— Капитана нет?
— Не-а.
— А экипаж?
— На корабле его нет, — сказал Кларксон. — Ты ведь знаешь, Талли.
— В таком случае на корабле не должно быть кислорода, — догадался я.
— Разумеется, нет!
— И защиты от радиации?
— Безусловно!
— И теплоизоляции нет?
— Теплоизоляции ровно столько, чтобы корпус не расплавился.
— И, наверное, он стартует с максимальным ускорением? Что-нибудь около тридцати пяти g?
— Конечно, — подтвердил Кларксон. — Для беспилотного корабля это наиболее экономично. А что тебя смущает?
Я ему не ответил. Молча подошел к джипу и, выжав акселератор до отказа, помчался к спектрографической лаборатории. Желудок у меня больше не поднимался и не опускался. Он вращался как волчок.
Человек не способен выжить после такого рейса. У него нет на это никаких шансов. Ни одного шанса на десять миллиардов. Это физически невозможно.
Когда я подъехал к лаборатории, Франклин уже закончил крышу и работал внизу, соединяя трубы. Был обеденный перерыв, и ему помогали несколько человек из Горной группы.
— Франклин, — сказал я.
— Что, сэр?
Я набрал побольше воздуха в легкие.
— Франклин, ты прилетел сюда на том фрахтовике?
— Нет, сэр, — ответил он. — Я все пытался вам объяснить, что и не думал подкупать никакого капитана, но вы так и не…
— В таком случае, — проговорил я очень медленно, — как ты сюда попал?
— Благодаря Истине!
— Ты не можешь мне объяснил,?
С секунду Франклин размышлял.
— С дороги я просто ужасно устал, мистер Талли, — сказал он, — но, кажется, могу.
И он исчез.
Я стоял и тупо моргал. Потом один из горных инженеров указал вверх. На высоте примерно трехсот футов парил Франклин.
Мгновение спустя он опять стоял рядом со мной. У него был иззябший вид, а кончик носа порозовел от холода.
Смахивает на мгновенное перемещение в пространстве. Нуль-перелет! Ну и ну!
— Это и есть Истина? — спросил я.
— Др, сэр, — сказал Франклин. — Это когда смотришь на мир по-иному. Стоит только увидеть Истину, по-настоящему увидеть, — и все становится возможным. Но на Земле это называли гал… галлюцинацией. Сказали, чтобы я прекратил гипнотизировать людей и…
— Ты можешь этому научить?
— Запросто, — ответил Франклин. — Правда, на это все же уйдет какое-то время.
— Это ничего. Смею надеяться, мы можем изыскать какое-то время. Да уж, полагаю, что можем. Даже наверняка. Да уж, какое-то время, затраченное на Истину, будет затрачено с толком…
Неизвестно, долго ли еще я бы нес околесицу, но Франклин горячо вмешался:
— Мистер Талли, значит ли это, что я могу остаться?
— Ты можешь остаться, Франклин. По правде говоря, если ты попытаешься нас покинуть, я тебя застрелю.
— О, благодарю вас, сэр! А как насчет моей сестренки? Можно ей сюда?
— Да-да, безусловно, — обрадовался я. — Пусть твоя сестренка приезжает. В любое время…
Я услышал испуганный крик горняков и медленно обернулся. Волосы у меня встали дыбом.
Передо мной стояла девушка — высокая, худенькая девушка с огромными, словно блюдца, глазищами. Она озиралась по сторонам и бормотала:
— Марс! Госпо-ди-и!
Потом заметила меня и вспыхнула.
— Простите меня, сэр, — сказала она. — Я… я подслушивала.
Зацепка[29]
(Перевод на русский язык Н. Евдокимовой)
На звездолете главное — сплоченность экипажа. Личному составу полагается жить в ладу и согласии — иначе недостижимо то мгновенное взаимопонимание, без которого порой никак не обойтись. Ведь в космосе один-единственный промах может оказаться роковым.
Не требует доказательств та истина, что даже на самых лучших кораблях случаются аварии, а о заурядном нечего и говорить — он долго не продержится.
Отсюда ясно, как потрясен был капитан Свен, когда за четыре часа до старта ему доложили, что радист Форбс наотрез отказывается служить вместе с новеньким.
Новенького Форбс в глаза не видел и видеть не желает. Достаточно, что он о нем наслышан. По словам Форбса, здесь нет ничего личного. Отказ мотивирован чисто расовыми соображениями.
— Ты не путаешь? — переспросил капитан старшего механика, когда тот принес неслыханную весть.
— Никак нет, сэр, — заверил механик Хао, приземистый китаец из Кантона. — Мы пытались уладить конфликт своими силами. Но Форбс ни в какую.
Капитан Свен грузно опустился в мягкое кресло. Он был возмущен до глубины души. Ему-то казалось, что расовая ненависть отошла в прошлое. Столкнувшись с ее проявлением в натуре, он растерялся, как растерялся бы при встрече с моа или живым комаром.
— В наш век, в наши дни — и вдруг расизм? — кипятился Свен. — Безобразие, форменное безобразие. Чего доброго, следующим номером мне доложат, что на городской площади сжигают ведьм или где-нибудь затевают войну с применением кобальтовых бомб!
— Да ведь до сих пор никакого расизма не было в помине, — возразил Хао. — Для меня это полнейшая неожиданность.
— Ты же у нас не только по званию старший, но и по возрасту, — сказал Свен. — Неужто не пытался урезонить Форбса?
— Я с ним не один час беседовал, — ответил Хао. — Напоминал, что китайцы веками люто ненавидели японцев, а японцы — китайцев. Если уж нам удалось преодолеть взаимную неприязнь во имя Великого Сотрудничества, то отчего бы и ему не попытаться?
— И пошло на пользу?
— Как об стенку горох. Говорит, это совсем разные вещи.
Свен свирепо откусил кончик сигары, поднес к ней огонек и запыхтел, раскуривая.
— Да черт меня подери, если я у себя на корабле стерплю такое. Подыщу другого радиста.
— Не так уж это просто, сэр, — заметил Хао. — В здешней-то глуши.
Свен насупился в раздумье. Дело было на Дискайе-2, захолустной планетенке в созвездии Южного Креста. Сюда корабль доставил груз (запасные части для машин и станков), здесь взял на борт новичка, назначенного Корпорацией, — невольного виновника переполоха. Специалистов на Дискайе пруд пруди, но все больше по гидравлике, горному делу и прочей механике. Единственный же на планете радист вполне доволен жизнью, женат, имеет двоих детей, обзавелся на Дискайе домом в озелененном пригороде и о перемене мест не помышляет.
— Курам на смех, просто курам на смех, — процедил Свен. — Без Форбса мы как без рук, но новичка я здесь не брошу. Иначе Корпорация наверняка меня уволит. И поделом, поделом. Капитан обязан справляться с любыми неожиданностями.
Хао угрюмо кивнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
