– Спасибо тебе, добрый человек, что о достоинствах сих живодеров мне откровенно поведал, чтобы я потом угрызениями совести не мучился, – по-прежнему спокойно и даже чуть насмешливо ответил Фрол. – А вот про устройства сии замечательные нельзя ли из уст твоих узнать кое-какие подробности? Как, например, вот эти тисочки действуют?
– Ну и веселый же мне сегодня собеседник попался, – изумленно и радостно ответил Прошка, с готовностью принимая предложенную игру мышки с кошкой.
Такого забавного допроса он еще не проводил. Будет что потом поведать дружкам за чаркой заморского вина! Прошка проворно встал с лавки, подошел к замысловатым тискам, с готовностью и со знанием дела объяснил, как засовывать в них различные части человеческого тела, на что потом нажимать и поворачивать и какие ощущения у пытаемого вызывает нажатие того или иного рычага и колесика. Причем от объяснений этих, произносимых голосом нарочито бодрым и беззаботным, у него у самого иной раз пробегал мороз по коже, и Прошка старался не коснуться невзначай проклятого станка. Он поглядывал время от времени на привязанного к стулу человека, и с возрастающим изумлением видел на его лице выражение неподдельного интереса и внимания к своим объяснениям.
Прошка наконец выдохся, забава ему наскучила. Он сел и, сменив притворно веселый тон на гневный и суровый, резко спросил:
– Ну, долго еще время тянуть будешь? Сразу тебе начать кости ломать и кожу сдирать, или добровольно расскажешь, по чьему наущению и зачем ты, смерд безмозглый, библиотеки царской местоположение вынюхивал?
– А если я кричать начну «на помощь! стража! караул!» – что будет? Может, стражники на выручку прибегут? – также сменив тон, испуганным голосом, запинаясь, произнес Фрол.
– Ты и впрямь, видать, дурак. Что же, по-твоему, тут песни, что ли, поют? Здесь, голубь, все до одного «караул» кричат и на помощь зовут. Стража вас сюда доставляет не затем, чтобы шкуры ваши поганые спасать, а чтобы, напротив, их сдирать во славу государеву, – раздраженно ответил Прошка.
– Все мне ясно, – упавшим голосом пробормотал Фрол и добавил робко и просительно: – Могу я хотя бы надеяться, что мои бренные останки похоронят по-христиански? Вынесут хладное тело в сопровождении почетного караула стрельцов в парадных кафтанах, сверкающих секирами, водрузят на повозку, запряженную шестериком белых лошадей с черными лентами в гривах, а на монастырском кладбище священник с обликом иконописного святого прочтет надо мной скорбную молитву?
Прошка захохотал, откинувшись к стене. Даже палачи, до сих пор не высказывавшие каких-либо эмоций, глухо загукали, как филины, что, по-видимому, означало заливистый смех.
– Беда с вами, грамотеями, – отсмеявшись и смахнув с глаз набежавшие от смеха слезы, сказал Прошка. – Завернут тебя, мил человек, в дерюжку, – он указал пальцем на лежавший в углу обширный запас тряпья. – Потом взвалит твой труп смердящий вон тот добрый молодец на плечо, вытащит во двор, погрузит в тележку, что сзаду к входу в сие узилище поставлена предусмотрительно, отвезет за ворота на пустырь ближайший, где песок да глину ранее добывали на строительство, кинет в яму да засыплет, как собаку. Вот тебе и все почести.
– Спасибо тебе огромное за твои слова, – с искренней радостью воскликнул Фрол. – Отец родной и то бы не утешил лучше!
Прошке его радость почему-то не понравилась, и он впервые ощутил какое-то смутное беспокойство.
– Ну, так что, будешь говорить, пес поганый, или Фильку с Киркой, без дела скучающих, попросить тебе помочь? – злобно выкрикнул он.
– Жалко, Михася здесь нет, он бы устроил вам показательные выступления, – задумчиво произнес Фрол.
– Ты чего несешь? Кто такой Михась?
– Головной первого десятка первой сотни. Лихой боец, на моих глазах в трактире «Морской Лев» в Портсмуте пятерых парней из абордажной команды «Посейдона» в две минуты положил. Он влюблен в леди Джоану, но там есть некие сложности.
Фрол сидел свободно, говорил сурово и небрежно, как хозяин положения.
– Ты мне тут сумасшедшего не изображай, не выйдет! Или же голову сильно расшиб, когда тебя молодцы, по обыкновению, как и всех почетных гостей, об косяк благословляли!
– Зашиб слегка, но не голову, а колено. Голову-то я назад откинуть сумел, грудью косяк принял. Ну а коленом-то пришлось пожертвовать, чтобы характерный стук произвести. Мы на такие штуки хорошо натренированы.
– На три… Чего? – растерянно переспросил Прошка.
– А-а, языков-то иноземных ты, мил человек, не знаешь. Тренировка означает упражнение… А Михася я как-то так, невольно вспомнил. Михась убивал бы вас изящно, с вывертами: пяткой в висок после каскада приемов. А я вас убью незатейливо, каждого одним ударом, со стороны малозаметным и нестрашным, – проникновенным, убедительным тоном произнес Фрол и, увидев, как у Прошки, изумленного его речами, отвисла челюсть, пояснил: – Ремни-то на руках я еще в камере разрезал. Гнойник у меня на правой ладони был. Поддельный, естественно. Лезвие маленькое, но остренькое в нем было запрятано. Тюремщики ваши в гнойнике смердящем ковыряться побрезговали, вот я и выпутался. В общем, невелика хитрость.
С этими словами Фрол легко вскочил со стула, развернулся к стоящим за его спиной палачам, не успевшим опомниться от неожиданности. Коротким молниеносным ударом левой он «медвежьей лапой» перебил гортань горбатому Кире. Затем, в темпе продолжив движение, леший перенес тяжесть тела на правую ногу и, прямым выпадом выбросив вперед правую руку, основанием ладони врезал по переносице Филе. Раздался короткий характерный треск ломаемой, вбитой в мозг кости, и второй живодер, вслед за первым, сдох непосредственно в том самом месте, где они заставили нечеловечески страдать и лишили жизни не одну сотню людей русских.
Возмездие палачам было лишь побочным этапом работы Фрола, и он, не останавливаясь ни на секунду, продолжил необходимые действия. Теперь ему предстояло выпотрошить Прошку, который, несомненно, был тем самым источником ценнейшей информации, получение которой и являлось основной частью хитроумнейшего и рискованнейшего плана, разработанного дьяконом Кириллом – начальником особой сотни тайной дружины Лесного Стана.
Дико взвизгнув, Фрол не просто повернулся к столу, за которым сидел Прошка, а, опершись рукой о спинку стула, к которому пять секунд назад он был, казалось, намертво привязан палачами, сделал обратное сальто. Высоко взлетев и едва не задев ногами сводчатого потолка, он, как олицетворение нечистой силы, предстал перед обалдевшим Прошкой, схватил его за грудки, с легкостью выдернул из-за стола, перекинул через столешницу и, как мешок с дерьмом, плюхнул всесильного Малютиного любимца на тот самый стул для допрашиваемых, а сам уселся перед ним на столе, изменив таким образом начальное положение вещей на прямо противоположное.
