он относиться с куда большей иронией, чем другие, потому что умирать ему приходится каждый день. И по многу раз! Начиная с 13 века русский живет вопреки, а не благодаря. Вопреки всему. Вопреки установившимся правилам, вопреки условиям и здравому смыслу. Причем вопреки – это вера в успешное окончание дела! Вот такое упование на русский авось! И русский верить в это! Поразительнее всего то, что это работает!
Поэтому безнадежная, с точки зрения немца, ситуация для русского только начало, когда он рассчитывает на авось, Бога и свой смекалистый ум.
Русский героем становится не потому, что хочет прославиться. Он герой по жизни! Каждый прожитый день его – подвиг!
Поэтому вам никогда не одолеть нас. Наша правда всегда будет бить вашу!
Вы, доктор, догадываетесь, что проиграете. Вы предполагаете, а я – знаю!
Согласитесь, как будет не по-русски, мне – русскому офицеру сдаться на милость того, кого я победил.
Кранц помолчал некоторое время, что-то обдумывая.
– Ну, как знаете, – промолвил разочарованно доктор.
В кабинет неслышно кто-то вошел. Поярков это понял по вдруг появившемуся сквозняку. Невидимым мостом он соединил дверной проем и дупло камина. Из камина потянуло сырым подвальным духом.
Кранц взглянул на вошедшего, и мотнул головой в знак вопроса.
– Все в порядке, господин доктор, – ответил голос позади Пояркова. Голос показался ему знакомым.
Мимо полковника прошла женщина, туго затянутая в серый однобортный китель войск СС. Она прошла через весь кабинет и остановилась у кресла доктора. Потом развернулась.
Брови полковника поползли вверх. Перед ним стоял Летун. В пошитом на женский лад мужском кителе унтерштурмфюрера. На левом рукаве блестел вышитый орел с расправленными крыльями, узкие погоны отдавали серебристым светом, на черных петлицах отражались справа два Зига, а слева три ромба, выстроенных по диагонали.
– Гутен Абенд, комрад Поярков, – растянувшись в улыбке, произнес Летун.
– Где Славка? – вскрикнула Лиза.
Доктор закинул ногу на ногу.
– Прости, милая. Встреча немного откладывается. Но я выполню обещание. Ты скоро увидишься. Ты поможешь ей? – обратился он к Летуну.
Тот кивнул.
«Все. Вы трупы», – мысленно произнес полковник.
Поярков резко сместился назад влево, мгновенно оказавшись позади одного из охранников. Одновременно, он накинул левую руку ему на шею и сжал между подмышкой и предплечьем. Шея хрустнула практически сразу. Правой рукой Поярков уже расстегивал кобуру, когда Кранц вскочил и, не целясь, выстрелил с пояса. Пуля попала в верзилу в форме Бранденбург. Справа Шульц целил из автомата. Поярков звериным чутьем уловил чуть заметное движение ствола и резко повернул верзилу к Шульцу. По телу пульсирующее задробили тупые толчки от пуль. Поярков выстрелил. Шульц рухнул. В этот момент тело полковника прожгло слева острой болью, и он машинально повернул грузное тело фашиста в сторону выстрела.
Перед ним стоял доктор и уже не стрелял. Поярков вскинул руку и нажал на спусковой крючок. Пуля предназначалась Кранцу. И деваться ему было некуда. Полковник был уверен, что попадет. Но попал он в Гюнтера, тот самый лейтенант. Который стоял у камина спиной к Пояркову. В последний момент Гюнтер успел закрыть своим телом доктора. Пуля пробила ему скулу, которая сразу же окрасилась в бурый цвет. Гюнтер осел, открывая Кранца. Поярков попытался произвести еще один выстрел, но висящий у него на руке фриц почему-то стал неподъемным. Как-то сразу вдруг его вес на левой руке оказался разрушительным. Поярков не успел понять, как повалился под фрица. Его накрыла стодвадцатикилограммовая туша и он потерял сознание.
***
Плечо жгло и саднило. Мамин открыл глаза и понял, что он лежит, уткнувшись в земляную подушку. При вдохе трава мягко щекотала. Он попытался здоровой рукой оттолкнуться и приподняться. Удалось перевернуться. Над ним висело черное-черное небо, усыпанное нечастыми блестящими звездами. Луна, немного отстранившись от своих вечных спутниц, откатилась в сторону. Ощущался полночный холод. Мамин увидел перед собой подвальное окошко. Стекло осыпалось, и из деревянной рамы торчали углы, словно акульи зубы.
Вокруг было тихо. Мамин подполз ближе и ногами сбил стеклянные сосульки, расширяя вход. Оружие и снаряжение лежало рядом на земле. Значит, после выстрела к нему не подходили. Стрелявший решил, что убил его. Тем лучше. Его не ждут.
Медицинских средств у Мамина не было. Даже бинтов. Поэтому он, превозмогая боль, втиснулся в узкое пространство рамы.
Подвал был заполнен тишиной и сыростью. Стены его были выложены кирпичной кладкой, Мамин разглядел какие-то стеллажи, верстак, висящие инструменты, много непонятных предметов и вещей различной формы. Из-под кладки тянуло земляной стынью и кислятиной.
Мамин вытащил левой рукой браунинг. Автомат он оставил у окошка. С раненной рукой ему несподручно было пользоваться им.
В подвале раздался едва уловимый шорох. Как будто кто-то вздохнул. Осторожно ступая с пятки на носок, прощупывая им поверхность прежде чем перенеси вес, готовый в любой момент изменить направление движения или метнуться кувырком в сторону, Алексей зашагал на шум. В подвале было темно, хоть глаз коли. Через три шага Мамин увидел очертания силуэта. Пониже узких плечей силуэт казался квадратным.
Плечи силуэта находились на уровне пояса Алексея, головы не было. Мамина передернуло от страха.
– Эй, – позвал он.
Силуэт не пошевелился.
– Эй, ты кто? – повторил Мамин, направляя дуло пистолета в очертания человека.
На этот раз силуэт вздрогнул и поднял голову.
– Вин як!
Мамин подскочил. Это был Славка. Головы не было, потому что он опустил ее на грудь. Сам он сидел на стуле со спинкой. Руки, туловище и ноги были стянуты веревкой.
– Славка, ты?!
– Я! – выдавил мальчик.
– Хорошо, что я тебя нашел, – Мамин задохнулся от волнения.
Славка смотрел с широко раскрытыми глазами. И не отвечал. Алексей собрался.
– Здесь еще кто-нибудь есть? – шепотом спросил Алексей.
– Ни. Я адны, – просто ответил Славка.
Мамин присел у стула, достал нож и начал аккуратно срезать веревки. Он обратил внимание, что узлы сделаны профессионально, плетение так располагалось на руках, что будь у мальчика нож, он все равно не смог бы освободиться.
– Где Лиза?
– Я ни знамо. Я..нитчехо не знамо. Мэне шо-то пугливо, – голос мальчика задрожал и осекся.
Все вокруг было спокойно. Кроме полушепотного разговора в подвале, звуков не было. Но Мамин чувствовал, что мальчик напуган, и этот страх начал передаваться к нему самому. Дело было даже не в том, что все происходит не так, как должно. Начиная с этого злосчастного разговора в DEL MAR. Все, что ни планировали, разбивается о цепь случайных, или может быть не случайных, но непонятных точно обстоятельств. Злой рок висит над Маминым. Он это чувствовал. И теперь пугающее состояние мальчика ему
