Однажды сидя в моей комнате, Шила в шутку предложила мне бутылку шампанского, она думала, что я откажусь, она меня не знает. Я сказал спасибо и принял ее предложение. Она была удивлена. Вивек засмеялся, все сеялись, когда я налил шампанское в стакан и выпил. Вивек сфотографировал меня. Они потом спрятали эти фотографии, но я уговаривал их, чтобы они отдали фотографии, не складывала их в кипу, как карты.
На Востоке только женщины разливают вино. Ашу, не бойся. Кроме страха, никто не был врагом женщин. Ими владели из-за того, что они постоянно боялись. Они были настолько готовы к тому, чтобы ими владели, к тому, чтобы быть рабами, это продолжалось столетиями. Не бойтесь. По крайней мере, со мной вы можете быть бесстрашными. Потому что я учу бесстрашию.
Я хочу вернуть обратно обычного человека, со всей его обыденностью. Естественно, сначала я сам должен стать этим обычным человеком. Я и есть обычный человек. Бутылка шампанского из магазина, радость. Вот что символизирует шампанское.
Жизнь — ничто иное, как вино. И как таковой, я пьяница, я знаю высоты бытия, и ничего не может быть выше этого, это я знаю точно.
Отметьте десять дзэнских аллегорий быков.
Мои люди в общине сделали маленькие таблички для машин. На них написано: «Иисус накопитель (спаситель — игра слов), Моисей инвестор, Раджниш мот. Мне это нравится. К чему накапливать? Иисус похож на банкира. Конечно, Моисей вкладчик. Для Моисея все есть бизнес. А с моей точки зрения, определенно, все должно быть отнято. До того, как все будет отнято, используйте это, потратьте, наслаждайтесь этим. К чему ждать, пока смерть завладеет вами? Конечно, это совершенно правильно. Религия на один час, даже Мухаммед, который молится пять раз в день, не поможет вам.
Мой секретарь собирает разные наклейки машин. Одна из наклеек была такой: «Предупреждение: не тормози понарошку». Мне эта шутка понравилась. Действительно прекрасная шутка.
Я никогда не благодарил Вивеку за такие мелочи. Ее служение мне выше слов. Бесполезно благодарить ее, слова благодарности никогда не могут быть настолько глубокими, чтобы быть истинными. Последние несколько месяцев были очень сложными, мне было очень трудно оставаться в теле. Многие годы она прекрасно служила мне, она была моей тенью, делала тысячи вещей. Еще до того, как я просил ее об этом, она уже знала, что мне нужно. Как же я смогу отблагодарить ее? Это невозможно. Английское слово: благодарность настолько далекое, я не могу им пользоваться для всех вас, тех, кто заботился о моем теле, это не просто мое тело. Но обещание, данное тысячам преданных во всем мире.
Мне нравится Гудия по многим причинам. Одна из причин состоит том. Что она содержит все в такой чистоте. Она даже критикует меня за это. Естественно, если она находит причину для критики в вопросе чистоты, я всегда соглашаюсь с ней.
Я никогда не умел даже заварить чашку чая.
Однажды Гудия отправилась на праздники, а Четана работала здесь, служила мне. Утром, когда я проснулся, я позвонил, попросив чая. Четана принесла его, и поставила чашку около кровати, потом отправилась в ванную комнату, чтобы проверить на месте ли полотенце и зубная щетка, и все другие туалетные принадлежности. Я попытался поднять чашку с пола, и она упала.
Четана прибежала, испуганная, я сказал ей: «Не беспокойся, это я виноват. Я не должен был так неосторожно поднимать ее с пола, мне не нужно было раньше поднимать чай с пола, и я не научился это делать. Гудия избаловала меня за все эти годы. И теперь ты не можешь меня научить за один день справляться самому со всем этим».
Меня столько лет баловали. Да, я называю это именно так, потому что они никогда не позволяли мне ничего делать самому.
Гудия особенная в этом отношении. Она всегда говорит мне: «Подождите. Чай слишком горячий!» Наверное, я просто привык. Как только я поднимал чашку, она мне говорила: «Подождите. Чай слишком горячий». Я знаю, что она была права, и поэтому я ждал, пока она не перестанет возражать, после чего пил чай. Наверное, старая привычка все еще присутствует во мне.
Гудия иногда раздражалась, но мне это не мешало. Она не могла иначе, это было просто невозможно для нее. Порою каждый может прийти в раздражение, особенно женщина, более того, если ей приходится находиться с каким-то человеком двадцать четыре часа в сутки, или даже больше, с таким человеком, как я, таким нехорошим, таким тяжелым, который постоянно пытается сделать замечание, который не позволяет вам вернуться домой, который постоянно шпыняет и говорит вам: «Прыгай перед тем, как думать!»
Бедная Четана, я сказал ей, что моя одежда должна быть белоснежной. Она моет мое белье и одежду. Она мыла как могла, сколько могла.
Я спросил позавчера Четану: «Четана, как выглядит мое лицо?»
Она ответила: «Что?»
Я сказал: «Я спрашиваю, потому что я ничего не ел, только фрукты в эти месяцы, только несколько дней ел стряпню Девараджа. Я не знаю, из чего он это готовит, единственное, что я знаю, это то, что требуется огромная воля для того, чтобы это есть. Нужно жевать полчаса, но это прекрасно. К тому времени, когда я заканчиваю, я так устаю, практически сплю. Вот почему я спрашиваю».
Она сказала: «Раджниш, вы спрашиваете меня, могу ли я сказать вам правду?»
Я сказал: «Только правду».
Она ответила: «Когда я гляжу на вас, я не могу ничего увидеть, кроме ваших глаз, так что, пожалуйста, не спрашивайте меня. Я не знаю, как вы выглядели раньше. Я вижу только ваши глаза».
Я трудился всю ночь, из-за маленькой фразы, которая могла ранить Девараджа. Он мог этого не заметить, но это тяжелым грузом давило на меня всю ночь. Я не мог спать. Я сказал: «Ни у одного Будды не было личного дантиста, но у Гаутамы был личный врач». Это было не совсем правильно, и я просмотрел записи на этот счет, записи акаши.
И мне придется сказать еще несколько вещей, о которых никто больше не знает, особенно глупые историки. Я не консультировался с историческими архивами. Мне пришлось обратиться к тому, что Уэльс назвал машиной времени, я вернулся обратно во времени. Это напряженный труд, а вы знаете, что я ленивый человек. Я все еще обижаюсь и дуюсь...
Деварадж, ты мог не думать об этом, но я себя чувствовал немного печальным из-за того, что был немного жесток. Я не должен был говорить этого. Ты уникален, как и всякий другой. Что касается врача будды, никого нельзя сравнить с тобой, ни в прошлом, ни в будущем, потому что никогда не будет человека такого простого, такого безумного, чтобы он называл себя Зорба Буддой.
Это напоминает мне историю, которую я вам уже раньше рассказывал. Великое бремя сняли с моего сердца. Вы можете увидеть: даже мое дыхание изменилось. Я действительно чувствую облегчение. Это была простая фраза, но я такой чувствительный, наверное, боле чувствительный, чем будда должен быть. Но что я могу сделать? Я не могу быть буддой. Соответствуя чьим-то представлениям о будде. Я могу быть только самим собой. Я чувствую высвобождение от великого бремени, вы можете этого вообще не чувствовать, в глубине вы это осознавали, и вы хихикали только для того, чтобы спрятать это. Но вы не можете ничего от меня спрятать.
Но странно то, что осознанность становится даже еще более ярко выраженной, и незамутненной в присутствии того, что помогает телу исчезнуть. Я сижу в этом кресле и держусь за подлокотники для того, чтобы понять, что тело еще есть. Не то, чтобы мне хотелось, чтобы оно было, но чтобы все вы не пропали без меня. Здесь недостаточно места, но если вы войдете внутрь, вы не пропадете.
Мне никогда не нравились эти ботинки, но все настаивали, чтобы я носил их. Я сказал: «Что бы ни произошло, я не могу носить эти ботинки».
Я носил чапали, так их называют в Индии. Это не настоящие ботинки, даже не сандалии, площадь их соприкосновения со стопами минимальна. Я же выбрал высшие чапали, их больше нельзя уменьшить. Мой башмачник, Арпита, знает, что их больше нельзя усовершенствовать. Еще немного меньше, и нога окажется на голой земле. Совсем немного, полоска. Больше их срезать нельзя.
Странно, когда Арпита приходит ко мне в комнату, я чувствую аромат Беме, я внезапно вспоминаю Беме. Возможно, это только связь, потому что он тоже был башмачником, этот прекрасный немецкий писатель. Он был совсем нищим. Создается такое ощущение, что нужно быть бедным для того, чтобы быть мудрецом, до сих пор именно так и было. Но это не относится ко мне. После знакомства со мной вы должны быть богатыми, чтобы стать просветленными. Позвольте мне повторить вам это: вы должны быть богатыми для того, чтобы быть просветленными.
Беме говорит некоторые вещи, несколько. Он не мог говорить много, так что не бойтесь. Оно мне хотелось бы повторить: Сердце — это храм Бога. Да, Беме, сердце, а не голова.
Васан Джашуа, Свами Сатья Веданта, пишет мою биографию. Эта биография вынуждена быть очень поверхностной, поверхностной настолько, что ее не стоит читать. Никакая биография не может проникнуть в глубины, особенно в глубинные слои человеческой психологии, особенно если человек пришел к такой точке, в которой ума нет больше, и остается только ничто в центре луковицы, с которой сняли все слои. Вы можете снять слой за слоем, конечно со слезами на глазах, но, в конце концов, не остается ничего, и это центр лука, отсюда все проистекает. Никакая биография не может проникнуть так глубоко на эти глубины, особенно если человек познал состояние не ума, он забрался очень глубоко. Я говорю также о мышлении, потому что до тех пор, пока человек не постигнет ум, он не постигнет состояние не ума. Пусть это будет моим малым подарком миру.
