— Где? — поднял голову Иван Павлович. — А! Это северное сияние, — объяснил он, набивая кастрюлю снегом.
— Северное сияние? — разочарованно произнес Дима. — А я думал, что оно другое… красивое…
— Разные бывают, — ответил Иван Павлович. — Успеешь налюбоваться. Бывают и такие красивые, что сколько ни смотри — не насмотришься.
Глава сороковая
ДИМА ИСЧЕЗ
Ночью температура неожиданно поднялась. Пошел теплый дождь, но к утру прекратился. Небо было серое и облачное. Вездеход быстро несся по снежной каше. Из-под его гусениц взлетали кверху фонтаны воды, смешанной со снегом. Лед сделался рыхлым, губчатым. Он еще не успел приобрести настоящую зимнюю твердость и легко поддавался колебаниям температуры, особенно теплому дождю.
Вездеход давил и крошил ледяные обломки, без особых усилий взбирался и сползал с высоких торосистых гряд.
Иван Павлович вел машину на запад, к кромке льда. Дима стоял возле него, держась за спинку кресла.
Вверх, вниз… Вверх, вниз… С боку на бок, иногда под таким крутым углом, что Диме становилось не по себе.
В конце концов эти однообразные ныряния и покачивания стали утомительными, и Дима собирался присесть возле Комарова на мягкий диван и дать отдых усталым ногам.
В это время машина поднялась на гребень торосистого хребта, и Иван Павлович, выключив моторы, произнес:
— Посмотри, Дима, вперед и влево… Медвежья семья…
— Где? Где? — встрепенулся Дима.
— Вон там! Три желтоватых пятна. Возле высокого тороса, похожего на кафедру. Стоят неподвижно и смотрят в нашу сторону.
Три пятна вдруг метнулись вниз и скрылись за торосами.
— Вижу! Вижу! — закричал Дима. — И уже не видно. Они от нас убежали?
— Удирают, — ответил Иван Павлович. — Это медведица с медвежатами. В таких случаях она очень осторожна. А вот они опять…
За торосами, на которых впервые увидел животных Иван Павлович, далеко на юг и на запад тянулось открытое ровное поле с более светлым и потому, казалось, более крепким снегом.
На белом нетронутом снегу Дима ясно различил большую медведицу, легкой трусцой бежавшую на юг, и двух медвежат, словно белые пушистые шары, катившихся за матерью. Они не поспевали, и ей приходилось то и дело останавливаться, поджидая их. Иногда она подталкивала головой то одного, то другого и вновь бежала вперед.
Неожиданно медведица на бегу остановилась, попятилась назад и начала внимательно исследовать снег под ногами. Потом, низко опустив голову и, очевидно, внюхиваясь, она медленно пошла направо, затем налево и вернулась в сопровождении не отстававших медвежат на прежнее место. Здесь она еще раз оглянулась на торосы, на вездеход и, по-видимому, приняла решение.
Осторожно сделав несколько шагов в прежнем направлении на юг, медведица вдруг опустилась на снег, распласталась на нем, раскинув в стороны все четыре толстые лапы, и медленно поползла вперед. Медвежата с минуту стояли неподвижно, вытянув мордочки и внимательно следя за движениями матери. Затем они сразу, точно по команде, легли и, тоже раскинув лапы, торопливо поползли за ней.
Дима не мог удержаться от смеха — до того уморительны были движения медвежат. Они, вероятно, боялись отстать от матери и очень спешили. У них не было еще ее опытности, и поэтому ползли они смешно, по-лягушечьи.
— Да зачем они ползут, Иван Петрович? — спросил, смеясь, Дима.
— А там, под снегом, медведица почувствовала тонкий лед. Вероятно, здесь была недавно широкая полынья, которая замерзла, но еще не успела покрыться толстым, надежным льдом.
Иван Павлович включил моторы и начал спускать машину, заворачивая к югу. В последний момент Дима успел заметить, что медвежья семья, благополучно переправившись через слабый лед, встала на ноги и устремилась прямо на юг.
Вскоре вездеход, пройдя небольшое расстояние по ровному полю, приблизился к тому месту, где медведица начала переправу.
— Дмитрий Александрович, — обратился Иван Павлович к майору, — опустите, пожалуйста, у двери рычаг герметизации. А ты, Дима, держись крепче.
— Мы пойдем по тонкому льду? — с опаской спросил мальчик.
Иван Павлович ничего не ответил, только кивнул головой.
— А машина не утонет?
— Нет, она ведь сделана из очень легкой пластмассы. Легче дерева и крепче стали. И гусеничный ход и ведущие колеса из того же материала. Кроме того, под кузовом два длинных пустых баллона.
Вездеход несся по опасному месту, не сбавляя скорости. Кроме непрерывного пощелкивания гусеничных пластин, в кабину доносился слабый треск и визгливый скрип. С каждой секундой эти звуки учащались и усиливались, и вдруг под вездеходом лед с треском и звоном провалился и большие куски его всплыли с обеих сторон машины, обнажая свои прозрачные зеленоватые ребра. Машина сразу низко, почти до нижнего края окон, погрузилась в воду, гусеницы совсем скрылись под ней. В следующий момент вездеход всплыл, глубоко оседая кормовой, более нагруженной частью и высоко приподнимая более легкую, носовую часть. Хотя гусеницы оставались под водой, из кабины видно было, что они не прекращают своего быстрого вращения.
На минуту вездеход прекратил движение, но Иван Павлович повернул на доске управления небольшой рычажок, сзади под кабиной послышалось гудение еще одного пущенного в ход мотора, и машина вновь устремилась вперед.
— Вы пустили винт, Иван Павлович? — спросил Дима.
Иван Павлович, занятый управлением машины, кивнул.
Едва ребристые пластины далеко выдающихся перед кабиной гусениц начинали цепляться за ледяные края, как лед обламывался, гусеницы захватывали и подминали под себя куски его, очищая дорогу продвигающемуся вездеходу.
Пройдя таким образом несколько десятков метров, гусеницы наконец уперлись в толстый, матерый лед.
Иван Павлович нажал кнопку, носы гусениц круче вздернулись кверху, и работа винта усилилась.
Вездеход медленно стал наползать на край льда, все выше и выше поднимались над ним гусеничные ленты, кормовая часть вездехода вместе с кабиной стала выходить из воды.
Переправа заняла лишь несколько минут, и вскоре вездеход несся по снежной равнине на запад.
Через некоторое время снег показался майору настолько окрепшим, что, по его мнению, можно было выйти из кабины.
Иван Павлович остановил машину, майор и Дима вышли и встали на лыжи. Машина вновь пошла, но уже на малом ходу. Лыжники последовали за ней в сопровождении Плутона, несказанно обрадованного этой прогулкой.
Изобретатель электролыж взял за основу обычную старую лыжу и вырезал из ее подошвы длинный прямоугольник — от начала переднего загиба почти до заднего конца. Получилась как бы узкая рама. И это было все, что осталось от старой лыжи. В раму изобретатель вмонтировал длинный плоский ящик, который заключал в себе двигатель — маленький мотор, — аккумулятор с большим запасом электроэнергии и передаточный механизм из исключительно прочных деталей. Снаружи вокруг ящика по всей его длине шла гусеничная цепь из ребристых пластинок, как у вездехода. Над цепью был небольшой мостик для ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
