большой Охотник. Не попался ли соболь сереброспинный или драгоценная куница. Капкан шел осматривать. Только видит след. Тонконогий изюбр прошел. Рыхлый след, недавний. Два патрона в бердане — на изюбра хватит… По следу вперед, вперед. Мелькнула узкая таежная просека, да вдруг покачнулась, заметалась из стороны в сторону. Густым пятном на снегу изюбр, — два тигра над ним седые усы склонили. А третий по поляне — прыжками, прыжками. Играет. Оттого, должно быть, и металась поляна.
Два патрона в запасе, — что делать? А тигр сощурил зеленые свои глаза. И каждый глаз луною всходит. Э-э!
Большой Охотник приклад к плечу — раз! Животом припал к снегу тигр, тыкается вперед мордой. Настигла смерть. А другие отпрянули от добычи. И тот, что крупней и могучей, вдруг взмахнул хвостом и — весь полосатый, пестрый — рванулся навстречу выстрелам. На лету сшиб его Большой Охотник. Только тайга от смелого выстрела вздрогнула и закачалась тяжело и опасно.
Упал зверь на снег, взрыл его глубоко и пошел предсмертными, слепыми прыжками оканчивать путь свой. Отскочил охотник, а зверь широко взмахнул лапой. Стояла рядом белокожая высокая береза. Пополам березу перервал зверь.
А третий тигр — матка седохребетая — в сторону да в сторону, в сопки ушла.
По старым следам бежал к стойбе Большой Охотник. Добрался, — товарищи лица не узнали. Бледнеет человек от страха. Долго караулила тигрица два распластавшихся на поляне застывших тела. Якуты пойти за шкурами боялись. Но потом ушел одинокий зверь…
На дошке Большого Охотника двумя рубцеватыми узкими полосами вшиты тигровые хвосты. Вокруг них — лучистый, мягкий свет соболя.
Трубка давно остыла, остыл рассказ. Брутцкий тяжело обвивает крючковатыми руками колени и смотрит вперед долгим хмурым взглядом.
— Да… опасная жись!..
13
От нависшего чада, от долгих разговоров помутнело в голове. Я выполз сквозь узкий вход на снег. Над мелкой известковой решеткой березняка вздымались черные мохнатые сосны. Казалось, они мерно пошатывались в напоенном свеже-синем воздухе. Солнце висело над самым горизонтом, горячее и багровое, как обливающийся кровью звериный глаз.
Я вскинул через плечо винтовку и надел лыжи. Мороз колол лицо тысячами игл. Лыжи гулко скользнули по горбатому, отдувшемуся насту. Мимо бесшумно проходили темные толпы кустарника. Тайга медленно окружала меня звенящими колоннами пихт и сосен. Снег казался почти голубым. Стояла заколдованная просторная тишина. Нежданно откуда-то сорвалась тяжелая, ширококрылая сова.
Широко расплескалась невыразимая, пьянящая свежесть. Я проносил сквозь мороз разгорячившееся, непомерно легкое тело. Едва потух закат, а уж над тайгой надменно поднималась ясная, окруженная белой каймой луна. Казалось, она неминуемо наткнется на одну из сучковатых веток, протянувшихся в небо.
Луна бренчит, как древняя монета,Но надписи на ней не прочитать…
Снег пенился нежнейшими, блистающими цветами. Оглушительно звенела ночь.
14
— Закорячивай!
— Злобней над-д-да!
— Чиво рот разинул?
— Хо-хо-хо!
— Эг-г-г-ей!..
Вновь выбегая на равнины, плясала тайга, вновь вздымался ветер, подкашивая собачьи упряжки. Приискатели срывались с нарт и гигантскими прыжками бежали вслед за поездом. Проводники задыхались от радостного и грозного крика:
— Эг-г-г-ей!..
— Гони!
— Обратно! Обратно!
На всем ходу техник высовывает из груды козьих шкур похудевшее, опавшее лицо.
— Однако, какое прекрасное слово «обратно»! Не подозревал. Скажите, любите вы черный кофе с лимоном? Великолепная штука!
В голосе техника — оттенок мечтательности.
— Знаете, хороший борщ, отбивная котлета и за чаем краковская колбаса! А? Это, черт возьми, вам не Кервуд! Это, брат, проза! Да что вы молчите? Человек должен везде говорить. Еще немного, и, мне кажется, я разучился бы говорить. Нет! Меня положительно возмущает ваше молчание! Тьфу ты!
Техник нырнул в джунгли козьих шкур. Было слышно, как он декламирует:
