Вечерняя или ночная сцена между им, Неждановым и Синецкою, которая очень внимательно слушала Соломина и поражена им. Она с Неждановым решились бежать. Соломин предлагает им — пока — остаться на заводе. (Положение Синецкой между Сипягиной и Колломейцевым и Анной Захаровной, которая тоже ненавидит Синецкую и при Коле делает ей сцены, — невозможно.) На заводе можно будет в случае нужды обвенчаться (складной поп Зосима двоюр<одный> дядя Соломина[301]), чтобы не отбили ее у него[302]. Принято с благодарностью. Сцена должна быть решительною в том смысле, что в ней выказывается весь характер Соломина — и возможность его будущего влияния на Синецкую. Соломин уезжает в ночь. Его дорожные думы.
На следующий день Сипягин меланхолизирует (ему досадно, что завод упал в воду — он просто хотел переманить Соломина). Он делает вид, что ему всё известно — и что он хотя не одобряет, но понимает. (NB. Выказать окончательно Сипягину: она попрекает Синецкую, что она ее хлеб ест — а учительницу для Коли нанять стоило бы дороже.)
В ту же ночь она вместе с Неждановым, который держался весь этот день как-то тупо пассивно, убегает к Соломину.
Описание этого побега — отношений этих двух существ, приема Соломина, потом — первых дней на заводе. Надо, чтобы читатель понял, что Нежданов не удержится на земле — и что происходит в Соломине и Синецкой.
О венчании пока еще нет речи…
Житие одного дня.
Слухи вдруг начинают ходить, что Маркелов начал проповедовать. (Соломину об этом доложил его работник.) Синецкая начинает тоже поощрять и науськивать Нежданова: он медлит — тяжелые сцены. (Впрочем, Соломин на его стороне[303]. — NB. Синецкой странно, что хотя и Сол<омин> не советует, она не чувствует против него негодования.)
Внезапное появление Машуриной. Она летит с порученьем за границу — везет неизвестному лицу в Женеве половину куска[304] картона с нарисованной виноградной веткой — и 279 р. сер.[305]Остродумов где-то застрял. Машурина тоже понукает. В самый развал недоуменье, тоска. Появляется Паклин с скверными известиями: мужики схватили Маркелова и препроводили в город. Дурковатый приказчик выдал Голушкина — он арестован, всё и всех выдает, желает перейти в православие — жертвует портрет государя в школу (вспомнить слова Кожанчикова по моему делу). Нежданову то же предстоит. Смятение, тревога. Остается одно средство: Паклин берет на себя скакать к Сипягину, чтобы тот заступился за beau-frèr’a, так как и он выказывал сочувствие — ну и за родственника[306] («Да мы еще не женаты». — «Ах! ну ничего… Соврать можно».) Он уезжает. Сипягин встречает его сначала вежливо, но, узнав, в чем дело, вдруг разоблачается в чиновника-исполнителя и труса; едет в город и, с совета жены, чуть не насильно берет с собою Паклина. Калломейцев, который присутствует при этой сцене (он приехал для соображения, что делать после побега Синецкой), тоже советует — «действовать» — и является уже Маркевичем «наголо». Он тоже скачет в город следом за Сипягиным. Разговор в коляске между Сипягиным и Паклиным; этот тщетно старается иронизировать, abonder dans le sens de Mr du gouvernement[307], говорит, что русского мужика может поднять только «выкраденная третья рука Митрофана» или «Константин Павлович из столба». Сипягин rit du bout des dents[308] — и суше и отдаленнее, чем когда-либо.
Приезд в город, к губернатору. Сцены в городе с ним, с Маркеловым, с мужиками, его поймавшими… он вдруг утихает и являет твердость и спокойствие необыкновенное. Сипягин, как бы сам того не замечая, доносит на Нежданова. Он узнал косвенно от Паклина, от Соломина, что Нежданов на заводе у Соломина. Паклин никак не думал, чтобы он его выдал, захотел губить свою племянницу — но в Сипягине уже свирепствовал будущий министр… Подъезжает Колломейцев. Безобразие. Торжество, трусость, ярость (вспомнить рассказ И. Новосильцева, когда он узнал о покушении 4-го апр<еля>).*
Принимаются распоряжения… Паклина из презрения отпускают… Он вспоминает трехкратный крик петуха в Евангелии…* Его последние слова с Маркеловым.
Между тем у Соломина на заводе беда! Нежданов, после тяжелой сцены с Синецкой, которая предчувствует — и предлагает напоследях жениться (поп Зосима предуведомлен), жжет бумаги, идет в сад (10-й час вечера — ненастная погода) — и застреливается. Соломин и Синецкая приносят его домой — он умирает на их руках. Страшная ночь. Утром раненько они уезжают, прибрав труп и сделав все распоряжения. Полиция налетает. Остается доверенное лицо Павел (сделать из него нечто короткое, но типическое). Он за всё отвечает очень спокойно: «г-н Соломин вскорости вернется, а куда уехали — неизвестно». Нежданова увозят в город.
Между тем Соломин и Синецкая (это трудно, но так как это верно — всп<омнить> свадьбу Успенского, который в Каре[309])* обвенчиваются у попа Зосимы — с условием не быть мужем и женой до тех пор, пока точно полюбят друг друга.
Суд.
Маркелов ссылается в Сибирь. Превосходно держит себя перед судом. Паклин выкарабкивается и возвращается напуганный в Петербург. Остродумов убит крестьянами. Машурина исчезает за границей.
Короткий эпилог: через 2 года. Сипягин снова в П<етербург>е и готовится быть министром. Жена его затеивает обществ<енные> дешевые кухни и т. д. Соломин, который отказался быть привлеченным в Петербург и выведенным в люди посредством Сипягина, и Синецкая сошлись (узнать это из разговора Паклина с Машуриной, проявившейся под другим именем в П<етербург>е). Маркелов в Сибири. Колломейцев служит в Министерстве просвещения.
NB. В сцене (на суде) между Маркеловым и поймавшим его мужиком показать понимание М<аркеловы>м нрава мужика и сожаление мужика о «хорошем» барине.
V. <Разные заметки[310]>
NB
прохладные — блаженные?
о ключе?
Марк<елов>: Я упрям, я недаром малоросс.
г <…> — и добродетель
? лукаво, точно обманул…?
Фатеев — энергическ<ий>, смуглый: «не могу работать!»
Герои труда (статья).*
значительная усмешка?
Якушкина!*
когда не Павлы будут готовы, а Дутики (Паклин).
рыжий (Нежд<анов>). не козыряй с двойки.
Сип<ягин> в отпуску в деревне.
Кукольник — пластичен.*
Мы вас жалеем.
Плоть Паклина слаба (о женщ<инах>).
Приап Эвнух.
Знакомство с Марианной побуждает Нежд<анова> к политике.
Дворяне кабаки разводят.
Штатские хрипят, военные в основ<ном> гнусят, выс<окие> сан<овники> и то и другое.
кички баб.
о Бакунине?
Вы знаете, я вам ни в чем отказать не могу (Соломин Нежданову).
волжкий?
холодна ли Марианна?
Сипя<ги>н (1 нрзб.).
Нежд<анов> каким-то мизерным сидит за столом.
Сол<омин> гов<орит> Неж<данов>у: «Здравствуй!».
У тебя лицо меланхол<ическ>ое, а у него — убитое.
Знаешь ты, какое ремесло.
Сила Самуила — легче пуха, легче духа.
Всё под мышками режет?..
(предлагают подлость)… разделается тихо, благородно.
Dixi! (Кисляков).
Фланелевый набрюшник?
Кольё!
Так приятно на вас смотреть, что даже печально.
Диди в дожде золот<ых> листьев.*
Ученый Кант.*
2 брата, очень похожих друг на друга и ненав<идящих> др<уг> др<уг>а, смотрят д<руг> н<а> д<руга> с яростью — а глаза те же.
Закрывает глаз с той стороны, которую целуют.
Мар<ианна> кусает губы.
вспомнить о самоубийце Сахновской.
(m-lle Bixio).
Ложь <? > и сочинительство М. А. Милютиной.*
Грусть Сипягиной.
веселенькие (переклитки).*
Паклин в городе на вакации.
Нежданов должен сам рассказать, что его видели.
Надеть степенный картуз (Албединский).*
съ — потеряно.
почва!
Примечания
В настоящий том включены: повести и рассказы, создававшиеся Тургеневым в 1872–1877 годах («Пунин и Бабурин», «Часы», «Сон», «Рассказ отца Алексея»), роман «Новь», над которым писатель работал в 1870–1876 годах, «Предисловие к романам», написанное им в 1879 году для нового издания собрания своих сочинений.
Эти произведения создавались в сложной и напряженной исторической и общественно-политической обстановке. Тургенева, жившего после франко-прусской войны и падения Второй империи в основном в Париже, не могли не затрагивать самым непосредственным образом бурные события западноевропейской, и в частности французской, жизни. Разгоревшаяся во Франции после подавления Парижской Коммуны борьба между сторонниками республиканского строя и монархистами всех толков привела к упрочению буржуазной республики, — этого, по выражению Тургенева, «царства пошляков — Мак-Магонов». «…мне противна, — писал он А. А. Фету 27 сентября (9 октября) 1874 г., — гнусная, безвозвратная, филистерская тишина и мертвая проза, которая водворяется повсюду — особенно во Франции!»
