«В действительности только шестнадцать моих человек действовали в тылу неприятеля и вернулись. […] Известно, что всего лишь четверо было поймано. Так как они носили мундиры неприятеля, их расстреляли. […] В январе 1945 года мне стало известно благодаря «Радио Калис», что в плен захвачено более ста человек из 150-й танковой бригады. Список потерь указывает, что в специальной роте не хватало лишь восьми человек: четверо попали в плен под Брюсселем, где их расстреляли, и четверо взлетели на воздух вместе с джипом. Если по «Радио Калис» говорили правду, необходимо сделать вывод, что союзники взяли в плен много настоящих британских и американских солдат».
Во время моего пребывания в лагерях для военнопленных, находящихся в Дармштадте и Дахау, меня несколько раз навещали американские офицеры, которые в свое время были арестованы по подозрению в том, что они являются «переодетыми нацистами».
Последнее замечание. Конечно же, мы никогда не намеревались захватить или убить генерала Эйзенхауэра.
Замечу, что британское спецподразделение под командованием полковника Лэйкока и подполковника Кейса, высадившееся в Беда Литтория в ноябре 1941 года, намеревалось похитить или убить генерала Роммеля. Однако захваченные в плен члены этого подразделения не были осуждены, приговорены к тюремному заключению или расстреляны как шпионы, а их признали военнопленными и обращались с ними соответственно их статусу. Какие-либо еще комментарии к этому вопросу мне кажутся излишними.
Адольф Гитлер вызвал меня 31 декабря 1944 года. Его ставка на Западном фронте находилась еще в Зигенберге. Когда он увидел, что у меня перебинтована голова, сразу же приказал, чтобы меня обследовали врачи, в частности доктор Штумпфеггер.[235]
Они обнаружили, что в рану занесена инфекция, после чего мне сделали перевязку как следует. Гитлер обрадовался сообщению, что мой глаз цел, и беседовал со мной полчаса.
Он сожалел, что наступление не достигло поставленной цели. Правда, плохая погода исключила участие вражеской авиации, но наши танки оказались блокированы в течение первых двух дней. Они не могли двигаться в нормальном темпе по ужасным дорогам. Пехота двигалась маршем с такой же скоростью, как и наши танковые дивизии! Несмотря на все это, противник понес тяжелые потери и, что важно, наступление нанесло серьезный удар его боевому духу.
— Самое главное, — сказал фюрер, — что британский и американский солдат думал, что в будущем его ожидает увеселительная прогулка. Ему об этом заявляли его командиры. И вдруг покойник поднимается и переходит в наступление!
17 декабря только в Шнее-Эйфель мы взяли в плен примерно 8000—10 000 человек! […] Скорцени, мы не можем ждать, пока они придут и зарежут нас! Единственный выход для Германии — это победная война. Иного не дано.
Я тогда подумал, что ни одна из двух целей операции «Гриф» не достигнута, и искренне сказал об этом Гитлеру. Но он снова удивил меня своими словами:
— Скорцени, я не могу вас обвинить в чем-либо. Вы вынуждены были импровизировать, располагая очень скудными средствами, а ваша танковая бригада не могла сыграть свою роль под боком у 6-й армии. Все удалось бы, поставь я вас в головную группу 5-й армии… Безусловно, вы миновали бы Динан. Возможно, вы достигли бы Брабанта, и кто его знает, что из этого получилось бы! Что касается ваших спецподразделений, то у меня впечатление, что психологический эффект их действий, вероятно, гораздо важнее, чем вы предполагаете. Мы узнаем об этом позже.
Он был доволен действиями трех боевых групп, начавшимися 20 декабря в районе Мальмеди, и вручил «Почетный значок сухопутных войск» командирам групп «X», «Y», «Z», а также мне. Были награждены оберштурмбаннфюрер Вольф, хауптштурмфюрер Шерф,[236] хауптштурмфюрер фон Фелкерсам, а также посмертно его предшественник оберштурмбаннфюрер Хардик. Этот значок или же упоминание в приказе с этого времени применялось везде.
Когда я покидал Гитлера, он сообщил, что «в эту ночь дальше на юг, в Верхней Рейнской области вдоль границы Пфальца, нами будет начато менее масштабное наступление». Благодаря стенограмме его речи от 28 декабря 1944 года, в которой он сообщал командирам корпусов об этой операции, нам известно, что на тему наступления в Арденнах он сказал: «Первый раз с осени 1939 года, это значит, с момента начала войны, нам удалось сохранить операцию в тайне».
Он ошибался. Сталину было известно о ней. Его предупредила «Красная капелла» и Ресслер, выпущенный швейцарцами в сентябре 1944 года. Всюду утверждается, что он не мог наладить связь, но в тот период Ресслер совсем не нуждался в швейцарцах, чтобы информировать московского «Директора». «Радо» мог пересылать данные от «Вертера» в посольство СССР в Париже через курьера — вероятно, Рейчел Дебендорфер. По крайней мере, этот тезис очень логично защищает Р. Б. Питкин в «Журнале Американского легиона» в январе 1968 года.
Необходимо присмотреться к игре Сталина. Западные союзники высадились в Нормандии 6 июня 1944 года, он же приказал Красной Армии начать наступление на Востоке лишь 24 июня на северном направлении, 26 в центре, а после 24 июля — в Румынии. Он опасался, что западные союзники очень быстро подойдут к немецким границам. Однако вскоре он сделал иной вывод и приостановил свое наступление на северном и центральном участках с половины августа до половины декабря. Это позволило Гитлеру подготовить наступление в Арденнах, а Сталину — удар его армий. Напрасно Черчилль и Рузвельт протестовали.
В начале 1945 года в Ялте Сталин выступил с планом оккупации и уничтожения Германии, удивительно напоминающим план Моргентау, который охотно одобрили в сентябре 1944 года в Квебеке Рузвельт и Черчилль. Фактически оба проекта подготовил Сталин. Первый, в Квебеке, представил высокопоставленный американский чиновник, коммунист Гарри Декстер Уайт, член советской шпионской сети, руководимой семьей Сильвермастера. Перепуганный этим планом «слепой мести» Корделль Хал спросил Рузвельта:
— Почему вы подписали план, сводящий Германию к уровню аграрного государства?
— Я был измучен, — ответил Рузвельт. — Подписал, особо не заботясь, что написал Моргентау.
Не Моргентау, а Сталин.
Часть IV
Глава первая
Власов и Бандера. Николаи, Канарис и Гелен
Новая встреча «с глазу на глаз» с генералом Власовым — Его программа и европейские идеи — Опасность использования дивизий и корпусов, состоящих из русских добровольцев: в мае 1945 года в Праге они поворачивают оружие против нас — Англичане выдают Сталину казаков атамана фон Паннвица — Розенберг и Кох — Операция «Бурый медведь» на Украине — Народ, сражающийся с большевиками с 1918 года — Ожесточенные бои УПА в 1945–1952 годы — КГБ организует убийство Бандеры в Мюнхене — Афера с пистолетом с цианистым калием — «Пуля с красной окантовкой»: я вытаскиваю ее из кармана перед судьями — Визит полковника Вальтера Николаи, бывшего руководителя немецкой разведки — Шелленберг отказывается использовать свои тайные службы — Несходство характеров Николаи и Канариса — Беседа с генералом Рейнхардом Геленом — Бомбардировка «Цеппелина» — Гелен, Борман и таинственный «Вертер».
— Не стреляйте!
Мужчина, прокричавший эти слова на плохом немецком языке, вышел из сарая с поднятыми вверх руками. Этот рослый, тощий и небритый мужик в очках был одет в офицерскую куртку, сапоги и брюки покрыты слоем грязи. Офицер из разведывательного подразделения XXXVIII армейского корпуса капитан фон Швердгнер сразу же узнал человека, разыскиваемого в течение месяца в болотах у реки Волхов, вблизи озера Ильмень. Он сделал знак переводчику, и тот медленно по-русски сказал:
— Генерал Андрей Андреевич Власов, вы являетесь пленным. Капитан фон Швердтнер просит вас сдать оружие и воинские документы.
Великан показал движением головы на дверь сарая и сказал очень быстро по-русски:
— Оружие находится там. У меня уже нет боеприпасов.
Так попал в плен генерал Андрей Власов, командующий 2-й гвардейской армией, состоящей из девяти пехотных дивизий, танковой бригады и двух артиллерийских полков. Тяжелые бои в болотистых лесах продолжались с марта до конца мая. Власов сдался лишь 11 июля 1942 года.
Я познакомился с ним только через два года, незадолго до операции «Фауст-патрон». Адриан фон Фелкерсам, который, как известно, хорошо говорил на русском языке, пригласил его вместе с несколькими офицерами штаба во Фриденталь.
О Власове и его движении написано много, но очень редко мнения об их деятельности соответствуют действительности. Прежде всего, необходимо принять во внимание тот факт, что Власов (я лично беседовал с ним в течение многих часов на немецком языке, который он знал достаточно слабо, или с помощью Фелкерсама) был профессиональным военным.
