Росс поднялся на ноги, его ярость преодолела боль.
— Встать! Построиться и в атаку! — взревел он. — Примкнуть штыки и атаковать!
Невозможно было указать направление атаки. Росс не знал, где сейчас фронт, где тыл, где фланги. Бой превратился в беспорядочную кровавую мясорубку. Броненосец с громоздкими наплечниками, выкованными из танковых гусениц, оказался перед Россом. Инквизитор поднял плазменный пистолет, целясь в массивный наплечник, и выстрелил. Пораженный плазменным зарядом в упор, Броненосец упал, верхняя часть его туловища просто испарилась. Раскаленный газ обжег лицо Росса, но он был слишком полон адреналина, чтобы это заметить.
Росс стрелял еще и еще. Заряды перегретой плазмы разорвали еще трех Броненосцев. Твердое вещество превращалось в газ, вскипая фонтанами кровавого пара. Росс расстрелял весь аккумулятор, и перезарядил.
Краем глаза Росс заметил капитана Прадала, лазган кантиканца стрелял в полуавтоматическом режиме. Росс думал, что Прадал тоже убит. Зрелище того, что он жив, побудило Росса сражаться с новой яростью.
— Положить нас всех тут не было частью плана, капитан, прошу прощения, — крикнул ему Росс, стреляя по целям, находившимся на расстоянии удара.
— Мы сделали то, за чем пришли, и сделали это хорошо! — ответил Прадал. Он поразил Броненосца в смотровую щель шлема, стреляя, как по уставу на стрельбище.
— Все равно, я иногда думаю, что подвергаю себя ненужной опасности, — пошутил Росс, уклоняясь от удара булавы.
— Вы действительно так думаете? — произнес в ответ Прадал. Росс не понял, это был сарказм или нет. Мелькнувшая перед его глазами булава занимала большую часть его внимания.
Один из гвардейцев поблизости упал на колени, его лоб был проломлен ударом молота. Росс ударил силовым кулаком, разбив оружие, и расплющив Броненосца, державшего его.
Он был так охвачен неистовой яростью боя, что не заметил кувалды, ударившей его в спину. Обжигающая боль пронзила позвоночник, и его ноги подогнулись. Боль была настолько сильной, что он чувствовал ее вкус во рту — резкий, горький, с оттенком серы. Его ударили снова, но на этот раз он даже не почувствовал. Он только заметил, что лежит на спине, глядя в небо.
Мир вокруг, казалось, отключился. Картины боя стали какими-то неестественными и отрывочными. Он не переставал думать, что боль — это хороший знак. Боль означает, что его тело все еще действует так, как должно. Отсутствие боли вообще не означает ничего хорошего.
Он видел кувалду, раскачивавшуюся, как маятник. Он следил, как он опускается. Он ждал, что она сейчас обрушится на его голову, и думал, почувствует ли он при этом что-нибудь.
Но этого не произошло.
Кувалда не опустилась. Выстрел отбросил державшего ее Броненосца куда-то в сторону.
За этим выстрелом последовали другие. Четкие, точные. Сияющие лазерные лучи, словно от нимба Императора. Несколько Броненосцев поблизости были убиты. Они беззвучно падали в грязь.
Слабо, словно очень-очень издалека, Росс услышал звук оловянных свистков. Сначала он подумал, что это звук крови, вырывающейся под давлением из его ушей, но оказалось, что это не так. Характерное звучание командирских свистков Кантиканской Гвардии было ясным и отчетливым. И это был самый прекрасный звук, который Росс когда-либо слышал.
На фоне неба появилось лицо капитана Прадала.
— Дышите, Росс, дышите. Можете двигаться?
Росс покачал головой, не зная, может ли. Потом он понял свою глупость и поднял ногу. Он мог двигаться.
— Они здесь? — спросил Росс, пока Прадал поддерживал его и помогал ему встать на ноги. Капитан не прекращал стрелять по врагу, держа лазган в одной руке.
— Они здесь. С большими силами, — ответил Прадал.
Дождь прекратился. По болотистой низине, вдоль их фланга, меся гусеницами жидкую грязь, наступал полный эскадрон «Леман Руссов». Их броня была окрашена в серо-коричнево-золотистый камуфляж кантиканских полков, их турельные стабберы регулярно изрыгали очереди трассирующих пуль.
Наступая вместе с редкими кантиканскими танками, двигались шесть, восемь, возможно, десять рот кантиканской пехоты. Построенные сомкнутыми шеренгами, как на марше, они стреляли на ходу, залпы губительного огня врезались в открытый фланг противника. Барабанщики громко выбивали на своих инструментах, офицеры передавали приказы свистками, развевались полковые знамена.
— Значит, они отозвались, — прошептал Росс.
Прадал не ответил. Он сделал еще несколько выстрелов по отступающим Броненосцам. Стремительность их контратаки иссякла, наткнувшись на залпы лазерных лучей и пуль. Поток огня очищал высоты Магдалы, преследуя противника за их гребнями. Выстрелы, как тысячи сияющих стрел света, жалили бегущих врагов и валили их лицом в грязь.
Кто-то закричал:
— Магдала наша!
Выжившие из 7-го и 22-го не кричали. Они просто падали в грязь, предельно уставшие, их лица ничего не выражали. Многие закрывали глаза и тут же засыпали. Они знали, что, по крайней мере, сейчас они в безопасности.
Предгорья Магдалы стали первой настоящей имперской победой за многие месяцы.
Части кантиканской полевой артиллерии и пехотные батальоны оказали поддержку 7-му и 22-му полкам. Броненосцы отступили, потеряв двухкилометровый участок своих позиций. Над высотами было поднято имперское знамя.
Новости распространялись на улицах Мантиллы, и впервые даже беженцы смеялись и плясали от радости. Поспешно изображенная художником картина имперского знамени, поднятого на высотах офицером с высокомерным лицом аристократа, рисовалась повсюду на стенах города. Хотя такого офицера не существовало, эта картина на много недель стала символом имперского сопротивления.
Глава 20
Сильверстайн следил за Броненосцами из укрытия.
Он был замаскирован красной пылью, ее песчаная пленка покрывала даже линзы его биоптики. Он лежал, растянувшись у кромки высохшего речного дна. Его дыхание было ровным, медленным и неглубоким. Маскировочная сеть, сплетенная из корней, ветвей и других частей сухих пустынных растений, закрывала его силуэт. Партизаны так же старательно замаскировались, как и он. Если бы не знания и опыт Сильверстайна, патрули Броненосцев, охотившиеся за ними последние пять дней, уже нашли бы их. В маскировку была втерта костяная мука и соль, чтобы скрыть запах. Это позволило сбить со следа боевых псов Броненосцев после побега, и Сильверстайн требовал, чтобы они продолжали выполнять эту процедуру. Партизаны не спорили. Под покровом ночи они казались лишь неровностями на грядах скалистой бухты.
Меньше чем в двадцати метрах от них стояли три заправщика, огромные гусеничные транспортеры, укрытые маскировочными сетями. В темноте восемнадцатиметровые машины казались непомерно громадными, но Сильверстайн по опыту знал, что воздушная разведка увидит только длинные заросли кустарника.
Апартан, бывший сержант Кантиканской Гвардии, подполз к Сильверстайну, ветви на его маскировочной сети слегка вздрогнули.
— Это уже одиннадцатый склад горючего, который мы находим за три дня, — прошептал он в ухо Сильверстайна.
— Здесь они добывают горючее, — сказал Сильверстайн партизанам. — Видите вышку?
Асинг-ну покачал головой. Сельский житель, он никогда раньше не видел нефтяных вышек. Решетчатое строение из стальных балок выглядело странным и неуклюжим.
— Для чего она?
— Выкачивает ископаемое горючее из подземных залежей. Противник собирает ресурсы, готовясь к большой кампании, и осторожно, я бы сказал. Прячет склады в глуши и собирает войска вдали от глаз имперской разведки.
— Почему? Почему они просто не атакуют и не захватят планету, как захватили они Тарсис, Орфратис, Ниневию… — Апартан замолчал и глотнул — … и Кантику?
Сильверстайн не знал, что ответить.
Броненосцы действовали таким образом уже некоторое время. Они заготавливали ресурсы, чтобы снабжать силы вторжения, и тщательно маскировали свою деятельность от имперской разведки. Биоптика Сильверстайна заметила в небе характерные очертания разведывательной «Молнии» Имперского Флота, несомненно, выполнявшей здесь воздушную разведку. Противник прилагал большие усилия, чтобы скрыть свои действия. Эта в высшей степени скрытная, методичная подготовка совсем не была похожа на массированные высадки с воздуха, характерные для Броненосцев. Слишком необычно, чтобы это игнорировать.
— Не двигаться! — прошипел Апартан.
Они все замерли, прижавшись лицами к скале. Камень был все еще теплым от дневной жары. Сильверстайн медленно досчитал до десяти, вцепившись в рукоять трофейного лазерного пистолета. Взглянув на свои руки, он увидел белые бесцветные точки на коже. Но потом он понял, что это не так. Эти светлые пятна были естественным цветом его кожи, почти полностью покрытой красной грязью, пылью и засохшей кровью. Его руки были розовато-лиловыми, как и лицо. Прошли уже недели, если не месяцы, с тех пор, как он в последний раз мылся. Пять дней со времени их побега, а сколько времени прошло до того?
