Тривейн покраснел — отчасти от злости, отчасти от ощущения собственной глупости. Конечно, не собираются. Его убийство вызвало бы целую бурю, бесконечную цепь расследований, интенсивную погоню и поиски убийц. Другое дело Уэбстер. Тут можно не торопиться: этот Уэбстер давно уже у всех в печенках. Включая человека, спокойно сидящего сейчас напротив, за столом.
— Понятно. Спасибо за урок.
— Ну, это, в конце концов, моя работа.
— В таком случае, мне бы хотелось услышать объяснения, сэр.
— Что ж, пожалуйста, господин председатель, — подключился к разговору Уильям Хилл. Он отошел от окна и устроился на самом дальнем от Тривейна кресле.
Президент торопливо заговорил, стараясь сгладить резкий тон Хилла.
— Конечно, услышите, а как же иначе. Но для начала, если позволите, я хочу воспользоваться моими привилегиями. Давайте не будем называть их президентскими, а назовем относящимися к прерогативе старшего по возрасту. Мне бы хотелось полюбопытствовать, почему вы сочли эту встречу жизненно важной? Если мне правильно сообщили, вы даже заявили, что готовы подкарауливать меня внизу, пока я вас не замечу. Пришлось переносить утреннее совещание... Итак, доклад закончен. Остальное — формальности.
— Мне хотелось бы знать, когда вы дадите ему ход.
— Вас это беспокоит?
— Конечно, господин президент.
— Почему? — резко спросил Уильям Хилл. — Вы допускаете, что президент намерен скрыть его?
— Нет... Просто доклад еще не завершен. Несколько секунд в кабинете царило молчание. Президент и посол обменялись взглядами. Первым нарушил молчание президент.
— Я провел почти всю ночь за чтением вашего доклада, господин Тривейн. По-моему, он закончен.
— В действительности это не так.
— Чего же в нем недостает? — снова вмешался Хилл. — Или мне следует задать вопрос по-другому: что вы оттуда изъяли?
— Оба ваши вопроса верны, мистер Хилл. Упущено и изъято. По ряду моментов, показавшихся мне в то время разумными, я опустил детальную — и обличающую — информацию о «Дженис индастриз».
— Почему вы решились на это? — Президент выпрямился в своем кресле.
— Я думал, что смогу держать ситуацию под контролем и менее раздражающим образом. Я ошибся. Информацию следовало представить. Полностью.
Президент устремил задумчивый взгляд поверх головы Тривейна. Он сидел, облокотившись о кресло и слегка постукивая пальцами по подбородку.
— Как правило, первое суждение — самое верное. Особенно если оно сделано таким разумным человеком, как вы.
— В случае с «Дженис индастриз» я ошибся. Поддался на аргументы, которые оказались беспочвенными.
— Вы не могли бы высказаться яснее? — предложил Хилл.
— Конечно... Меня убедили... Вернее, я сам себя убедил, что решу проблему, заставив устраниться тех, кто нес ответственность за деятельность «Дженис». Тогда — так мне казалось — будут устранены истоки преступлений. Корпорация — или компании, сотни компаний — могла бы быть перестроена. Необходимо только заменить верхушку, и перестроенная корпорация вписалась бы в общее направление деловой практики.
— Понятно, — сказал президент. — Устраните коррумпированные элементы, затем корпорацию, а уж потом и весь хаос. Так?
— Да, сэр.
— Но коррумпированные элементы, как выяснилось, не хотят устраняться, — проговорил Хилл, избегая смотреть Тривейну в глаза.
— Я в этом убежден.
— Вы считаете, что ваше... решение лучше, чем тот хаос, который может возникнуть из-за развала «Дженис индастриз»? — спросил президент, откинувшись в кресле. — Эта корпорация — главный подрядчик оборонной программы страны. Потерять веру в такую организацию — значит нанести удар по всей нации.
— И я вначале так думал.
— По-моему, так и есть.
— Однако, господин президент, как только что заметил мистер Хилл, коррумпированные элементы не желают устраняться.
— Но их можно использовать? — скорее утвердительно, нежели вопросительно, сказал президент.
— Боюсь, что нет. Чем глубже они окопаются в своих траншеях, тем более тайным будет их контроль. Они создают базу, чтобы передать ее тому, кого сочтут подходящим. Они действуют по своим собственным меркам. Их совет избранных перейдет в наследство им подобным, да еще имея невообразимые экономические ресурсы. Разоблачение — единственное решение проблемы. Немедленное разоблачение!
— А вы разве действуете не по собственным меркам, господин председатель ?
И снова Тривейна неприятно резанул тон, каким Хилл произнес его титул.
— Я говорю правду.
— Чью правду? — поинтересовался посол.
— Правда всегда одна, мистер Хилл.
— А ваш доклад? Он не был правдой, не так ли? Понятие «правда» меняется. И взгляды тоже.
— Да, потому что не все факты были известны. Уильям Хилл понизил голос и говорил теперь бесстрастно, невыразительно:
— Какие факты? Или какой-то один конкретный факт? Вы скомпрометировали свой подкомитет ради, как выяснилось, пустого предложения. Я говорю о президентстве...
У Тривейна перехватило дыхание. Он бросил взгляд на президента.
— Вы все знали...
— Неужели вы могли предположить иное?
— Странно, но я не слишком об этом задумывался. Предложение вообще-то показалось мне легкомысленным.
— Но почему? Предательством по отношению ко мне оно не было. Я попросил вас сделать определенную работу и вовсе не требовал за нее политической преданности или какой-то особой приверженности.
— Но вы требовали честности, господин президент, — четко проговорил Хилл.
— Что вы понимаете под честностью, господин посол? — парировал президент. — Напомнить вам о ваших собственных предостережениях по отношению к правде и чистоте? Нет-нет, мистер Тривейн, я вовсе не стараюсь показаться добрым. Или заботливым. Просто убежден, что вы действовали из лучших побуждений, — конечно, как вы их понимаете. Но это облегчает мою задачу. По ряду причин я конфисковал доклад, и главная из них — не дать вам разорвать страну на части. Остановить вас в вашем намерении через «Дженис индастриз» разрушить важную часть экономики страны. Отобрать средства к существованию, порушить репутации всех без разбора. Можете представить мое удивление, которое я испытал, читая доклад.
— Я считаю ваше утверждение странным, господин президент. — Тривейн взглянул президенту прямо в глаза.
— Не более странным, чем ваш доклад. Как и тот факт, что вы отказались назвать точную дату, — по крайней мере, отдельным лицам, — когда вы намерены дать ему ход. Вы ни о чем не сказали правительственному издательству, вы ничем не помогли экспертам из министерства юстиции.
— Я ничего не знал о подобной практике. Но если б и знал, это мало что изменило бы.
— Вежливость, целесообразность, элементарная самозащита должны были побудить вас ознакомиться с подобной практикой, — вмешался Хилл. — Но вы сосредоточили свой ум на других, более важных проблемах. Я вижу...
— Господин посол, вы стали давить на меня, едва я вошел в кабинет. Мне это не нравится. При всем уважении к вам вынужден просить вас остановиться.
— Не из самого большого уважения к вам, мистер Тривейн, должен заметить, что буду говорить так, как считаю нужным, если только господин президент не остановит меня.
— В таком случае, я прошу вас остановиться, Билл, — тут же сказал президент. — Мистер Хилл давно уже занимается такими проблемами, мистер Тривейн. Он пришел сюда задолго до моего появления. Неудивительно, что он более резок в отношении ваших действий, чем я. — Президент мягко улыбнулся. — Посол не был и никогда не станет настоящим политиком: Он уверен, что вы просто не хотите предоставить мне возможность остаться на второй срок. Что ж, желаю удачи, хотя и не уверен, что вам это удастся. Или удалось, если быть более точным.
Тривейн судорожно глотнул воздух.
— Ничего подобного не произошло бы, будь я хоть на секунду уверен, что вы собираетесь баллотироваться на второй срок. Извините. Мне действительно очень стыдно.
Улыбка исчезла с лица президента. Хилл попытался что-то сказать, но президент резким движением руки остановил его.
— Объяснитесь, пожалуйста, мистер Тривейн.
— Мне сказали, что вы не собираетесь выдвигать свою кандидатуру на второй срок... Что это ваше окончательное решение.
— И вы безоговорочно согласились с этим...
— При обсуждении моей кандидатуры это заявление было главным, даже единственным основанием.
— А вам объяснили причину моего отказа?
— Да... Простите.
Президент какое-то время так пристально изучал Тривейна, что тот в конце концов почувствовал себя не в своей тарелке. Ему хотелось отвести глаза от этого доброго, прекрасного человека, но он знал, что лучше не делать этого.
— Что-то связанное с моим здоровьем? — спросил президент.
— Да.
— Рак?
— Так я понял... Извините.
