Все это было явно шито белыми нитками, но Геринг при этом старался любой ценой не допустить разрастания конфликта. Его откровенный разговор с Эммой показывает, что он уже в эту возможность не верил, но как человек упорный и предприимчивый, да еще имея в посредниках Далеруса, Геринг все еще надеялся выйти напрямую на самых главных представителей британской власти. И он решил лично встретиться с членами британского правительства. Разумеется, прежде на это требовалось получить разрешение Гитлера… А тем временем фюрер собирался выступить с большой речью перед депутатами рейхстага, собравшимися в зале оперы «Кролль», и Герингу надо было немедленно туда ехать.
В начале двенадцатого Геринг позвонил Далерусу, сказал, что находится в рейхсканцелярии, и попросил шведа приехать туда. Когда Далерус прибыл, его встретил сиявший фельдмаршал. «Он коротко изложил суть выступления фюрера, – вспоминал шведский предприниматель, – а потом с гордостью сказал, что Гитлер только что назначил его вторым человеком рейха[291]. Потом добавил, что в этом качестве у него будет больше, чем раньше, возможностей для работы в пользу мирного решения проблем. Однако новый статус подразумевает также огромную ответственность и, естественно, четкое следование политике фюрера». Потом Геринг отвел Далеруса в комнату для приемов, где его ждал Гитлер. «Он вежливо поздоровался со мной, – рассказывал Далерус, – но при этом я сразу же обратил внимание на ненормальность его поведения. Он подошел ко мне, остановился и начал говорить, глядя перед собой. Его дыхание было таким несвежим, что мне приходилось сдерживаться, чтобы не отступить на шаг. […] Начал он с заявления, что всегда знал, что Англия не желала мира и всегда преследовала только собственные эгоистичные интересы. Он поблагодарил меня за все мои усилия по установлению контакта между двумя народами и сказал, что они оказались тщетными только по вине Англии». Затем последовали длительные разглагольствования, включавшие обвинения англичан, затем Гитлер обрушился на поляков, «которых решил уничтожить». После этого он сказал, что готов продолжить переговоры с Англией, и прибавил: «Но если англичане не поймут, что в их же интересах не воевать против меня, тогда они дорого заплатят за свои ошибки». Далерус вспоминал: «Он продолжал нервничать, начал махать руками и кричать, стоя рядом со мной: “Если Англия хочет сражаться год, я буду сражаться год, если она захочет воевать два года, я буду воевать с ней два года!..” Он замолчал, а потом, совершенно беспорядочно жестикулируя, закричал еще более пронзительным голосом: “Если Англия захочет биться три года, я буду биться три года!..” Возбуждение его все нарастало, и в конце концов с криком “Если понадобится, я буду сражаться десять лет!” он взмахнул кулаком и наклонился вперед, почти коснувшись пола. Ситуация стала столь затруднительной, что Геринг не удержался и вмешался. Гитлер повернулся к нам спиной. […] К счастью, эта неприятная встреча вскоре закончилась, и мы с Герингом поехали к нему домой. […] Он был возбужден и изможден».
И неудивительно… Даже став официально вторым человеком рейха, Герман Геринг никак не мог воздействовать на неумолимое развитие событий: война с Польшей началась, его люфтваффе выполняет главную роль в наступлении, французы и британцы не станут вести переговоры, пока продолжаются военные действия. Париж и Лондон объявили мобилизацию. Фюрер полон решимости уничтожить поляков, перерастание конфликта в мировую войну почти неизбежно. Но казалось, ни Гитлер, ни Риббентроп этого не понимают…[292] Впрочем, Геринг тоже этого не понимал: когда Далерус приехал в конце дня к нему в штаб близ Потсдама, фельдмаршал уже полностью поменялся. «Казалось, он полностью потерял способность оценивать неизбежные последствия такой войны, – вспоминал шведский предприниматель. – Он несколько раз повторил, что начавшийся военный конфликт со всеми его перипетиями мог бы ограничиться борьбой между Польшей и Германией, пусть даже Россия и потребует свою долю за союз с Германией. По его мнению, все шло по плану, изменить который не мог никто. Затем он вызвал к себе статс-секретарей Кёрнера и Грицбаха, долго разглагольствовал перед ними, потом вручил каждому почетный кортик, выразив при этом надежду, что они будут с честью носить это оружие в течение всей войны. Складывалось впечатление, что всеми этими людьми овладело некое дьявольское опьянение».
Второе сентября стало днем больших сомнений: накануне вечером посол Гендерсон вручил рейхсминистру иностранных дел Риббентропу «ноту предостережения». «Я сообщаю, – писал Чемберлен в ноте, – что правительство Его Величества без колебаний выполнит свои обязательства по отношению к Польше, если германское правительство не готово […] приостановить наступление против Польши и не готово немедленно вернуть свои войска с польской территории». Однако срок для ответа не определялся, а Гендерсон получил строгие инструкции не рассматривать ноту как ультиматум. Несомненно, именно поэтому решительный тон ноты не был всерьез воспринят в рейхсканцелярии, и в течение 2 сентября Гендерсон так и не получил ответ. Зато стало известно, что Муссолини выдвинул идею созыва мирной конференции с участием Франции, Англии, Польши и Германии на следующих основах: приостановка военных действий и решение спорных польско-германских вопросов. Это было в некотором роде переиздание Мюнхенского соглашения, которое всех устроило. Кроме чехов, разумеется…[293] Во всяком случае, Геринг возлагал большие надежды на инициативу дуче и заявлял о своей уверенности в ее успехе. Действительно, во время выступления в палате общин в тот вечер Чемберлен весьма благоприятно отозвался о предложении Муссолини и намекнул на возможность проведения новых переговоров, «если немецкое руководство согласится вывести свои войска из Польши». Узнав о таких заявлениях, нацистские главари вполне могли подумать, что у них остается большое поле для маневра. Тем более что в тот момент сопротивление поляков начало уже ослабевать.
Однако когда Чемберлен закончил выступление в палате общин, он встретил возмущенные возгласы представителей обеих партий, которые посчитали, что данное ими полякам честное слово намеренно нарушается. И парламент потребовал немедленно предъявить Берлину ультиматум. Хватило всего несколько часов, чтобы склонность к примирению и боязнь военной конфронтации Чемберлена сменились еще большим опасением – страхом лишиться власти. В итоге парламентское большинство приняло решение предъявить ультиматум немецкому руководству 3 сентября в 9 часов утра и потребовать ответа в течение двух часов…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
